Мысли у генерала Буланина неслись стремительно, но несколько путано. Было ясно только одно – эту невероятную встречу в тайге нужно использовать во что бы то ни стало. Она решала почти все проблемы. Оно давала деньги, коней, продовольствие, и, может быть, полную индульгенцию за всё то, что генерал Буланин проделывал в эмиграции и в СССР. Но по поводу этой индульгенции оставался всё-таки тревожный вопрос: а вдруг этот пустосвят и в самом деле какой-то оккультист, и что его книги – просто оккультные книги. Мало ли сумасшедших болтается по миру? Генерал Буланин попытался вспомнить всё то, что он читал или слыхал об оккультизме. Воспоминания оказались очень бледными. Когда-то генерал Буланин читал Блаватскую и даже Папюса, слыхал что- то о Гермесе Трисмегисте и об учении Великих Орканов, но всё это было очень неопределенно. Если пустосвят не знал даже и этого, значит, он, конечно, агент НКВД. Но если он и знал всё это, то и тут никаких выводов сделать было нельзя. Чрезвычайно возможно, что пустосвят был отправлен агентом в Тибет, а такие агенты проходят очень специальную подготовку, до Богословской включительно. Конечно, если НКВД слало своего человека, то оно уж позаботилось о его специальной подготовке. Генерал Буланин вспомнил, как его самого только что натаскивали по всякой концлагерной премудрости. Да, эти умеют работать… И, кроме всего того, откуда у отшельника и оккультиста могут быть такие деньги, да ещё и в валюте? Нет, конечно, агент. Его книги и манускрипты могут быть и в самом деле оккультными, но в них всё-таки может быть и шифр, одно другому не мешает. А там, в каком-нибудь штабе пусть уж сами разбираются…
Генерал Буланин подумал о том, что деньги-то, во всяком случае, нужно прибрать к своим рукам. И что нужно действовать по-кавалерийски – быстрота и натиск, “промедление времени смерти безвозвратной подобно”. Нужно спешно ликвидировать китайцев, несколько минут пожертвовать для специального разговора с пустосвятом, снова навьючить коней и двинуться дальше самостоятельно. Впрочем, пока эти китайцы не ликвидированы, пусть вьючат они. Генерал Буланин спрятал в свой боковой карман найденную у отца Петра наличность и приказал огромному китайцу привести в порядок вьюки. Тот положил берданку на свой спинной мешок и молча повиновался. Молодой китаец смотрел всё так же удивленно и всё так же держал свою берданку почти на прицеле. Генерал Буланин подобрал лежавшую на земле винтовку отца Петра и, пока огромный китаец вьючил коней, тщательно всматривался в тайгу, не вынырнет ли оттуда неизвестный спутник пустосвята? Отец Пётр лежал неподвижно и думал о том, что его дела, и в самом деле, очень плохи.
По той жадности, с которой генерал Буланин схватился за деньги, отец Пётр понял, что теория сотрудничества этого человека со Светловым не выдерживает никакой психологической критики. Это какой-то авантюрист, озлобленный и беспощадный, по-видимому, рискующий всем и, безусловно, готовый на всё. Но почему он направляется на Еремеевскую заимку? Впрочем, для теоретических соображений у отца Петра не было ни желания, ни времени. Огромный китаец быстро и умело навьючивал коней. Очевидно, таинственный русский собирается спешно двигаться дальше и было довольно очевидно, что ни брать с собою, ни оставлять здесь отца Петра он не станет.
Отец Пётр понял, что ему нужно, как говорится, считать последние минуты своей жизни, на помощь Стёпки надежды не было почти никакой, на чью-либо иную помощь не было, вообще, никакой надежды. Конец. И очень может быть, что окончательный конец, дыра, нуль, ничто. Блажен, кто верует. Сейчас, в эти последние минуты отец Пётр не находил никакого утешения ни в теории переселения душ, ни в нирване, ни в Гегелевской” дурной бесконечности”, вообще, ни в чем. Веровал ли во что-либо он, отец Пётр? Даже и в последние минуты никакого ответа на этот вопрос не было.
Огромный китаец кончил навьючивать коней. Привычным движением взвалил себе на спину свой, очевидно, очень тяжёлый мешок и стал застёгивать пряжку ремня. Отец Пётр не без некоторого удивления отметил, что, вместо последних минут, он почему-то интересуется проблемой пряжки и китайца. Но этот интерес был прерван сухим пистолетным выстрелом. Дальнейшие после выстрела события развернулись с молниеносной быстротой.
