– Водчонки? Есть у меня начатая бутылка…
– Ну, в случае крайности, можно ведь начать и вторую?
На жуликоватом лице заведующего отразилось четвертое чувство – восхищение перед дипломатической тонкостью товарища Иванова.
– Хе-хе-хе… – засмеялся он почтительно, – конечно, в случае чего, можно и неприкосновенный запас, знаете, на случай простуды, или чего там.
– Так что, если вы мне уступите, скажем, полдюжины яиц, и, допустим, начатую бутылку и, кстати, закроете ваше учреждение, всё равно уже поздно, то мы на этом и сойдёмся.
– Закрыть? Это совершенно правильно, я сию минуту. -
Заведующий выбежал на улицу и стал закрывать ставни у окна.
С улицы донёсся его приглушенный голос:
– Столовка закрывается, катись, браток, дальше, там, вот, за два угла есть ещё одна.
Чей-то хриплый голос ответил:
– Так ты хоть стакашку дай, открыто ли там или нет, чёрт его знает…
– Никаких тебе стакашек, сказал, катись к чёртовой матери.
Закрыв двери и вернувшись в столовку, заведующий сказал деланно пренебрежительным тоном:
– Вот, тоже, всякие пьяные тут шатаются… Я, товарищ Иванов, мог бы ещё и грибков уступить.
– Уступите и грибков…
Заведующий исчез в кухню, товарищ Иванов вынул из портфеля свёрток с копчёной севрюгой, коробку килек и белый хлеб. Несколько подумав над создавшимся положением вещей, он выбил пробку из своей бутылки и прямо из горлышка предварительно отхлебнул около стакана. Попытался усесться поуютнее, но на деревянной табуретке это сделать не удалось. Товарищ Иванов передвинул стол и табуретку так, чтобы можно было опереться спиной в угол, так получилось несколько комфортабельнее.
“Вот собачья жизнь, – ещё раз подумал товарищ Иванов, – даже и выпить по-человечески негде”.
Заведующий вернулся с яичницей и грибками. Коробка килек вызвала некоторые затруднения, открыть её оказалось нечем. Заведующий снова исчез в кухню и принёс оттуда топор. При помощи топора и некоторой изобретательности коробка была открыта. Товарищ Иванов понял, что не предложить заведующему этих килек было бы неприлично.
– Хочите перекусить? – спросил он.
– Н-да, – сказал заведующий, – это, можно сказать, деликатес. В Москве говорят, ещё можно достать, а здесь мы уж сколько лет не видали. А что касается бутылки, так у меня ещё одна не начатая есть.
– Ну, скажем, две. Я ведь не собираюсь их считать…
Заведующий опять сказал: “хе-хе”. Соскрёб грибную икру с ломтя хлеба и положил на него две кильки. Налил два стакана и пожелал здоровья обеим участвующим сторонам. Товарищ Иванов понял, что и от заведующего отделаться будет не так просто.
Выпив свой стакан, заведующий сказал таинственным тоном.
– В городе, можно сказать, возбуждение. Говорят, атомная бомба. Вот, сегодня зашла компашка, рабочие тут со стройки, элемент, конечно, несознательный. И, потом, на взводе. Человек, знаете, голодный, хватит стопочку и, смотришь, уже и пьян. Мы, говорят, это всё строили, мы, говорят, всё это к чёртовой матери разнесём.
– Ну, пусть только пошебуршат, мы им салазки загнём, – сказал правительственным тоном товарищ Иванов.
– Ну, да, оно, конечно, я же и говорю, несознательный элемент. А только большое возбуждение, – жуликоватые глаза заведующего как будто хотели проникнуть в самые сокровенные тайны происшествия в доме №13. – Я это вам, товарищ Иванов, для информации, потому что, как наша Советская власть, так мы все… Разрешите ещё по стаканчику, у меня, собственно, ещё две не начатых бутылки есть…
– А если и три?
Заведующий опять сказал: “Хе-хе”, – и налил очередные стаканы.
– Так что, я вас информирую, столовка, как сами видите, пустяковая, а народ толчётся. И всё больше в подпитии. Какой-то генерал, сказывают, из самой Москвы прилетел… Тут и пожарники выпивали, то есть, не выпивали, а уже на взводе пришли и пивом лакировались. Пусть, говорят, горит ко всем чертям, станем мы ещё это дерьмо тушить… Я это только для информации, люди мне вовсе незнакомые, придёт, выпьет, ну, и мелет. Однако, нету дыму без огня… Бо-ольшущее возбуждение… Бастовать, говорят, собираются..
