Он замедляет шаг, когда мы проходим мимо огорода, разглядывая гроздья сочных красных помидоров. За ними — грядки перцев, цуккини и огурцов. Стручковая фасоль почти созрела.

— Что ты со всем этим делаешь?

— Продаю на фермерском рынке в субботу. Часть консервируем, но в этом году из-за того, что мама присматривает за папой, вряд ли успеем. Наверное, просто продадим свежими. Этим я и займусь завтра. Захватывающе, да? Жизнь фермерской девушки. Держу пари, ты никогда не ожидал, что окажешься с кем-то вроде меня. — Я жалею о сказанном, как только слова слетают с моих губ. Я снова напомнила ему о том, насколько разные у нас жизни.

На случай, если он вдруг забыл.

— Это твое? — Он кивает на веревку с одеждой — платьями, майками, трусиками — которая натянута между двумя гигантскими дубами.

Мне следовало убрать все перед вечеринкой, но у меня в голове было слишком много других забот, и самой главной из них оказался высокий, великолепный мужчина рядом со мной.

Я бросаю взгляд на дом. Везде горит свет, но я не вижу маминого хмурого лица, прижатого к оконному стеклу. Должно быть, она помогает папе.

— Да. Дай мне его, пожалуйста? — Я расстегиваю последние пуговицы и бросаю платье на землю, прячась за грузовиком.

Генри снимает сарафан с веревки, но не спешит отдавать, оставляя меня стоять в одном белье.

— Быстрее! — шиплю я, нервно хихикая.

Если и есть что-то, чего нельзя делать с Генри, так это торопить его, когда он не хочет, чтобы его торопили. Он перекидывает платье через плечо, прислоняется к бамперу и с ухмылкой на губах рассматривает мое тело.

— Серьезно, мама сейчас выглянет в окно, увидит меня в одном белье и у нее случится сердечный приступ. Я знаю, тебе все равно, что она возненавидит тебя еще сильнее, но мне нет.

Улыбка сходит с его лица. Он подает мне платье, молча наблюдая, как я надеваю его через голову. Это облегающее длинное хлопковое платье в черно-белую полоску, которое я купила, зная, что маме не понравится, но я решила, что в нем будет прохладно.

Я провожу руками по бедрам.

— Ну все, готово.

Он все еще смотрит на меня.

— Дело не в том, что мне все равно, Эбби. Я был бы рад, если бы она ко мне хорошо относилась. Но если после того, как я доставил тебя через всю страну и нашел лучшего хирурга-травматолога, она все равно не дала мне шанса — значит, ничего не изменится. Я не собираюсь прогибаться под того, кто уже списал меня со счетов. Я уже потратил достаточно времени, занимаясь этим с собственной матерью. — Он стискивает зубы, будто не хотел этого говорить. Со вздохом он отстраняется от ствола дерева и направляется к своему грузовику.

Я догоняю его и беру за руку.

— Ты видел ее позже? — Осторожно спрашиваю я.

— Нет. — Одно-единственное слово. Очевидно, он не хочет об этом говорить.

— Белинда сказала мне, что вы не близки?

Он резко останавливается, и от него будто исходит волна напряжения.

— Какого хрена ты говорила с Белиндой о моей матери?

— Случайно вышло… когда Скотт и твой отец были в Волчьей бухте.

— Вы случайно говорили о моей личной жизни?

Отлично. Теперь он злится. С сердитым Генри всегда было нелегко разговаривать.

— Я спросила, будет ли она на открытии, и она ответила, что твоя мать… давно не появлялась. — Сказала, что с нее хватит — это были точные слова Белинды, если я правильно помню, но я не собираюсь их повторять.

— Она ничего не знает о моей семье. — Он делает шаг, чтобы уйти.

Я встаю у него на пути и кладу руки ему на грудь, успокаивающе поглаживая.

— Я тоже не знаю. Но я хочу узнать. Поговори со мной.

Он даже не смотрит на меня, его взгляд устремлен к грузовику. К побегу.

— Я не обсуждаю свою личную жизнь с женщинами, которых… — Он замолкает и сжимает зубы.

Я понимаю, что он хотел сказать. И отстраняюсь, не в силах скрыть боль на своем лице.

Я не в силах сдержать вопрос, который так и рвется наружу.

— Я значу для тебя только это?

