— Надеюсь шлюзы работают, — Алекс посмотрел вверх, в полированную поверхность «брюха». — И нам не придется идти обратно.

— Я просто адски устал, — Виктор вздохнул. — А то бы ты у меня уже давно получил. За все эти твои шуточки.

Он первый переступил кольцо входа, поставил ботинок на нижнюю перекладину, начал подъем.

Веррон открыл глаза как раз перед тем как должен был сработать будильник — привычка долгих лет работы на «Терминале-7». Полежал немного, дождавшись пока тускло замерцает панель, которая была призвана имитировать утренний свет. Здесь, на космической станции, понятия «утро» и «вечер» были, конечно, условностью, одной из тех что служили для организации рабочего ритма, не больше.

Затем полежал еще немного, разглядывая «до боли» знакомые трещины в сером потолке кубикула. Три на четыре метра — стандартное жилье для технического персонала среднего звена. Складная кровать, встроенная шарнирами в стену, крохотный санблок за мобильной перегородкой, шкаф для личных вещей, и узкий столик, который служил одновременно рабочим местом и обеденной зоной. Стены из шершавого материала, выкрашенные в нейтральный бежевый цвет — который должен был успокаивать, но на деле лишь навевал тоску, напоминая о дешевых гостиничных номерах, больничных палатах, и прочих «зонах временного пребывания», где человек никому не нужен.

Веррон поднялся, опустил ноги на пол. Пол всегда был почти ледяным — Веррон держал систему в режиме максимальной экономии, в котором помещение прогревалось лишь до минимально допустимых восемнадцати градусов.

Из спикера над дверью раздался привычный хруст — помехи в системе оповещения, до которых никому никогда не было дела. Затем пробился идиотически-воодушевленный глас: «Доброе утро всем кто уже не спит! Шестой час утреннего цикла! Температура в зонах публичного пользования двадцать четыре градуса! Влажность сорок процентов! Давление одна тысяча тринадцать гектопаскалей! Хорошего дня!!!»

Веррон с раздражением усмехнулся. Хорошего дня. На станции-утилизаторе, по соседству с убитой планетой, во всей этой специфической обстановке, хороший день — понятие из области абстрактных идей. Не случилось какой-нибудь очередной неприятности — и на том спасибо.

Он наконец поднялся, прошел в санблок, где его встретило собственное отражение в потускневшем зеркале. Угрюмое лицо мужчины, который выглядит старше своих сорока. Волосы с проседью, щетина, которую он сбривал на четвертый день через три (экономил он даже на лезвиях), глубокие морщины у глаз. Глаза смотрели устало и безразлично.

Умывание заняло пару минут. Вода на станции строго нормировалась, и каждый кубикул имел дневной лимит. Это не напрягало — экономить Веррон приучился давно… Провел ладонями по лицу под слабой струей, сполоснул рот, вытерся жестким полотенцем — движения отработаны до автоматизма.

Так же механически облачился — комбинезон стандартного сине-сизого цвета, ботинки на композитной подошве — легкие, прочные; единственное из «униформы» что ему нравилось. На груди — фалера: «Веррон Гест, сектор сортировки, класс 3В». Поверх комбинезона накинул потертую куртку из омни-волокна — в ангарах бывало холодно, особенно когда открывались шлюзы между секторами, постоянный источник пронзительных сквозняков (откуда только они берутся на космической станции, интересно).

Завтрак был столь же непритязательным и однообразным как вся его жизнь. Веррон достал из холодильной ячейки пакет с питательной смесью — нечто среднее между кашей и пастой, «со вкусом бекона». Разогрел в кавитаторе, панель которого давно треснула и требовала замены (хотя бы с точки зрения техники безопасности), выдавил содержимое в миску, съел, запивая подобием сока. Еда на станции производилась на гидропонных фермах и в биореакторах, но до настоящей пищи, которую здесь также можно было достать, за известные суммы, ей было еще дальше чем до космологического горизонта. Впрочем, за годы работы на «Терминале» Веррон уже потерял стремление к каким-либо изыскам.

