— Да. — Я люблю смотреть. Обожаю наблюдать, как Генри раздевается. Видеть его обнаженным. Видеть его член — длинный, твердый, скользящий в его кулаке.
Он заводит руку за голову и стягивает футболку. Под ней — идеальное рельефное тело, сильные округлые плечи, выступающие ключицы. Если бы он был здесь, передо мной, я бы прямо сейчас провела руками по его бицепсам.
Я прикусываю нижнюю губу, нетерпеливо наблюдая, как он неспешно расстегивает ремень.
Соски снова твердеют, когда он опускает молнию, открывая моему взгляду очертания члена под серыми боксерами — он напряжен, рвется наружу. Даже видно влажные пятна на ткани, где сперма намочила хлопок.
Я не смогу долго сопротивляться желанию снова прикоснуться к себе.
Его рука скользит под резинку, и я приподнимаюсь, наблюдая, как его пальцы обхватывают член. С моих губ срывается легкий вздох. И затем он ухмыляется. Дьявольски.
— Спокойной ночи, Эбби.
Связь прерывается.
Я просто смотрю на экран. Он что, сейчас…
Со стоном я падаю на подушку. Вот же сволочь. Я хватаю телефон и пишу ему:
Эбби: Позвони мне, пожалуйста.
В ту ночь мне требуется несколько часов, чтобы уснуть, но ответа так и не получаю.
***
Я знаю, что не стоит проверять телефон во время проповеди преподобного Эндерби в церкви.
Но я также знаю, что это может быть Генри — из-за него мой телефон вибрирует в сумке, а Генри для меня важнее почти всего.
Я, как обычно, сижу в первом ряду, но, к счастью, в дальнем углу у стены, так что не прямо у него под носом. Однако я чувствую, как на меня смотрят — будто пытаются прожечь взглядом затылок. Я слышу их молчаливые вопросы так же ясно, как если бы они звучали вслух.
Она простила его?
Они снова вместе?
Джед усугубляет ситуацию, настояв на том, чтобы сесть рядом со мной. Селеста с краю, ловит каждое слово мужа. Прямо как в старые добрые времена. Я даже надела одно из скромных воскресных платьев, которые Селеста — мастер на все руки — сшила для меня годы назад. Бледно-желтое, до колен, с короткими рукавами и высоким воротничком. Оно милое. Просто… это больше не мое. Хотя другой подходящей для церкви одежды у меня и нет.
В конце концов, я больше не могу этого выносить. Как можно незаметнее я достаю телефон и прижимаю его к бедру.
Генри: Хорошо спала?
— Ты… — я сжимаю губы, чтобы с них не сорвалось «ублюдок».
Джед наклоняется ко мне:
— Что ты сказала?
Я качаю головой и снова обращаю внимание на его отца, прикрывая телефон ладонью.
— …это новый мир, и с каждым днем становится все труднее направлять нашу молодежь. Искушения повсюду — в фильмах, которые мы смотрим, в музыке, которую мы слушаем. Мир технологий стал средоточием самых темных, самых развратных деяний. Насилие… алкоголь и наркотики… меркантильность… случайные связи, которые подрывают семейные ценности…
Я опускаю взгляд, чувствуя на себе осуждающий взгляд преподобного.
— Нам все сложнее отличать правильное от приятного, разумное от рискованного и веселого. Мы должны вернуть наших детей назад — от искушений к тому, что сердце подсказывает нам как единственно верный путь…
Он поворачивается к другой части прихожан, и я быстро набираю:
Эбби: Отлично. Ты?
Генри отвечает почти мгновенно:
Генри: Лучше некуда. Ты дома?
Эбби: А что? Хочешь загладить вину за вчерашний вечер?
Генри: Вообще-то, да. Пока у меня не начался день.
Я стискиваю зубы. Это отстой.
— Эбби! — Джед толкает меня локтем. Преподобный все еще говорит, но я уже не слушаю — не могу выкинуть из головы образ голого Генри, запутавшегося в белых простынях, сжимающего свой член. Что бы я отдала, чтобы оказаться рядом с ним прямо сейчас, наблюдать как он это делает… помочь ему…
Ладони дрожат от одной мысли. Я вдруг понимаю, что мы с ним ни разу не провели целую ночь в постели. Когда у нас будет такая возможность? И будет ли вообще?
