Она качает головой еще до того, как выпаливает:

— Я не позволю своей дочери приходить и уходить, когда вздумается, и сожительствовать со взрослым мужчиной! Мы растили тебя не для того, чтобы ты грешила подобным образом!

— Я ни с кем не «сожительствую»!

— Да? И где ты собираешься ночевать?

Она прекрасно знает где, и мне совсем не хочется обсуждать это, особенно при отце.

— Я вернусь завтра вечером.

Ее рот открывается от шока. Что она ожидала услышать? Конечно, мама, я останусь?

— Роджер! Скажи ей, что она не может уехать!

— Она взрослая. Я не могу ей приказывать.

Мама бросает на него убийственный взгляд, затем снова обрушивает свой гнев на меня.

— Завтра тебе нужно быть в церкви. Это будет первое посещение отца после больницы. Роджер, она пропустит твой первый день! Скажи что-нибудь!

Он тяжело вздыхает.

— Значит, она будет в церкви в следующее воскресенье.

Мама хватается за грудь, будто от боли.

— Ты просто позволишь своей дочери ехать пять часов в Нью-Йорк субботним вечером? — Потом сердито смотрит на меня: — А я думала, он заботится о твоей безопасности.

— Я не поеду на машине. Он заберет меня.

На каждый ее аргумент у меня есть контраргумент. Но это не имеет значения. Для нее это никогда не будет иметь значения.

— Я еду, мама. И ты ничего не сможешь сказать или сделать, чтобы остановить меня.

Она тяжело дышит, но не находит слов.

— Прекрати! Ты доведешь себя до сердечного приступа.

— Нет! Моя дочь доведет меня до сердечного приступа, наряжаясь вот так! Ты выглядишь нелепо! Это платье едва прикрывает твою задницу! Это тоже он тебе купил?

Я невольно одергиваю подол, внезапно почувствовав себя не такой стильной.

— Нет, я сама купила.

— Это не ты! — На ее лице неподдельная боль. — Следующее, что мы узнаем —ты зарабатываешь деньги на углу!

— Бернадетт! — рявкает отец.

У меня отвисает челюсть.

— Вот теперь ты ведешь себя нелепо, мама.

— Как ты доберешься до Нью-Йорка? — Вмешивается Джед, щурясь на небо.

— На его самолете.

По крайней мере, я так думаю. Иначе он приехал бы за мной не раньше одиннадцати. Я прищуриваюсь, чтобы разглядеть, что там увидел Джед. Это…?

— Да ты, блядь, шутишь?! — Восклицает Джед с раздражением.

— Джед! — Мама хмурится, но он даже не думает извиняться, выражение его лица становится кислым, когда блестящий черный вертолет приближается, а шум его лопастей становится громче.

Боже правый. Мы полетим на вертолете?

Он медленно опускается на ровное поле травы справа, поднимая облако пыли. Мы стоим достаточно далеко, но ветер долетает до нас, поднимая подол моего платья. Приходится придерживать его, пока вертолет не приземлится и винт не остановится.

Я пораженно смотрю на логотип Wolf, украшающий его борт. Конечно, у него есть и вертолет.

Дверь открывается, и Генри выбирается наружу, у меня захватывает дух от его легкой, уверенной походки.

— Если ты сядешь в эту штуку, то выберешь его вместо семьи, — предупреждает мама, и презрение в ее голосе режет, как нож.

Он направляется ко мне. Собирается подойти сюда.

Я не могу этого допустить, пока мама так ведет себя.

— Пока, мама. Пока, папа! Джед!

Я перекидываю сумку через плечо и бегу по траве, которая щекочет босые ноги сквозь босоножки.

На Генри строгие брюки и темно-серая рубашка с расстегнутым воротом. Наверное, приехал прямо с субботних встреч. Он выглядит потрясающе.

И сегодня вечером он весь мой.

Я улыбаюсь этой мысли, приближаясь к вертолету. Его пристальный взгляд скользит по мне, задерживаясь на груди с выражением, которое я уже научилась узнавать. Он представляет мою грудь обнаженной, подпрыгивающей под ним.

Я прижимаюсь к его твердому телу, и он обнимает меня. Один только запах его одеколона приносит утешение.

