Ныне бывший Степаныч заметил этот судорожный и противоречивый жест и продолжал сидеть, положив локоть на колено и всё ещё держа в протянутой руке пачку кредиток.

– Позвольте ещё глоток, – сказал товарищ Иванов.

– Ах, пожалуйста, хотя бы и три.

Товарищ Иванов сделал три глотка. Отняв фляжку от губ, он заметил взгляд ныне бывшего Степаныча. В этом взгляде товарищу Иванову показалось, что ныне бывший Степаныч понимает решительно всё: и собачье положение товарища Иванова, и опасность угрожающую ему то-ли со стороны Медведева, то-ли со стороны Бермана, и значение плюшкинской коллекции его алюминиевого ящика, и даже его, товарища Иванова, ведомственную жену, не даром же Степаныч сделал оговорку о стопке книг. Кроме того, было как-то видно, что этот, ныне бывший Степаныч, не боится решительно ничего. Сам он, товарищ Иванов, дышал воздухом страха, как дышат люди воздухом насквозь прокуренной комнаты. А глаза ныне бывшего Степаныча действовали, как струя свежего ветра, это был воздух без страха.

– Что, дрянь дела? – сочувственно спросил Степаныч.

– Дрянь, – покорно согласился товарищ Иванов.

– Не только ваши, – подтвердил Степаныч. – Практически, и у Бермана с Медведевым дела не на много лучше. Кто-то кого-то задавит. Потом победителя задавит кто-то другой.

– Верно, – покорно согласился товарищ Иванов.

От глотков, от перехода от полного отчаяния к какой-то ещё очень смутной, почти подсознательной, но всё-таки надежде, у товарища Иванова мысли прыгали судорожно и несвязно. А, может быть, и в самом деле бросить всё это? Положиться на вот этого бывшего Степаныча. Может быть, именно он не станет “давить”? Может быть, из всей этой войны всех против всех именно бывший Степаныч выйдет победителем? Может быть, возможна всё-таки какая-то человеческая жизнь? Жизнь без маски на лице и без страха в сердце?

– Верно, – ещё раз подтвердил товарищ Иванов. – Разрешите, я папиросу закурю…

– Ах, пожалуйста, хоть три, – любезно разрешил ныне бывший Степаныч.

Товарищ Иванов достал коробку папирос. Как это ни было странно, зажжённая спичка прыгала в его пальцах. Такого всё-таки не было никогда. А кое-какие передряги товарищ Иванов всё-таки видал на своём веку.

– Простите, – спохватился он, – позвольте вам предложить…

– Нет, спасибо, я не курю.

– Я, видите ли, товарищ… Не знаю, как вас звать, я видите ли, конечно, вообще говоря, понимаю… – Тут товарищ Иванов запнулся.

– Что же, именно, вы понимаете?…

– Да, вот, вообще… Машина. Аппарат. Я, вот, в машине, а вы, вот, эту машину хотите… с рельс спустить… взорвать, ну, вообще, чтобы к чёртовой матери.

– Совершенно верно, к чёртовой матери. Даже и без рельс.

– Так, вот, я понимаю, вы думаете, что раз я в машине, так я за машину.

– Приблизительно.

– Нет, не совсем. Даже, может быть, и не приблизительно. Я, конечно, в машине. Так что, вы думаете, – тут голос товарища Иванова приобрёл несколько несвойственную ему ярость, – если человек в тюрьме, так значит он за тюрьму?

Степаныч слегка поднял брови, но не сказал ничего.

– Сидит, вот, человек в тюрьме и уйти ему некуда. Так уж лучше быть дежурным по кухне, чем голодать просто в камере.

– Эту точку зрения разделяют всё-таки не все люди.

– Не все. Я – все. Я – как все. Куда податься? Не нужно мне ваших денег. Вот, сами посмотрите… Я ещё глоток…

– Не хватит ли? – с сомнением в голосе спросил Степаныч.

– Нет. Ах, опять, простите, может быть, вы?

– Нет, спасибо, я и не пью тоже.

Товарищ Иванов снова достал фляжку и на этот раз твёрдо констатировал, что руки у него дрожали, но это было не от водки…

– Вот, пока там что, я вам скажу. Товарищ Медведев нацеливается на заимку этого Дубина и вызовет или вызвал к себе такого Кузина, вы его, кажется, знаете.

– Да, знаю.

