Сквозь устье расщелины была видна часть полянки., примыкавшей к перевалу. Виднелись стоящие на ней самолёты, не все, но часть, и виднелись какие-то пограничники, куда-то бежавшие и в кого-то стрелявшие. Товарищ Медведев не страдал близорукостью, но всё же пожалел об оставленном внизу бинокле. Без бинокля довольно трудно было разглядеть странную фигуру, во все лопатки удиравшую от пограничников. По всем зрительным данным, это был тот же таинственный бродяга, который ухитрился ликвидировать на мосту целый конвой. За спиной у бродяги было нечто вроде мешка, а в руке была винтовка. Бродяга бежал с быстротой матёрого зайца. Пограничники охватывали его полукругом. Впрочем, этот полукруг Медведеву был виден не весь, дальнейшее поле зрения заслонял край расщелины. Подбегая почти к этому краю, бродяга упал, потом попытался бежать на четвереньках, потом поднялся на ноги и, как показалось Медведеву, шатаясь и спотыкаясь, скрылся за пределами Медведевского горизонта. Туда же скрылись и пограничники.

Как и зачем мог очутиться бродяга ещё раз по эту сторону перевала? Что с ним сталось? Убит? Ранен? Опять сбежал? Кажется, во всяком случае, ранен. А, может быть, просто споткнулся? Нет, не похоже. Вероятно, ранен. И, конечно, на этот раз попался. Но из-за пределов горизонта товарища Медведева выстрелы продолжали трещать, этого не было бы, если бы бродяга был захвачен. А, может быть, его сообщники? Потом затихло всё, и товарищ Медведев остался стоять приклеенным к стенке расщелины. Он начал кричать о помощи, но пограничники то ли из-за дальности расстояния, то ли из-за увлечения охотой за бродягой, не проявляли никаких дальнейших признаков жизни.

Вечер приближался. Товарищ Медведев охрип. Ноги затекали. Клочки вечернего тумана медленно ползли по склонам. Сырая мгла стала заполнять расщелину, заглушая всякие звуки и закрывая всякие горизонты. Товарищ Медведев начинал чувствовать, что это не только глупо, но что всё это может кончиться совсем нехорошо. И даже хуже, хорошо, вообще, не может кончиться – ночь придётся провести, стоя на каком-то камешке, который от тумана становился мокрым и скользким. Хватит ли сил?

Оставив лейтенанта Кузнецова на произвол судьбы, пограничников или волков, Стёпка нырнул в тайгу. Шагах в трёхстах от исходного пункта он засунул в кусты ненужную ему винтовку лейтенанта Кузнецова и направился к тому месту, где по всем его соображениям должен был еще пастись Лыско.

Сейчас Стёпка, учитывая свежий и горький опыт с лейтенантом Кузнецовым, проявлял максимум осторожности. Он шёл, временами бежал, почти пригнувшись и тщательно осматривая своими волчьими глазами каждый куст и каждую яму. Так шли версты за верстами. Наконец, Стёпка, уже совсем невдалеке от перевала, наткнулся на следы своей последней стоянки – лежащие на земле вьюки и седло. Лыско должен был бы быть где-то невдалеке. Шаря глазами по траве, Стёпка уловил следы лошадиных копыт и, идя по ним, в нескольких стах шагах обнаружил, наконец, цель своего рискованного путешествия. Лыско мирно щипал траву и, увидя Стёпку, приветствовал его радостным ржанием. По-видимому, воспоминания о райской жизни, предшествовавшей приключению в кооперативе с водкой, остались и у него. Своими влажными ноздрями он втягивал в себя такой знакомый Стёпкин дух – даже и водкой попахивало, положил голову на Стёпкино плечо, а Стёпка гладил Лыско по шее, произносил всякие ласковые слова, не вполне, впрочем, принятые в культурном дамском обществе.

