— Не начинай этого сейчас, Эбби, — рычит он между поцелуями, его руки сжимаются вокруг меня, притягивая ближе. Я чувствую, как он твердеет.

— Почему? — вырывается из меня болезненным стоном.

— Потому что мне нужно ехать, если я хочу попасть в Нью-Йорк сегодня, и мы оба знаем, что твоя мама не одобрит, если это произойдет под ее крышей. Как и твой отец. Я не могу так неуважительно относиться к ним.

— Это амбар, а не дом, — парирую я, надувшись.

Он прав.

Но я не могу просто отпустить его. Весь день я наблюдала за ним, прикасаясь тайком, мечтала поцеловать, но не решалась, представляла раздетым, вспоминая, как он ласкает себя для меня по ночам.

Я возбуждена, и никакие ласки меня не удовлетворят.

К тому же, кто знает, когда я увижу его снова!

— Подожди секунду.

Я вырываюсь из его объятий и подбегаю к открытым дверям. Похоже, последние гости разъехались. Даже машины Эндерби нет. Я вижу, как мама хлопочет на кухне. Наверное, папа уже в постели, измучившись за день.

Живот трепещет от возбуждения.

— Иди за мной.

Я улыбаюсь ему, направляясь к другой стороне амбара, выходящей в открытое поле. Солнце уже садится, оставляя полосы розового и лилового, и обещая еще один жаркий день завтра.

— Что там? — спрашивает он, разглядывая стог сена у двери. Удобное место, чтобы посидеть после долгого дня.

— Здесь нет крыши.

Я улыбаюсь, расстегивая верхнюю пуговицу платья.

Он усмехается.

— Семантика?

— Только так. — Мой голос опускается до шепота. — Ты мне нужен.

Веселье мгновенно исчезает с его лица.

— Ты уверена? Здесь?

— Все ушли, и мама не пойдет сюда проверять нас, если для этого придется оставить папу одного.

Я расстегиваю следующую пуговицу, соединяющую платье на груди.

Даже в тусклом свете я вижу, как вспыхивает его взгляд, скользя по моему нежно-розовому бюстгальтеру.

— Я почти забыл, какое у тебя красивое тело, скрытое под этим уродством.

Я хихикаю.

— Хотелось бы, чтобы Селеста перестала шить мне платья. Я выгляжу в них как десятилетка.

Генри подходит ко мне уверенным шагом, его руки скользят под платье, раздвигают в стороны, открывают бюстгальтер. Пальцы обхватывают внешнюю сторону груди, большие пальцы нежно поглаживают округлости.

— Нет, для меня ты выглядишь как женщина.

С тяжелым вздохом он сжимает платье и резко дергает в стороны. Пуговицы разлетаются по земле.

Мой рот открывается от шока.

— Просто хотел убедиться, что ты его больше не наденешь.

Он ухмыляется, стягивая платье, пока ткань не соскальзывает с рук, и бросает его на импровизированную скамью из сена, оставляя меня в одном белье.

Отступив на несколько шагов, его взгляд скользит от груди вниз, по животу, дальше, где мои ноги раздвинуты, к бедрам к трусикам. Я ощущаю каждое движение его глаз, будто это касание пальцев.

— Снимай остальное, — приказывает он своим холодным, властным тоном.

В животе у меня все трепещет, пока я медлю. Я думала, он просто задерет мне юбку. Я не планировала раздеваться полностью. Мне следовало знать лучше.

— Ты сама это начала. — Он выжидающе складывает руки на груди. — У меня мало времени. Самолет не может ждать вечно.

Прошло три недели с тех пор, как я чувствовала его внутри себя. Три недели. Может пройти еще три, прежде чем я увижу его снова.

Задержав дыхание, я расстегиваю бюстгальтер. Грудь обнажается, тяжелая и набухшая, соски уже твердые от возбуждения.

Его взгляд сразу впивается в них, челюсть пульсирует. Он ничего не говорит, но я знаю, что он все еще ждет.

Опустив бюстгальтер рядом с собой, я стягиваю трусики и сбрасываю шлепанцы, высвобождая ноги.

И вот я стою перед Генри совершенно голая под открытым небом.