– Кузин у Медведева в кармане. Медведев думает обойти Бермана. Перехватить инициативу. Я ещё мало знаю. Но я честно. Можете оставить эту коробку у себя. Я честно. Надоело. Если пропадать, так уж лучше с вами.

– Почему это? – спросил Степаныч.

– Я этого ещё не знаю. Не знаю… Может быть… Если уж пропадать, так за что-нибудь…

– За что именно?

– Ну, вообще, за жизнь. За то, чтобы жить. А разве это жизнь? – В голосе товарища Иванова снова появились нотки ярости, – разве ж это жизнь, я у вас спрошу?

– Жизнь, конечно, собачья, – согласился Степаныч.

– Собачья? Вы говорите, собачья? А я вам говорю, хуже всякой собачьей жизни. Собак, тех, по крайней мере, не расстреливают. Собак, по крайней мере, врать не заставляют. Даже и у собаки своя совесть есть. А вы думаете, что у Медведева или Бермана есть хотя бы собачья совесть?

– По-видимому, решительно никакой.

– Никакой. Я, вот, в Москве в зоологическом саду бывал, там аквариум и рыбы там всякие морские. У Медведева столько же совести, как и у этих рыб.

– А вы давно это заметили? – сочувственно спросил Степаныч.

– Не знаю. Постепенно. А вот у вас совесть есть, – довольно неожиданно констатировал товарищ Иванов. – Так уж, если пропадать, так уж лучше за совесть, вот!

Человек, который перестал быть Степанычем, внимательно и пристально вглядывался в товарища Иванова. Товарищ Иванов, видимо, находился в состоянии крайнего возбуждения. Он довольно нелепо размахивал дрожащими руками, губы у него кривились и дрожали, несколько раз он зажигал уже зажженную папиросу, потом бросал, потом доставал другую, голос у него то срывался, то вдруг приобретал металлический тон безграничной ненависти. Так, как будто что-то годами и годами накопленное под прикрытием его деревянной маски, прорвало какую-то плотину. Речь его была довольно бессвязна.

– Я, конечно, понимаю, этот мой справочник, – он ткнул рукой по направлению алюминиевой коробочки. – Хвастаться нечем. Можете бросить её к чёртовой матери.

– Нет, зачем бросать, там кое-что есть…

– Ну, как хотите. А он, то есть Медведев, сейчас готов на всё. Теперь он вцепится в Дубина. Думает, что там, на заимке, этот самый центр.

– Какой центр?

– Да, говорят, какие-то там ученые. Атомы ищут.

– Говоря между нами, товарищ Иванов, никаких там “атомов” нет.

– Ну, всё равно. За Светловым будет форменная охота. Я вам, значит, буду сообщать, можете проверять, как хотите.

– Нет, представьте себе, товарищ Иванов, – совершенно спокойно сказал бывший Степаныч, – представьте себе, что я вам верю.

– В самом деле?

– В самом деле.

Товарищ Иванов как-то, как будто размяк, словно из него вынули все кости. Он опустил голову вниз и некоторое время оба собеседника сидели молча. Потом, как бы собрав все свои силы, товарищ Иванов слегка развёл руками.

– Вот, как бывает. Судьба. Вот думал, погиб окончательно. А теперь даже и вы верите.

– Почему даже и я?

– Были вы этим… егерем. Видали и слыхали. Телефон у вас был. Эта баба его нашла.

– Да, кстати, как с этой бабой?

– В лазарете. Не опасно. Я сказал Медведеву, что поеду сюда провод от телефона разыскивать.

– Не найдёте. Нет никакого больше провода. Но можете найти склад оружия.

– Какой склад?

– Есть такой.

Бывший Степаныч достал из кармана блокнот и набросал небольшой чертёж.

– Вот тут, товарищ Иванов, пожарище, от него тропинка вот сюда. Потом так, – бывший Степаныч карандашом вёл товарища Иванова по тропинке, – потом вправо к берегу крохотного ручья, вот тут поваленный бурей кедр и, вот тут яма, а в яме кое-какое оружие. Вам нужно показать Медведеву, что вы не даром сюда пошли.

– Да, это правильно, – подтвердил товарищ Иванов. – А что с этой коробочкой?

– Попадётесь вы с ней, – сказал бывший Степаныч.

– Это тоже правильно. Возьмите её с собой. Я теперь по-иному.