– На ком, я вас спрашиваю?

– Н-на… на дереве…

– Зачем?

– Ынтересна.

– Почему интересно?

– Так.

Товарищ Чикваидзе соображал ещё очень туго, но кое-что уже начал соображать. Соображения были неутешительные. Но самое умное из них состояло в том, чтобы показаться ещё более пьяным, чем он был в самом деле.

– Что значит “так”? Отвечайте, когда вас опрашивают!

– Так, – ещё раз ответил Чикваидзе, сильно покачнувшись вперёд. Берман отскочил в сторону, а пограничники схватили Чикваидзе за шиворот. Равновесие было восстановлено.

Чикваидзе неопределенно развёл руками.

– Так… Так, например, вот это – новый пистолет, а вот это – старый пистолет, кто, спрашивается, лучше? Я из лука тоже пробовал. Нэ попадёшь.

– Сколько вы выпили?

– Два.

– А вы знаете, что с вашей женой случилось?

– С-с-сдохла?

– Почему вы думаете, что сдохла?

– Нэ думаю. Желаю. Чтобы сдохла.

– Когда вы её видели в последний раз?

– В лесу.

– Я спрашиваю, когда?

Товарищ Чикваидзе покачнулся ещё раз.

– Нэ знаю, пьян был. А сейчас – это когда? Сейчас это завтра?

– Отведите его в машину, – сказал Берман пограничникам. Пограничники, подхватив Чикваидзе под обе руки, повели его к веренице машин, стоявших невдалеке.

– Товарищ Медведев, – спросил Берман, – есть у вас тут опытный следователь под рукой?

– Есть, товарищ Берман.

– Пусть сейчас же продолжает допрос. Этот тип не так пьян, как представляется.

– Ну, всё-таки, – констатировал Медведев снисходительно, – два пустых литра при нём всё-таки нашли.

– Револьвер, действительно, мало объясним. Служебное оружие было при нём. Но, вот, кажется, ещё новости несут.

Один из старших пограничников, щёлкнув каблуками, поднёс руку к козырьку:

– Разрешите доложить, товарищ Медведев?

– Докладывайте.

– Так что, в развалинах часовни найден тайник. Пустой. Несколько кирпичей было вынуто. Кто-то ещё вчера подъехал верхом к часовенке и что-то взял из тайника.

Медведев мрачно посмотрел на Бермана. Но на Бермана тайник особенного впечатления не произвёл.

– А следы и направление сторожа установлены?

– Так точно. Три верховых коня, три вьючных, направление юго-юго-запад.

– Ну, этих-то мы найдем, – сказал Медведев. И жестом руки отпустил пограничника.

– Да, – сказал он, – забыл вам доложить. Двустволка Чикваидзе осмотрена. Стволы чисты, патроны все налицо, полный патронник. То же и с служебным пистолетом. Довольно ясно: приехал – и сразу за водку; вчера – литр и, кажется, сегодня утром – другой. Вот только револьвер…

– Узнаем и о револьвере, – сказал Берман.

– Сейчас, думаю, к полудню, прибудет кавалерия – три эскадрона, пойдёт по следам. Этот чалдон следы, конечно, запутает. Жаль, что я так поздно догадался, кавалерию нужно бы иметь здесь ещё вчера. И геликоптёры тоже. Ну, всё равно. Муравей не скроется…

Берман ничего не ответил. Конечно, это его, Бермана, промах. Нужно было сейчас же после телефонного разговора с Серафимой Павловной послать на грузовиках хотя бы десятка два конных пограничников и геликоптёры. С самолёта очень трудно осветить тайгу. С геликоптёра можно заглянуть под любой куст. Но это не так важно. Три человека, шесть лошадей. Их найдут… Если будет стоять хорошая погода. А если дождь?

Если дождь? Этот таинственный сторож был, на данный момент, единственным близким ключом к тайне. Если он будет пойман, ключ будет в руках Бермана. Или, по крайней мере, отмычка. А если нет?

Два дня стояла прекрасная погода. Целый кавалерийский дивизион обшаривал тайгу. Около десятка геликоптёров жужжали над каждой расщелиной. К концу второго дня начался затяжной осенний дождь. И сторож и его беспризорники канули в воду.