– Бастовать? – в тоне товарища Иванова проснулся ведомственный интерес. – Бастовать? Ну, этого то у нас не водится.
– Но, конечно, трудовая дисциплина, но как публика полагает, что власть, так сказать, пошатнулась, то, вот, по пьяной лавочке и мелют. Однако, всё-таки нет дыму без огня…
Заведующий сверлил своими жуликоватыми глазками деревянное лицо товарища Иванова, но скоро понял, что ничего он из этого лица не высверлит. Несколько тягостное молчание было прервано сумасшедшим грохотом на кухне. Заведующий столовкой сорвался туда со скоростью кота, к носу которого шутники поднесли бутылочку нашатырного спирта. Из кухни донеслась брань и новый грохот, какие-то удары, потом наступил некоторый минутный перерыв, использованный, по некоторым соображениям товарища Иванова, для ещё не начатой бутылки, потом стук закрываемой двери. Потом около товарища Иванова снова появился заведующий, на лице которого помимо свежих следов недавно початой бутылки, отражалось ещё и искреннее негодование.
– Вот, посмотрите, не успел отвернуться, как коты. Посуду перебили на полставки. Если теперь списывать в расход, так, кто свидетель котам? А отвечать мне, полставки вычтут. Где, я вас спрашиваю, социальная справедливость? А? Где?
– Г-м, – сказал товарищ Иванов.
– Тарелки перебиты, стопочки перебиты, кусок мяса спёрли, а кто отвечает? Я отвечаю. И за кого? За котов. Где, я вас спрашиваю, социальная справедливость? И откуда я новые тарелки достану? А?
– Давайте ещё по паре килек, – ответил дипломатически товарищ Иванов. Вечер для размышления был всё равно потерян, может быть, вместо этого вечера, товарищу Иванову удастся узнать что-то о забастовках?
Однако, заведующий кильки съел, стакан выпил, но о забастовках предпочёл говорить в совершенно отвлечённой форме:
– Да, вот, рабочие или там пожарники, личности мне неизвестные, мало ли кто заходит, ну, разговоры всякие. Большое, я вам скажу, возбуждение… А котов этих развелось – пропасть. И все голодные, только и норовят, что бы где стянуть, вот, ещё и вождя разбили.
– Какого вождя?
– Здесь на стенке висел. Кто-то с пьяных глаз пивной бутылкой запустил. Я сам не видел, в кухне был, тут не разорвёшься. Прихожу, смотрю, рама разбита, кусок стекла выбит. Ну, я этого вождя в кухню поставил. На шкаф. А теперь коты. И стекло вдребезги, и сам вождь вымазан.
– Какой вождь?
– Ну, этого я не знаю, висел себе и висел. А теперь кому отвечать? Опять же мне. И из-за кого? Из-за котов. Я вас спрашиваю, где тут социальная справедливость?
На вопрос о социальной справедливости, в особенности в применении её к котам и разбитому вождю, товарищ Иванов никакого ответа дать не мог. Но он понимал, что не получил никакого ответа и на вопрос о забастовке.
– Так сколько с меня полагается за ваши уступки? – спросил он.
Заведующий жуликовато и искоса посмотрел на деревянное лицо товарища Иванова, потом на потолок и назвал, более или менее, подходящую сумму. Товарищ Иванов расплатился, запихал в свой портфель остатки своей закуски и пожалел только о том, что открытую коробку килек взять не удастся, соус выльется весь.
– А эти кильки, товарищ заведующий, я вам уж оставлю на память.
– Премного благодарен, это, можно сказать, такой деликатес. Может быть, в Москве и можно достать, а здесь, в глуши, так сказать, во глубине сибирских руд…
Товарищ Иванов дальше слушать не стал. Распрощавшись с заведующим, он вышел на улицу. Выпить, и то по-человечьи негде! Хорошо это было на охоте: пойдёшь в лес, выпьешь, отоспишься и кончено. Теперь предстояла встреча с его ведомственной женой, чесалась оставшаяся в портфеле выпивка и закуска. Широкие улицы Неёлова были пустынны, темны и грязны. Дверь товарищу Иванову открыла его жена. Потянув воздух своим востреньким носом, она спросила чисто деловым тоном:
