– И отчество – Михайлович?
– Совершенно верно.
Мистер Питер провёл ладонью по лбу.
– Это значит, что я имею удовольствие видеть Валерий Михайловича Светлова, вероятно, крупнейшего учёного современности. Так?
Валерий Михайлович уставился на мистера Питера, как баран на новые ворота. Вот только что на днях, в самой глуши Алтайской тайги, какой-то случайно спасённый бродяга назвал его по имени и отечеству. Потом этот поп-отшельник. Теперь, может быть, в ещё большей глуши, на заимке, какой-то совершенно неизвестный ему человек делает тоже самое, да ещё и прибавляет несколько слов о науке. Что после этого стоит вся конспирация, так тщательно разработанная Валерием Михайловичем?
Еремей Павлович от удивления положил на тарелку ногу и изобразил собою гигантский вопросительный знак. К Валерию Михайловичу он питал искреннее уважение, но о научных его заслугах слышал в первый раз: “Так вот что это за птица, Валерий Михайлович, а я то думал…” Отец Паисий переводил глаза с мистера Питера на Светлова и обратно. На Дарью Андреевну и Дуню научные заслуги Валерия Михайловича не оказали заметного действия. Потапыч был погружен в свои собственные дела, но всё-таки на минутку оторвался от поросёнка. Валерий Михайлович спросил не без некоторого раздражения:
– А, позвольте узнать, откуда вам это известно?
– Это, сравнительно, просто. То есть не просто. Это, просто, совершенно невероятно. Мое имя, видите ли, Бислей. Джордж Двайт Бислей, би, ай, си…
– Не надо, – сказал Валерий Михайлович медленно, – я вас, конечно, знаю. Действительно, совершенно невероятно.
– Самое невероятное, может быть, в том, что я пробрался в Советский Союз со специальной целью…
– Какой, если можно спросить?
– Можно. Со специальной целью встретиться с вами.
Валерий Михайлович, не спуская взгляда с мистера Джорджа Двайта Бислея, с видом какой-то беспомощности развёл руками.
– В Америку посланы люди для встречи с вами. Там они вас, конечно, не встретят. Что вы думаете о роли случая в человеческой жизни? У меня бывали случаи. Но такого я себе представить не мог.
– Случай в человеческой жизни? Наш случай может быть случаем для всего человечества.
– Истинно сказано, пути Господни неисповедимы! – отец Паисий перекрестился.
– Ну, а я, я тут не понимаю совсем уж ничего, – сказал Еремей Павлович, окончательно отставляя баранью ногу.
– И понимать тебе нечего, – сказала Дарья Андреевна, – на то есть образованные люди.
– Образованные? – сказал Еремей Павлович с горечью. – Вот эти- то образованные вот до чего довели. Теперь из тайги, с заимки и то тикать придётся.
– Куда тикать? – тревожно спросила Дарья Андреевна.
– А это, уж, и образованным неизвестно.
– Об этом рано ещё говорить, – сказал Валерий Михайлович. – Ещё подождём. Наша встреча с мистером Бислеем многое может изменить.
– Я предлагаю, Валерий Михайлович, чтобы серьёзные темы оставить, допустим, на завтра. Я всё-таки очень устал. И эта встреча… Насколько мы здесь находимся в безопасности?
– На ближайшее время – в полной безопасности.
– А как вы определяете это ближайшее время?
– В пределах двух недель.
– Две недели? Да, двух недель может оказаться достаточным.
– Да что ж это такое, о, Господи? – Дарья Андреевна всплеснула руками. – Чего тикать, отчего тикать?
– По двум причинам, Дарья Андреевна, – сказал Валерий Михайлович. – Во-первых, меня постараются поймать, во-вторых, Еремею Павловичу постараются отомстить.
– За что же мстить-то? Ни за что, ни про что схватили человека…
– Ну, всё-таки, не совсем ни за что, ни про что, но это другое дело. Пока что, Дарья Андреевна, можно сидеть спокойно. А там посмотрим.
– Вот, сколько лет всё смотрим-смотрим, и ничего не видать, – мрачно констатировал Еремей Павлович. – А теперь неизвестно, куда и смотреть. Вот, ты говоришь, образованные. А кто царя сместил? Кто царя сместил, спрашиваю?
Валерий Михайлович собирался, было, что-то ответить, но опасную тему прервал какой-то малыш, с перепуганным видом вбежавший в комнату.