Когда все подходящие слова были сказаны, Стёпка потащил Лыско к месту, где лежали вьюки и седло. Учитывая, опять же, свой недавний опыт, часть вещей из вьюков он переложил в свой спинной мешок. Остальное было навьючено в обычном порядке. Ехать верхом Стёпка не рискнул: верховой заметен издали, а тут какие-то пограничники шатаются, вот кто-то свистел же! Держа в левой руке повод и в правой – винтовку, Стёпка стал пробираться к перевалу, как и раньше тщательно прощупывая глазами каждый куст по дороге впереди. Тайга редела и мельчала, почва становилась всё более и более каменистой, перевал близился. Высунувшись из тайги к поляне перед перевалом, Стёпка к ужасу и негодованию своему обнаружил на поляне всё те же проклятущие самолёты, но они стояли не у самого перевала, а на самом нижнем конце полянки, от перевала верстах, так, в трёх. Если пробраться опушкой тайги вправо, то к перевалу можно подойти на расстояние версты, даже и меньше.

Потом наступит ночь, а ночью, вопреки общепринятому мнению, всё будет виднее.

Стёпка стал пробираться вправо. Но тайга становилась всё более и более редкой, полянки всё росли и росли. Пробираясь через одну из них, Стёпка услышал повелительный оклик:

– Стой! Руки вверх!

Стёпка сделал как раз наоборот – упал на землю и в руки взял винтовку. Выстрела не последовало ни с одной, ни с другой стороны. Стёпка оставил Лыско и повод и стал ужом ползти обратно в тайгу. Крики “Стой!” стали раздаваться, как показалось Стёпке, с разных сторон, значит, снова влип. Шагов через пятьдесят Стёпке удалось вползти в заросли довольно густого кустарника, высунувшись из которого, можно было составить себе более или менее ясное представление о создавшейся стратегической обстановке. Стёпка прикрыл свою голову пучком травы и сквозь этот пучок стал осматривать поляну. Создавшееся стратегическое положение имело такой вид.

В конце поляны стояло два самолёта, только два. Около них копошилось несколько пограничников, человека три-четыре. На самом перевале не было никого. По ту сторону полянки через хребет, кроме перевала, шла ещё расщелина, по которой опытный человек мог пробраться, и через которую и пробрались Светлов, Еремей и Стёпка перед их дружеской беседе с Берманом. К расщелине можно было пробраться двумя путями – или скрываясь, по неровностям полянки, или вернувшись далеко назад, через тайгу, в обход полянки. Стёпка посмотрел на расщелину, и где-то на середине её его волчьи глаза обнаружили какую-то фигуру, словно нарисованную на стене расщелины. Фигура что-то очень уж была похожа на товарища Медведева, но Стёпка никак не мог представить себе, каким образом начальник Средне-Сибирского НКВД мог бы очутиться в таком вороньем положении. Слева, на поляне, не было видно никого. Но ведь кто-то отсюда орал: “Руки вверх”? Присмотревшись тщательнее, Стёпка обнаружил пограничника, который, как и он сам, пытался обойти открытые места и, пробираясь сквозь кустарники, заходил Стёпке в тыл. Стёпка медленно поднял винтовку, и пограничник с простреленной головой прекратил свой дальнейший обход. Как это ни было странно, пограничники у самолёта не обратили на выстрел никакого внимания, вероятно, редкий горный воздух заглушил звук, и ветер отнёс его в другую сторону.

Стёпка решил пробраться к расщелине за полянкой, используя малейшие неровности почвы. Как ни жаль было ещё раз оставлять Лыско, да ещё и нерассёдланным, Стенка, усиленно работая и локтями, и коленями, переползал от одного перелеска к другому, дополз до узкой и длинной ложбины, почти пересекавшей полянку параллельно горному хребту, пополз по этой ложбине и, вот, из-за края её, как из под земли, вырос ещё один пограничник и сказал довольно спокойным тоном:

– Ну, а теперь ты, золоторотец, руки вверх!

Стёпка, всё ещё стоя на четвереньках, поднял вверх голову. Пограничник держал винтовку у щеки, но, как показалось Стёпке, целился не очень тщательно.

– Бросай винтовку! – заорал пограничник.

Стёпка, всё ещё стоя на четвереньках, отбросил винтовку в сторону.

– Теперь вставай, руки вверх и иди сюда!

Стёпка, как бы с трудом стал подниматься на ноги. Подымаясь, он захватил полную горсть гальки, и, подымая руки, швырнул эту гальку в лицо пограничника. Хлопнул выстрел. Пискнула пуля где-то около. Стёпка, ринувшись вперед со всей своей стремительностью, схватил пограничника за ноги. Пограничник свалился назад, лицом вверх. Стёпка левой рукой изо всех сил вцепился в винтовку, а правой пытался нащупать свой нож.