Я вижу твердую выпуклость его эрекции в штанах, так что знаю, ему нравится то, что он видит. Но он просто рассматривает меня — грудь, живот, лобок — долгим взглядом, прожигающим кожу. Он по-прежнему вызывает во мне странную смесь нервозности, возбуждения и страха, граничащего с паникой.

Я борюсь с желанием скрестить руки или ноги.

Наконец Генри начинает двигаться и тянется назад, чтобы стянуть футболку через голову.

— Садись, — приказывает он, отшвыривая футболку.

Я не могу сдержать вздоха, когда вижу его торс — твердый, идеально очерченный. Он строго следит за своим спортивным режимом, и кроме редкого бокала виски, я никогда не видела, чтобы он употреблял что-то вредное или некачественное.

Я осторожно забираюсь обратно на тюк сена и сажусь на платье, сшитое для меня мамой Джеда, которое теперь служит барьером между моей обнаженной кожей и колючей соломой.

Генри подходит, расстегивает ремень и ширинку, ткань боксеров едва удерживает возбужденный член. Я тянусь к нему, но он с улыбкой блокирует мои руки. А затем поднимает мои бедра и раздвигает их так широко, что я вынуждена лечь на спину.

Он опускается на колени, устраиваясь на уровне моих широко раздвинутых ног.

— Черт, как я скучал по этому.

Сейчас я жалею, что рядом нет Кэти, чтобы поддерживать там гладкость. Мне пришлось прибегнуть к бритью, ведь в городе я никуда не могу обратиться за бразильской эпиляцией. Не уверена, что в Гринбэнке вообще кто-то оказывает такие услуги. Даже если и так, боюсь, мама как-нибудь узнает, и этот разговор будет невыносимым.

Я ахаю, когда Генри одним длинным движением проводит языком по моим губам, кончик едва касается клитора.

— Смотри, — требует он.

Я с трудом поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом, слегка постанывая от его интенсивности, затем озираюсь по сторонам.

Никто не видит, напоминаю себе.

Он впивается в меня своим ртом, и я чувствую, как язык властно проникает внутрь, погружаясь все глубже.

— Боже мой! — Вырывается у меня, голова запрокидывается, и я вижу лишь потемневшую синеву неба. Его руки сжимают мои бедра, удерживая на месте, пока его рот работает без устали, а волна наслаждения нарастает с пугающей быстротой.

Довольно скоро мне становится все равно, что я лежу здесь, на тюке сена, голая, под открытым небом. Все, чего я хочу — это кончить.

Внезапно его язык исчезает. Я недовольно стону, а он усмехается, хватает мои руки и поднимает меня.

— Повернись, — приказывает он, хотя его сильные руки уже обхватили бедра и разворачивают меня. Ладонь скользит вдоль позвоночника до середины спины и давит вниз. Так он дает понять, что хочет, чтобы я наклонилась.

Я слышу шорох его брюк, когда он стягивает их и освобождает член. Мне хочется увидеть его — всего — но он двигается слишком быстро, его нетерпеливые руки раздвигают мои бедра шире.

Я вздрагиваю, когда гладкая головка его члена касается входа — один раз, — а затем он входит в меня одним резким толчком.

Я вскрикиваю.

— Слишком? — В его голосе звучит легкая насмешка, но он замирает, давая мне привыкнуть.

— Ты для меня всегда «слишком», — поддразниваю я, уже подаваясь ему навстречу.

Со вздохом он опускает руку между моих ног и начинает медленно, точно водить пальцами по клитору. Я такая мокрая, что его пальцы скользят без усилий.

— Ты даже не представляешь, сколько раз за эти недели я думал об этом.

Его бедра начинают двигаться — размеренно, методично.

— Быстрее, — шепчу я.

— Чтобы ты кончила слишком скоро? Не думаю. — Он сохраняет неторопливый ритм. Это одновременно и рай, и ад.

И явно не только для меня. Если он не занимался сексом с тех пор, как видел меня в последний раз, то для мужчины с его аппетитом это три недели мастурбации.

Конечно, он не занимался сексом с тех пор, как видел меня последний раз. Возьми себя в руки, Эбби!

Внезапный сильный толчок заставляет меня вскрикнуть.

— О чем думаешь?

— Ни о чем, — мой голос теряется в ритме его движений.

Он убирает руку от клитора, чтобы схватить мою грудь, и сжимает ее почти до боли.

— Встань на колени.