– Дяденька, ай, дяденька, там у тебя в сумке что-то пищит!
Валерий Михайлович вскочил и побежал к своим вьюкам.
– Образованные, – ещё раз мрачно повторил Еремей Павлович, – а скажите мне, вот имя ваше запомнить трудно…
– Зовите меня Питером или Паркером.
– Ну, хорошо, скажем, Паркер. У вас в Америке коммунисты есть?
– Есть.
– А революции нету?
– Революции нету.
– И коммунисты по улицам ходят?
– Ходят. И даже газеты издают.
– Ну, вот. Тоже, значит, образованность. Как и у нас. Заместо того, чтобы вешать сразу, вы, вот, тоже образованность показываете. И будут потом и вам в Америке суставы выворачивать.
– Это, я думаю, затруднительно. Но может быть.
– Может быть? Будут. Не будете вешать – будут вам и в Америке суставы выворачивать… – На лице Еремея Павловича вздулись свирепые желваки… – Тут нужно вешать сразу, ах, ты – коммунист, раз – и на виселицу. Рррраз! Сколько они людей перебили и перепортили!
Еремей Павлович протянул вперёд свою мощную длань и сжал её в кулак так, что мистер Бислей слегка отшатнулся назад.
– Что ж это вы, папаша, – вмешалась в спор доселе молчавшая Дуня, – такие страхи говорите!
Потапыч сидел молча, углубившись в водку и поросёнка, и делал вид, что всё это его не касается.
– Что ж, – продолжала Дуня, – так и моего Потапыча на виселицу, что ли?
– Твоего Потапыча нужно было пороть. Снять штаны и выпороть -не лезь, ежели ты дурак. – Потапыч ещё больше углубился в водку и поросёнка. – Однако, кто ж его тогда знал? А потом, куда было податься? Потапыча твоего и выпороть довольно было. А у вас, в Америке, – Еремей Павлович снова угрожающе посмотрел на м-ра Бислея, – что это у вас делается?
– У нас демократия, – слабым голосом сказал м-р. Бислей.
– Демократия? Это, значит, как у нас при Керенском? Вот, помяните моё слово, будут и у вас суставы выворачивать… Это как пить дать.
– По моему, не успеют.
– Успеют, – мрачно сказал Еремей Павлович. – Эти, они успеют. Вот нам бы успеть отсюда смотаться. А то пришлют бомбовозы, и, наше вам почтение, ни одного курёнка тут не останется…
– Господи, Боже мой, – ещё раз всплеснула руками Дарья Андреевна.
Отец Паисий перебирал рукой свой наперстный крест и внимательно посматривал на спорящих.
– Конечно, по христианскому завету и врагов прощать надо, но можно ли прощать врагов Бога и человека? Не думаю, – жестко сказал Еремей Павлович. – Но, оставляя жизнь безумцам и преступникам, не губят ли люди разумных и невинных?
Появление Валерия Михайловича прекратило эту дискуссию. Вид у Валерия Михайловича был недоумённо весёлый.
– Ну, и наделали вы там всяких дел, в Неёлове. Чека почти сгорела, аэродром совсем уничтожен. Бермана и других перевезли в какой-то другой госпиталь. Берман, действительно, отдал приказ нашей заимки не трогать, но я не совсем уверен, что этот приказ будет выполнен. Правда, сейчас без самолётов и без аэродрома они, если бы и хотели, то ничего сделать не могут. Нужно подумать. В сущности, самое простое – забрать всех и всё и дня на три уйти в тайгу. А они пусть прилетят и установят, что никого нет, Берман мотивировал свой приказ именно тем, что заимка уже всё равно покинута.
– Как же вы синхронизируете всё это? – с недоумением спросил мистер Бислей.
– У меня с товарищем Берманом есть некоторые, я бы сказал, личные отношения. Я могу его, так сказать, шантажировать, но только до известного предела… И то с некоторой оговоркой.
– Какой?
– Во всю эту историю Москва может вмешаться непосредственно. Может прислать своего человека взамен вышедшего из строя Бермана. Тогда наше положение может принять иной характер. Впрочем, если такой человек прибудет в Неёлово, я об этом буду знать в тот же день. Думаю, что пока лучше пойти спать. О наших делах поговорим завтра. У меня есть всё-таки некоторая привычка к вот такому образу жизни, для вас это, вероятно, несколько ново?