Валерий Михайлович чувствовал, что он не заснёт. Так уютно потрескивали остатки костра, так бессильно за могучими стенами пещеры ныла пурга, так приятно ныли натруженные ноги, было такое редкое ощущение полной и абсолютной безопасности, и, вот, лезли в голову всякие мысля, старые мысли, беспокойные и навязчивые.

Валерий Михайлович призвал на помощь свою интеллектуальную дисциплину и попытался выключить все эти мысли сразу, но выключатель отказался действовать. Валерию Михайловичу пришла в голову мысль, что недаром святые пустынножители забирались в пещеры, здесь, может быть, как-то ближе к Богу и к совести. Но, может быть, страшно человеку быть ближе и к совести, и к Богу… Вот, для Еремея Павловича Бог разумеется само собой: кто безбожный, тот и безмозглый. Для Валерия Михайловича всё это было не так просто! Бог был чем-то вроде безмерно сложной математической формулы, переполненной неизвестными величинами. Формула – она действительно существовала. Но неизвестных было слишком много, и от решения этой формулы лучше было отказаться навсегда. Но, можно ли было отказаться? Там “в миру”, это было довольно просто. Здесь, в пещере, это оказалось сложнее…

Валерий Михайлович сел на своей постели и собрался было налить себе ещё одну стопку водки, как что-то распахнуло полотнище, игравшее роль двери в пещеру, и чья-то рука просунулась между стеной и полотнищем. Валерий Михайлович почти молниеносным движением схватил пистолет, взвёл курок и направил ствол на то место, где за рукой можно было предполагать чьё-то туловище. Рука продолжала действовать дальше. Полотнище распахнулось ещё шире и вслед за рукой показалась чья-то оглядывающаяся голова, плохо видная в полутьме, потом верхняя часть туловища и, наконец, целый человек.

Человек был одет в меховую одежду довольно странного покроя, на голове у него красовалась целая копна тёмных волос, перевязанных чем-то вроде цветного ремня, а в правой руке человек держал каменный топор. Да, это был каменный топор неолитического периода, гладко обтесанный и отшлифованный, но всё-таки каменный топор. Валерий Михайлович как-то бессознательно опустил свой пистолет.

Человек был среднего роста, очень плотно сколочен, с чуть-чуть монгольскими чертами лица. За спиной у него висел колчан со стрелами, лук и какой-то меховой мешок. Человек внимательно оглядел пещеру и тихонко свистнул.

На этот свист из-за того же полотнища появилась женщина тоже в меховой одежде странного покроя и тоже с каким-то мешком за спиной. Оба пришельца направились к костру, осторожно переступив через спящего и похрапывающего Еремея и не обращая никакого внимания ни на Валерия Михайловича, ни на его пистолет.

Валерий Михайлович сидел, как завороженный: вот этого ещё не хватало. Мечтал о питекантропе, и питекантроп явился во плоти. Впрочем, это не были питекантропы. Оба уселись у костра, и сейчас при его свете Валерий Михайлович смог рассмотреть своих новых соседей по пещере. Оба они были словно выкованы из какой-то тугой бронзы. Мужчина был крепок и жилист, женщина была гибка, сильна и как-то странно грациозна. Их меховые одеяния едва ли были приноровлены к морозу и пурге. Руки от плеча и ноги от колен оставались голыми. И Валерий Михайлович мог любоваться мускулами мужских рук и гибкостью женских. Женщина сняла и развязала свой мешок, достала оттуда кусок медвежьей ноги, мужчина отрезал от этого куска порцию фунтов в десять, продел её на палочку и очень ловко приспособил эту палочку над костром. Оба уселись у костра, грея над ним свои руки, и оба казались чрезвычайно весёлыми. Мужчина что-то рассказывал своей подруге на совершенно незнакомом Валерию Михайловичу языке и потом, вскочив на ноги, стал иллюстрировать свой рассказ телодвижениями. Мимический талант у него был огромен. Не понимая ни слова из его рассказа, Валерий видел, как человек боролся с медведем, какие зубы и когти были у этого зверя, как зверь и человек схватились в первобытной схватке за кусок мяса – медвежьего или человечьего, и как спорный кусок достался всё-таки человеку.