Наконец, он переводит на меня свой стальной взгляд.

Я задерживаю дыхание, с ужасом ожидая его ответ.

— Она ушла, когда мне было одиннадцать. Сказала, что с нее хватит. Прислала адвокатов за соглашением о разводе, и на этом все. Мы жили в школах-интернатах, лето проводили на Аляске. Я не видел отца, пока не начал работать в Wolf.

Я хмурюсь.

— И ты не видел ее с тех пор?

— Ни разу за почти двадцать лет.

Я пытаюсь осознать это, но у меня просто не получается.

— Как женщина может так поступить?

У меня нет детей, и все равно я не могу представить, как можно просто уйти от них. Конечно, Генри и Скотт не были малышами, но все же....

Они были ее детьми.

— Не знаю, Эбби. Думаю, некоторые женщины просто не созданы для этого. Во всяком случае, это было ее оправданием. — Он прочищает горло. — Мне нужно успеть на самолет. — Обойдя меня, он открывает водительскую дверь и бросает свой бумажник на консоль. — Рад, что твой отец поправляется.

Мне хочется что-то сказать о его матери, но я не знаю что.

— Я тоже.

Я чувствую внезапное напряжение между нами, и мне это не нравится.

Он, должно быть, тоже это чувствует, потому что тяжело вздыхает.

— Иди сюда.

Я делаю шаг вперед, и он притягивает меня к себе, одной рукой обнимая за спину, а другой убирая волосы с лица.

— Спасибо за… интересный день. — Он целует меня мягко, нежно. — И за потрясающий секс.

Несмотря на напряжение, мои бедра сжимаются от его слов. Я все еще чувствую его внутри себя и это сладкое жжение.

— Жаль, что ты не можешь остаться.

— Что, залезть по антенне к тебе в комнату? — усмехается он.

Мои щеки вспыхивают. Я чувствую себя ребенком.

— В городе есть гостиница. Может, в следующий раз остановишься там. — Будет ли этот следующий раз?

— Как называется?

— «The Inn».

— Оригинально.

— Это старый викторианский дом. Небольшой, но уютный. Людям нравится там останавливаться. Уверена, мистер и миссис Роудс сделают все возможное для твоего комфорта. — Только не номер с кошачьей тематикой. — Конечно, это не твой уровень, но…

— В следующий раз подумаю. — Он смотрит на часы. — Мне пора. У меня плотный график, и я встречаюсь с новым деловым партнером.

Wolf Hotels с кем-то сотрудничает? Любопытство берет верх.

— С кем?

Он ухмыляется.

— Хватит тянуть время. — Он целует меня еще раз, теперь быстро и сдержанно. — Твоя мама смотрит.

Я оборачиваюсь. Конечно, ее силуэт заполняет окно. Она даже не пытается скрыть этот факт, широко распахнув шторы и уперев руки в бока.

Неужели Джед позвонил и рассказал, что он видел? Нет… иначе она бы уже кричала с крыльца, чтобы Генри убирался к черту и никогда не возвращался.

— Напиши, когда приземлишься.

Мое сердце сжимается от разочарования, когда я смотрю, как Генри уезжает, пока его задние фары не исчезают за поворотом дороги. Потом медленно иду в дом.

Скрип… стук. Скрип… стук.

Мама сидит в своем кресле-качалке в гостиной, и, судя по ритму, она в ярости.

Она любит меня, напоминаю я себе. У меня есть мать, которая меня любит и никогда бы не бросила только потому, что ей вдруг расхотелось быть матерью. Мне повезло.

— Эбигейл!

Черт.

— Минутку! — Несмотря на доводы Генри, я не могу войти туда в другом платье. Никакого разумного объяснения для этого не существует. Поэтому я стремглав взлетаю по лестнице в свою комнату и натягиваю пижаму.

Я спускаюсь вниз и наливаю себе стакан воды. С большой неохотой и тревогой я делаю глубокий вдох и вхожу в гостиную с видом, словно ничего не случилось. Я подхожу прямо к папе, устроившемуся в своей больничной кровати.

— Я иду спать.

— Не раньше, чем мы поговорим, — требует мама за моей спиной.

Я чувствую как ее глаза острыми кинжалами впиваются мне в спину.

— О чем? — спрашиваю я нарочито спокойно.