Иван только открыл рот — я знал, что он собирается сказать, — и тут же встрял:

— Иван у нас парень скромный, начнёт отнекиваться, да только вы не слушайте. А ведь дело большое сделал! И главное — меня учит, как преступников ловить, образцово выполняет свои обязанности. Может это… — я наклонился к Савельеву, — Иван Григорьич, премию ему какую дать, чтобы и другим пример был?

— А ведь верно! Пока, Иван, выношу тебе устную благодарность за поимку злодея. А насчёт премии — это Андрей Алексеевич верно заметил, заслужил. И не отнекивайся — за дело это. А пока расскажите, как дело было.

И снова, не дав Ивану начать, изложил свою версию событий, от которой Иван только открывал и закрывал рот, как рыба, не в силах ничего сказать. По моему рассказу выходило, что, совершая обход территории, Иван Кузьмич Сычёв увидел творящееся безобразие: группа из четырёх человек пыталась ограбить и зарезать прохожего — вот этого гражданина. Сделав хулиганам замечание, дабы пресечь беззаконие, но те не послушались и попытались атаковать нас. Один из них, главарь, угрожая Ивану ножом, напал на него. Но бравый городовой, не побоявшись, ловко обезоружил и скрутил преступника. Меня же он оставил охранять второго задержанного.

— Похвально, весьма похвально! Ай да Иван, вот уж действительно профессионал! Сказывается служба а армии. Смотрите, бездельники, как работать нужно! Погрозил он кулаком.

Остальные тоже подошли к Ивану, похлопали его по спине, выражая уважение. Тот снял фуражку, вытер пот и посмотрел на меня — типа: чего ты творишь? Я только подмигнул ему и мотнул головой — мол, молчи, так надо.

Когда ажиотаж спал, Савельев отправил Ивана писать рапорт, а я обратился к шефу с просьбой, пока не прибыли за вором из сыскного, самому переговорить с задержанными.

— Тем более второй вообще ни при чём — он потерпевший. Мы его так, для порядку, прихватили. Но прежде чем отпустить, дозвольте показания снять. Нужно разобраться, что там и как было, плюс пусть заявление напишет на этого.

Савельев уважительно посмотрел на меня, кивнул — мол, действуй.

А про себя выдохнул: отлично! Я специально так подвёл разговор, что типа освобождение громилы — вопрос решённый, осталось оформить детали. Но проблема была в том, что не хотел говорить с ними при всех, поэтому решил беседовать с ними отдельно и в камерах. Их развели по разным помещениям, и они не могли ни видеть, ни слышать друг друга. Была середина дня, и народу в участке было немного — почти все работали в поле.

Вор, как сообщил Савельев, был Миша Большой. На самом деле — мелкий, худощавый, похожий на хорька мужичок. Он лежал на деревянных нарах, свернувшись насколько позволяли связанные руки. Попинал я его от души, но специально не калечил, поэтому сейчас он отходил.

Камера представляла собой узкую каморку с решётчатым окошком под потолком. Сырые кирпичные стены покрывала плесень, на полу валялась грязная солома. Пахло мочой и гнилью.

Когда зашёл, бандит держал форс и даже не пошевелился.

— За тобой уже послали к следакам, поэтому времени у нас мало. Говори: кто такой, под кем ходишь?

— А ты кто такой, чтобы я тебе исповедовался?

— Сядь.

Когда тот сел, сильно ударил его двумя ладонями по ушам, сразу же открытой ладонью в нос — так, чтобы было больно до слёз, но не сломать, — и сразу же схватил, вернее, защипнул за нижнюю губу и потянул на себя. Это очень больно. Человек мгновенно теряет ориентацию, боль парализует. Вор завыл, но даже дёрнуться не мог — любое движение вызывало адскую боль. Отпустил и оттолкнул его.

— Вопросы тут задаю я. Ещё раз: под кем ходишь?

— Под Шелестом, — процедил Большой, продолжая скулить и раскачиваться.

— Слышал, у вас проблемы — какие-то залётные накатили на вас.

Большой, сопя, но уже немного придя в себя:

— А ты откуда знаешь?

— Слухами земля полнится. Рассказывай: что у вас и как, что за залётные, сколько человек, что у них из оружия, где обитают?

Вор уже другим взглядом посмотрел на меня.