Генерал Буланин, улучив момент, когда огромный китаец возился со своим спинным мешком, осторожно отошёл от линии прицела берданки молодого китайца, стал перекладывать что-то из кармана в карман и, перекладывая, выхватил пистолет. Прежде, чем молодой китаец успел схватиться за свою берданку, генерал Буланин успел выпустить две пули. Но старой верности руки и прицела у генерала Буланина уже не было: молодой китаец, визжа и дрыгаясь, покатился по земле. Огромный китаец, очевидно, сразу же сообразив, что с берданкой он не успеет предпринять ничего, и что спинной мешок достаточно защищает его тыл, схватил с земли берданку и огромным тигровым прыжком бросился в тайгу, вниз, в обрыв, слева от тропы. Генерал Буланин выпустил вслед ему ещё три пули. Снизу доносился треск ломающихся веток и валежника, грохот сорванных с их вековых мест камней, какой-то неопределённый шум – то ли от скатившегося тела, то ли от скачков китайца. Генерал Буланин подбежал к обрыву над тропой, посмотрел вниз сквозь ветки и потом с ругательством вернулся.
Отцу Петру было очевидно, что огромный китаец успел спастись. Генерал Буланин ещё высунулся над обрывом, треск ветвей и грохот камней ушёл ещё дальше и скоро совсем затих. Генерал Буланин повторил свое ругательство и снова вернулся к центру стоянки. Молодой китаец всё ещё дёргался. Генерал Буланнн поднял было свой пистолет, но передумал и, достав из кармана револьвер, ещё так недавно болтавшийся в рукаве отца Петра, довольно хладнокровно выпустил в голову молодого китайца ещё две пули. Молодой китаец затих окончательно.
Генерал Буланин положил револьвер обратно в карман, провел рукой по лбу и осмотрелся кругом. Пока что всё шло, более или менее, благополучно, кроме, конечно, сбежавшего китайца, который мог где-то устроить засаду, хотя, по соображениям генерала Буланина, это было трудно, китаец сбежал совсем не в ту сторону, куда вела тропа. Кроме того, он, генерал Буланин, будет двигаться верхом. Нет, ни догнать, ни, тем более, перегнать, китаец не успеет. Но, само собою разумеется, что нужно поторапливаться. К неизвестному спутнику отца Петра прибавился ещё китаец. Нет, нужно было торопиться.
Генерал Буланин уселся на землю рядом с костром и против связанного отца Петра.
– Ну-с, а теперь, ваше преподобие, давайте говорить серьезно. Кто вы такой? Предупреждаю, времени у меня мало.
– Кажется, больше, чем у меня, – довольно равнодушно ответил отец Пётр. – По той простой причине, что вы раньше предполагаете пристрелить меня и только потом двигаться дальше, так что у меня времени всё-таки меньше, чем у вас. Правда, в данном положении время для меня особой ценности не представляет… А, впрочем, вас всё-таки повесят раньше, чем я отправлюсь на тот свет…
Лицо генерала Буланина передёрнулось нервной гримасой.
– Ты мне тут, сукин сын, брось зубоскалить, кто ты такой?
– Я вам сказал: оккультист. И не из последних. Будьте уверены, вас повесят раньше, чем я закончу свои жизненный путь.
Голос у отца Петра был совершенно спокоен и уверен.
– Ах, оккультист, – почти истерически крикнул генерал Буланин, – а валюта у тебя откуда? А? Откуда, спрашиваю, у тебя деньги?
– А до этого вам никакого дела нет, – так же спокойно ответил отец Пётр.
– Ах, нет, ну, я сейчас покажу тебе, какое мне есть дело. – Генерал Буланин нервными движениями руки нащупал в кармане своё пенсне, тем же нервным движением напялил его на нос и уставился в отца Петра так, как если бы на его лице он и в самом деле мог бы найти нужный ответ. Старческая дальнозоркость не мешала ему в тайге вообще, но сейчас этого пустосвята нужно было разглядеть подробнее.
Но никаких нужных ему подробностей генерал Буланин разглядеть не смог. Лицо, конечно, было очень “интеллигентным”, как квалифицировал его генерал Буланин. Слегка портили впечатление рябины на этом лице и чуть-чуть выпуклые глаза. Эти глаза как-то притягивали и обессиливали. Это ощущение стало настолько сильным, что генерал Буланин пожалел о пенсне. Отец Пётр напряг всю свою гипнотическую практику, но он знал: в этой практике есть барьер, которого ещё никому из магов, гипнотизёров, оккультистов и прочих перешагнуть до сих пор не удалось. Или даже не один, а несколько барьеров: мораль, воспитание и, в особенности, чувство самосохранения. В данном случае, в генерале Буланине говорило главным образом чувство самосохранения, если он обмякнет и опоздает – он погиб. И как ни обволакивал его волю пристальный и спокойный взгляд отца Петра, этот взгляд имел только одно реальное последствие – взрыв ярости.
