— Представляю. И равным образом обратную сторону медали. Которая повисла у нас тут на шее так, что удивительно как еще не треснул хребет. Пока что из этой идеи получается только очередной треш. Пошли.

Каменные «грибы» высились впереди на полнеба. На таком расстоянии были видны детали структуры даже без увеличения — слоистость породы, из которой они состояли, вертикальные борозды, словно гигантские когти терзали камень снизу вверх, — очень похоже на царапины на камнях в «меандре». Нижняя поверхность «шляпок» была прорезана концентрическими кругами, расходящимися от центра, словно годовые кольца на срезе дерева.

Наконец вступили в «ворота» между двумя «грибами». Стволы великанов возвышались по обе стороны на восемнадцать и двадцать метров, нависая под небольшим углом. Эхо шагов, рассыпаясь по изрезанному базальту, звучало здесь совершенно чуждо, почти кощунственно.

— Смотри, — Виктор, который теперь шел впереди, остановился, указал вперед.

В полутора сотнях метров, на багрово-коричневом камне лежал разбитый шлюп. Алекс увеличил сектор — правая полуплоскость отсутствовала полностью, от левой остались две трети. Оценил положение аппарата, оглянулся влево, осмотрел пятый с востока «гриб». Увеличил фрагмент «шляпки» — точно, след удара на самом краю, выщерблина, едва заметная снизу. Картина ясна и безжалостна: шлюп, очевидно снижаясь также на планере, как они сами несколько часов назад, зацепил этот «гриб» и рухнул сразу затем. При этом, похоже, еще проскользил метров минимум сорок, оставляя за собой борозду в нетвердой пористой «пемзе».

Наконец вышли к обломкам. Это был шлюп класса «МТ», стандартная комплектация миссий разведки — экипаж из троих, пилот и два пассажира-специалиста. Алексу доводилось пилотировать такие машины; «МТ», легкий класс — преимущественно атмосферной базы, по сути стратоплан для планетарного сообщения, с возможностью выхода на нижнюю группу орбит. Машина хорошая, предсказуемая и надежная; в режиме планера управлялась существенно легче чем их собственный «средний» СТД-220. Чтобы вот так вот рухнуть на ней в таких несложных условиях, нужно крайне неблагоприятное стечение обстоятельств. (Будем надеяться хотя бы для нашей Разведки День Рукожопых Галактики не является конфедеральным праздником.)

— Представь — с нашей станции! — Виктор указал на серию маркеров на борту. — Похоже, направили к СД, когда не получили ответа.

— И, похоже, попали в ту же ловушку, — Алекс кивнул. — Причем, возможно, оценка была позитивной, а вот смотри же — просели и зацепили, — он обернулся, указал на «шляпку» гриба.

Они обошли машину, оценивая повреждения. Как видно, после контакта с «грибом» шлюп кувыркался — кольца обоих люков были деформированы, для чего требовался удар под определенным углом — по носовой части сверху. Теперь попасть внутрь без инструментов вскрытия было нельзя. Фронтальный экран-монитор был покрыт мозаикой трещин, искрящейся в отлогих лучах звезды россыпью спессартинов; что было внутри — неясно.

Они постояли у шлюпа, не в силах избавиться от неприятных раздумий — каково было экипажу в последние их секунды… Двинулись дальше, теперь уже к главной цели. Теперь, отсюда, СД-800 был виден «в полный масштаб» — черно-шоколадный параллелепипед, искрящий в дали полированным композитом, застывший над полкой плато на двух опорах штоков временного базирования. Кольца индукторов наверху горели бликами оранжево-желтого солнца, точки-шары плазмотронов на концах атмосферных плоскостей искрили колкими звездами — слепя даже через фильтр визора.

Алекс и Виктор шагали, грузоход приближался — в вогнутом зеркале надирной половины корпуса, под штаговым рифтом, отражалась равнина плато с дюжиной уродцев-«грибов». Свет звезды вязко обтекал сглаженные формы «ящика», и, казалось, стекал с зализанных граней на грубый базальт густым гладким потоком.