Закончив завтрак он убрал посуду, проверил карманы — ключ-кристалл, коммуникатор, мульти-интерфейс — вышел.

Коридоры жилого сектора были пусты и плохо освещены. Здесь обитала такая же публика как он сам — техники, операторы, инженеры среднего звена. Люди которые приезжали сюда заработать, кое-кто — начать судьбу заново, кое-кто — потому, что больше просто некуда было деваться. «Терминал-7» не был местом мечты. Это была работа, тяжелая, монотонная, иногда опасная, но работа стабильная, и оплачивалась которая вполне хорошо. Если экономить как он, за несколько лет можно накопить на домик где-нибудь в Двадцать третьем. Даже если просто работать, и не рассчитывать на «дополнительные возможности» (ради которых многие сюда собственно и приезжали).

Станция представляла собой комплекс по утилизации отслуживших судов. Сюда прибывали списанные корабли из десятка смежных Секторов: отработавшие ресурс, поврежденные в авариях, подорванные пиратами или недобитые в боевых столкновениях. Сортировались, разбирались, перерабатывались. Металлы, композиты, редкие элементы, кристаллоника, все что еще можно было использовать — находило свое применение (и своих покупателей).

Веррон шел по стволу, слушая привычный зуд вентиляции, разговоры и музыку из кубикулов, хохот и возгласы из «зон публичного пользования». Станция жила своей жизнью, ритмичной и безостановочной. Свернул к лифту, вызвал кабину, спустился на нижний ярус, добрался наконец до сектора сортировки.

Здесь было людно и шумно; сектор сортировки — на станции самый «нероботизированный». Рабочие спешили к своим постам, техники обсуждали задачи на день, операторы готовили оборудование к очередным «пачкам». Веррон шагал сквозь шум, уже давно настолько привычный, что в тишине без него он мог бы, наверно, оглохнуть.

Как обычно перед началом смены, он направился в «кают-компанию» — помещение где персонал мог передохнуть, выпить горячего и перекусить. Место потасканное как вся станция — грязные стены, заклеенные плакатами на любой вкус; изношенные стулья, с неаккуратно залитыми трещинами; столики, которые не мыл никто никогда. Но это была единственная зона куда можно было ненадолго выбраться из болота рутины.

Веррон подошел к автомату, вставил ключ-кристалл, выбрал черный кофе без добавок. Кофе выполнял скорее ритуальную функцию, чем какую-то физиологическую, — ужасный сам по себе, с какими-либо «добавками» он превращался в совершенно уже тошнотворное пойло.

В углу за столиком сидели двое. Веррон их знал хорошо — Гренн, техник-наладчик, высокий, худощавый, с всклокоченными седыми волосами, и Доа, оператор систем погрузки, наоборот низкий, коренастый, и лысый. Оба работали на станции дольше чем Веррон, были из тех кто предпочитал держаться особняком, и избегали «пустых разговоров».

Веррон подошел, опустился на скрипнувший стул, обхватил стаканчик, наслаждаясь теплом в ладонях (хоть какая-то польза от этого кофе).

— Как дела? — спросил он скорее по привычке, чем из реального интереса.

Гренн пожал плечами.

— Как всегда. Вчера вон проверял транспортировочный модуль, в третьем секторе, — он отпил из своего стаканчика. — Тот самый.

— Который?

— Где Марио погиб. Знаешь.

Марио Веррон знал хорошо. Полгода назад тот погиб при аварии. Официальная версия — несчастный случай. Отказ магнитной подвески на транспортировочной платформе, обрушение груза — несколько тонн демонтированных композитных панелей. Марио оказался под ними. Смерть, надо полагать, «была мгновенной».

Марио Веррон знал хорошо, еще бы… Тот был координатором, занимался распределением поступающих судов по секторам консервации и обработки. И был одним из тех с кем Веррон «имел дела».

— И что? — спросил Доа.

— Ну, нашел кое-что интересное. Логи за тот день полностью стерты, — Гренн покрутил чашку в руках. — Из всех систем. Основной блок, копии по всем протокольным архивам. Все чисто. Как будто того дня вообще не было.