Телефон снова вибрирует, на этот раз от звонка. Генри думает, что я дома.
— Черт, — бормочу я и нажимаю «Отклонить». Я навостряю уши, когда слышу, как преподобный Эндерби произносит имя папы.
— Вы все спрашивали, поэтому должен сказать, что по милости Божьей, благодаря оперативности службы скорой помощи Гринбэнка, прекрасным врачам в Питтсбурге и вашим молитвам, Роджер поправится.
Ни единого упоминания о помощи Генри. Он благодарит всех, кроме него? Не сомневаюсь, мама рассказала преподобному, что Генри привез доктора Эйзенхауэра — она советуется с ним по любому поводу. То, что он не поблагодарил Генри, говорит о том, что он не хочет, чтобы он был частью моей жизни, так же, как и мама. Это бесит.
— Впереди долгий путь восстановления, но он пройдет его с помощью прекрасной семьи, друзей и этой общины. — Он указывает на меня. — Его дочь, Эбигейл, бросила все, чтобы быть рядом. От своего имени, от имени Селесты и особенно нашего сына Джеда хочу сказать, что мы счастливы видеть тебя дома. Теперь мы снова чувствуем себя целыми.
Я натянуто улыбаюсь, щеки горят от нежелательного внимания. К счастью, начинает играть орган, возвещая об окончании его проповеди и продолжении службы.
Мне требуется несколько минут, чтобы успокоиться, прежде чем я решаюсь снова проверить свой телефон.
Генри: Почему не отвечаешь?
В голову приходит мысль, и я не могу удержаться. Убедившись, что Джед не заглядывает через плечо, я быстро открываю фото, сделанное прошлой ночью, на котором я лежу в постели и жду его. Понадобилось тридцать попыток, но в конце концов получилось хорошо… даже сексуально. Я намеренно обрезала лицо — у меня не хватает смелости для этого.
Эбби: Я занята.
Я прикрепляю фото, отправляю и переворачиваю телефон.
Он пытается дозвониться еще три раза, и каждый раз я отклоняю. Только когда служба заканчивается, и я выскальзываю через боковую дверь, избегая толпы у главного выхода, я снова проверяю телефон.
Генри: Ты правда хочешь играть со мной в эти игры?
Я точно знаю, что не хочу играть с Генри — потому что он гарантированно выиграет, а я, находясь за четыре тысячи миль отсюда, наверняка буду страдать.
Эбби: Я не дома. Я в церкви. Это фото вчерашнее.
Генри: Очищаешься от грехов в компании других грешников?
Генри уже достаточно ясно дал понять, что не фанат института церкви.
Эбби: Да. Хотя теперь, после встречи с тобой, процесс может затянуться.
Генри: Судя по вчерашним признаниям, ты и без меня неплохо справлялась.
Я стискиваю зубы от этого упрека. Он сказал, что не будет осуждать, но я начинаю сомневаться.
Генри: Будь дома и не спи в полночь по твоему времени.
Эбби: Иначе что?
Генри: Эбигейл…
Эбби: На этот раз ты будешь играть честно?
Генри: Думаю, тебе предстоит это выяснить. До вечера.
Я улыбаюсь.
— Эбигейл!
Я засовываю телефон в карман как раз в тот момент, когда ко мне подбегает Дженни Шумейкер.
— Я так рада тебя видеть!
Правда? Мы с Дженни не общались со времен начальной школы. Она, Вероника Флинн и Бет Пруитт с первого курса стали неразлучным трио, и никого к себе не подпускали. Потом Бет начала откровенно заигрывать с Джедом, так что я держалась от них подальше.
— Надолго приехала? — Она заправляет прядь своих длинных светлых волос за ухо. Она всегда была по-настоящему хорошенькой, с яркими голубыми глазами и широкой улыбкой. На ней красное платье в ретро-стиле в мелкий белый горошек с короткими рукавами. Женственное, до колен, но почему-то на ней выглядит кокетливым.
— Пока папа не встанет на ноги. — По крайней мере, несколько месяцев.
— Эй, я слышала, что ты была на Аляске, или что-то в этом роде? — Она притворяется застенчивой, но, судя по блеску в глазах, она знает, что я была там, и я предполагаю, что она слышала о Генри.