Плоскости — крылья для работы на точках со стандарт-атмосферой — выносились из корпуса стремительными силуэтами; северные — из тропика-север, южные — из тропика-юг. (Набор машин атмосферной базы делился на пять поясов — «северный поляр» (нос), «северный тропик» (часть между носом и серединой), «экватор» (сама середина), «южный тропик», и «южный поляр» (корма) — номенклатура которую с трепетом заучивал наизусть всякий нормальный мальчишка в радиусе всей заселенной Галактики).

Шары-плазмотроны на концах плоскостей сияли таким жгучим блеском, что казалось — были ярче самой звезды, забирая ее свет и возвращая многократно усиленным.

Индикаторы статуса аварийных штаговых шлюзов — которые на этой модели были выше центрального рифта, делившего корпус на части, зенитную и надирную — мерно пульсировали желтым; статус-ноль, в данном контексте — статус аварийной посадки. (Алексу в который раз пришло в голову — откуда взялось это название, «штаг»? Почему бы не просто «борт», без затей? И почему «рифт», выступ который обходит корпус периметром по толщине, называется таким образом? Рифт, по идее, должен быть каким-нибудь пазом-швом, например? За все годы службы он так и не выяснил этимологии этих загадочных терминов. На Флоте вообще было много такого что не имело рационального объяснения.)

Они наконец подошли — так близко, что длинные трубы двух ИМТ — индукторов маршевой тяги, главных аппаратов тяги для внесистемного хода, идущих сверху по продольной оси грузохода, — скрылись за вогнутым бортом «зенита» — верхней части «коробки».

Массивный параллелепипед — сто восемьдесят шесть в длину, сорок два в ширину, двадцать четыре в высоту — надвигался, заслоняя небо. Наконец они ступили под сень правой северной плоскости. Алекс шел, задрав голову, разглядывая полированное «брюхо», отражавшее грубую пемзу базальта как идеальное черное зеркало — и их самих, две маленькие фигурки под огромным массивом корпуса.

Индикаторы статуса базовых трюмовых шлюзов, обозначенных на полированной плоскости золотистым обводом, загорались в таком же ритме. И также пульсировал статус у основания опор штока — желтые мигающие светлячки по сторонам входа.

Алекс и Виктор обогнули круг выжженного вглубь базальта — артефакт посадки «на плазме». (Жаргон пилотов, обозначающий посадку на неподготовленную поверхность; в портах и в доках машины паркуются на стационарный шток, а плазму принимают парковочные площадки — четверка матово-черных кругов, которые не просто нейтрализуют векторы плазмотронов, но также извлекают из них энергию.) Порода в выжженных зонах превратилась в стекловидную массу, черную и на вид хрупкую, с кругами концентрических деформаций, словно застывшие волны от брошенного в воду камня.

И так же, в ритм пульсации желтых статусов, по окружности вокруг выжженных зон мигала проекция указателя — не пересекать, смертельная зона. Здесь, в мертвой тишине плато, стандартная индикация казалась почти зловещей — напоминанием о страшных силах, в игру с которыми вступил человек покорив космос.

Они ступили под корпус. Свет звезды, словно стекавший с бортов, создавал странный эффект замкнутого пространства; казалось будто Алекс и Виктор вошли в некий храм полированной полутьмы. Хруст подошв отражался от зеркала, возвращаясь россыпью колючего эха. Казалось, что кто-то идет рядом, невидимый в темноте, повторяя каждое их движение.

Подошли к северному столбу штока. Эти амортизаторы упирались в грунт нивелирной базой, а вверху держали корпус машины в двух точках — между северными и южными плоскостями. Одноразовый шток в комплекте машины был один, то есть сесть «на плазме» второй раз за один переход машина не сможет; но практика давно показала, что одного штока в комплекте было «более чем достаточно». (Две посадки «по аварии» за переход — уже слишком; хотя Алекс знал случаи когда экипажам приходилось садиться «на плазме» повторно, то есть «на брюхо» — эвакуировать машину после таких посадок было, мягко говоря, нелегко.)

Наконец вход штока. Желтые огни статусов загорались почти в гипнотическом ритме. Алекс подошел, накрыл ладонью пульсирующий огонь. Четыре стандартные секунды — и огонь стал зеленым. Заслонка шлюза распалась на две половины — которые бесшумно исчезли внутри. В угрюмом свете «аварии» прорисовался вертикальный ствол с набором перекладин лестницы.