— Мне стоит подойти поздороваться?

— Давай просто улетим. — Я умоляюще смотрю на него. Пожалуйста, не задавай вопросов.

Его взгляд устремляется к моим родителям, к маме, которая стоит, уперев кулаки в бедра, с хмурым лицом, будто смотрит на самого дьявола.

— Как скажешь.

Он вежливо машет им — я успеваю заметить, как папа машет в ответ — берет у меня сумку и помогает забраться в тесный салон вертолета. Я не уверена, что готова к этому. И платье определенно слишком короткое, понимаю я, чувствуя дуновение ветерка за спиной.

Забравшись на сидение — одно из четырех — я нервно улыбаюсь пилоту. Если бы в мае мне сказали, что к августу я буду летать на вертолете, я бы рассмеялась.

Если бы сказали, что я полюблю другого мужчину, не поверила бы.

Но это так. До сумасшествия.

— Все в порядке? — спрашивает пилот у Генри.

— Эбби? — Генри вопросительно смотрит на меня.

В последний раз я перевожу взгляд на родителей и Джеда, у которого такое лицо, будто он только что нашел своего пса мертвым — смесь печали и смирения.

Я киваю.

И шепотом добавляю:

— Нет, мама. Я выбираю себя.

***

Пилот сажает вертолет на крышу Wolf Tower всего через два часа, когда небо становится оранжевым от потрясающего заката.

По крайней мере, мне кажется, что прошло два часа. На самом деле я не заметила, слишком завороженная видом под нами. Все это время на моем лице была улыбка.

Я провела в Чикаго три года, так что могу сказать, что жила в «большом городе». И все же Нью-Йорк — это нечто совершенно иное, величественная, подавляющая сила, море архитектуры, простирающееся во всех направлениях. Небоскребы здесь на каждом шагу, целые кварталы выстроились вдоль улиц, заполненных армией желтых такси.

Это мир Генри.

Это совершенно не похоже на то, что я видела на Аляске — бескрайние просторы дикой природы и покой, которые связывают его с детством. Место, где он все еще был богат и влиятелен, но словно оторван от мира. Место, где мы обрели нашу связь.

Здесь, на восьмидесятом этаже современного небоскреба, который принадлежит ему, когда он выходит из вертолета и направляется к двухуровневому стеклянному пентхаусу, ничто в нем не кажется сдержанным или скромным. Даже воздух вокруг него ощущается иначе.

Смогу ли я когда-нибудь вписаться в этот мир?

Я с благоговением смотрю, как Генри пожимает руку пилоту, не в силах перестать задаваться вопросом, зачем ему нужна двадцатиоднолетняя фермерская девочка из Пенсильвании.

— Во сколько я вам понадоблюсь завтра? — спрашивает пилот.

— Около семи вечера. Спасибо.

У меня внутри все переворачивается от радости. У нас будет целый день вместе.

Пилот отдает нам честь и возвращается к проверке приборов.

— Пойдем. — Генри берет меня за руку и ведет к двери. Он использует ключ-карту, чтобы открыть ее, затем мы преодолеваем несколько ступенек и узкий коридор, и проходим через другую дверь.

Я замечаю камеры над нами, когда он снова использует карту, чтобы пройти еще через несколько дверей в просторный холл с холодным серым мраморным полом и белыми стенами.

Мой рот открывается от изумления, когда я осматриваю огромное пространство. Внешние стены полностью стеклянные, через них открывается потрясающий панорамный вид на горизонт Манхэттена. Сам пентхаус — лаконичный и современный, в оформлении преобладают черно-белые тона, с небольшими цветовыми акцентами — бронзовой лампой, малиновыми подушками, тонкой серебристой полоской по низу прозрачных штор — чтобы придать индивидуальности.

Полная противоположность ферме моей семьи.

— Итак, это твой пентхаус. — В Wolf Tower, самом высоком здании города, включающем отель и жилые апартаменты.

— Да. — Он бросает ключи и бумажник на круглый стол с массивными ножками.

Тот самый стол, на котором он занимался сексом со своей бывшей ассистенткой, понимаю я.

Я поднимаю глаза и ищу камеру, которая все засняла и обеспечила ему козырь, когда она шантажировала его, обвиняя в изнасиловании.