— Непонятно, кто такие. Никто их не знает. Главный у них — Павло Скобарь, с ним ещё человек восемь, все вооружены. Обитают там же, в лавре, в стеклянном.

И немного помедлив, как бы раздумывая и заглядывая мне в лицо, словно пытаясь там что-то прочитать, что-то понял для себя и решился:

— Захватили они нас сегодня. Всех под плетки поставили — мы и дёрнуться не успели. Шелеста и всех наших заперли, поди, пытают сейчас, деньги все хотят вытащить. Ухоронок-то много.

— А ты как сбежал?

— Когда они ввалились, я сразу в окно сиганул. Я мелкий, увёртливый.

— А за что бугая этого зарезать хотел?

— Так эту падлу за мной в погоню отправили! Он из их банды! Здоровый, да ума нету.

— А что за трое с тобой были?

— Да работяги обычные, грузчики. Махнул он рукой. Я их ножом застращал, вот они и со мной пошли. Они вообще не при делах.

— Скобарь сам по себе или от кого-то работает?

Тут уже вор посмотрел на меня с уважением и даже как-то подобрался весь.

— Не сам он. Есть некий Лорд, но его никто не видел. Пошёл слушок, что это он собрал этих, чтобы лавру под себя взять. А Шелест не давал. Стало быть, теперь в расход его, как и всех наших.

Большой поджал губы и уставился в одну точку.

А я откинулся на деревянном стуле и стал раздумывать, пожёвывая губу. Возникла пауза. В коридоре слышались чьи-то шаги и приглушённые голоса.

— Кто городового завалил?

— Один из подручных Скобаря. Тот его потом сам чуть не зарезал, избил сильно. Из-за этого внимание привлёк.

Я посмотрел на него, отчего вор даже стушевался немного.

— Если врёшь, тебе конец. Я такого не прощаю.

— Не вру.

— Хорошо, ты теперь со мной двигаться будешь. Значит, слушай, что надо делать.

Я наклонился и начал излагать ему план. Чем больше говорил, тем у того больше увеличивались глаза и брови ползли вверх.

Когда зашёл в камеру к здоровяку и закрыл за собой дверь, тот невольно вжался в холодную кирпичную стену. Но до этого быстро написал от его имени заявление: мол, так и так, приехал на заработки, напали хулиганы, пытались деньги отобрать и всё такое. Дата и подпись. Даже не стал заморачиваться и просто накарябал что-то похожее на подпись — всё равно он, по видимому, писать не умел.

Когда формальности были улажены, обратился к нему:

— Ну вот и всё. Попал ты, паря.

Тот насупленно молчал, сжав могучие кулаки.

— Этот, — мотнул головой в сторону, — написал бумагу на тебя и дал показания: мол, так и так, именно ты убил городового Леващенко Степана.

— Ложь это! Никого я не убивал!

— Жалко тебя, не пожил ведь ещё. А знаешь, что за это будет? Повесят тебя. Уже послали в сыскную полицию. За полицейского даже смотреть не будут — бумага есть, показания есть. Уже через несколько дней будешь в петле болтаться.

Тот только закрыл глаза руками и стал раскачиваться, всё повторяя:

— Я не убивал, я не убивал, я не убивал…

— Да кто ж тебе поверит? Ты лучше расскажи, как в банду к Скобарю попал.

— Я кулачным бойцом был, в Новгороде на ярмарке выступал. Там меня и приметили, сказали, чтобы с ними шёл. Я отказался — зачем мне с ними идти, мне и тут нормально. Но они стали угрожать ножами да револьвертами: если не пойдёшь, пристрелим, а заодно и других твоих. Так и пришлось идти. Остальных тогда сильно побили да пограбили.

— Стало быть, ты новгородский? А лет тебе сколько?

— Двадцать три.

— Фамилия?

— Малышев.

— Православный? Не старообрядец?

— Не, православный я. Не люблю сектантов.

— Отчего?

— Отца моего, купца, разорили да по миру пустили. Оттого я малой и прибился в ватагу к скоморохам.

— Там поди пришлось кулаками помахать?

— Пришлось.

— Хочешь со Скобарём за всё посчитаться?

— А то! Я б его своими руками удавил, да куда мне — побьют сразу.

Говорил он гулким голосом со странным акцентом, окая и растягивая слова.