И тут меня осенило: я могу с такой легкостью полюбить этого угрюмого мужчину. Упасть в омут с головой, хотя именно этого мне сейчас следовало избегать любой ценой.

Когда Джонни наконец опустил сына на пол, предварительно полетав с ним по комнате, как на волшебном самолете, я была настолько тронута их близостью, что у меня навернулись слезы.

— Ладно, малыш. Доедай этот восхитительный десерт, который для тебя приготовила мисс Беккет, чтобы я мог уложить тебя в кровать. А что насчет мисс Беккет? Тебе тоже нужно быть хорошей девочкой и доесть свой десерт.

— И с чего бы это, мистер Джеймс?

— Если будешь терпелива, то узнаешь.

С этими словами он вернулся к общению с Кристианом, а мальчик ловил каждое его слово.

Закусывая мороженое печеньем, я поняла: вот тот самый момент, когда я влюбилась в этого мужчину.

И что, спрашивается, мне теперь со всем этим делать?

Джонни

Я почувствовал ее присутствие за спиной, и впервые с тех пор, как мой малыш вошел в мой дом и в мою жизнь, быть отцом показалось чем-то естественным. Я никогда не предполагал, что появление женщины в моей жизни способно изменить мои взгляды или пробудить новые потребности, но именно так всякий раз происходило с Седоной.

Сегодня вечером она была игривой и бесшабашной — именно в этом мы с Кристианом так нуждались. Я никогда не видел, чтобы мой мальчик так реагировал на кого-либо. Маргарет, конечно, справлялась со своими обязанностями, и ей можно было доверить присмотр за ним, но ее строгость и суховатый характер явно не вызывали у Кристиана энтузиазма. Я выбрал ее намеренно, стараясь дать ему возможность исцелиться без материнской фигуры в жизни, которая могла бы его смутить.

Или напомнить о том, чего он лишился. В чем же еще я был так жестоко неправ?

— Ну что, уложим спать наше чудовище, пожирающее печенье? — спросил я, заворачивая его в одеяло так, как он любил.

Сын кивнул, ухватившись за своего любимого медвежонка, с которым не расставался. В такие ночи, как эта, я от всего сердца жаждал, чтобы он заговорил, но в каком-то смысле он сказал очень многое — позволив себе просто радоваться вечеру, вместо того чтобы уставить взгляд в пустоту или, что хуже, закатывать истерики. Я был невероятно благодарен Седоне за ее умение обращаться с ним — так, словно у нее самой есть дети.

— Свет оставить или выключить? — спросил я, хотя заранее знал ответ. Темноты он больше не переносил. Я ненавидел себя за то, что не удосужился выучить больше слов на языке жестов, который был ему удобен, но фразу «оставить свет» я, конечно, освоил. — Как насчет света с Бэтменом сегодня?

Кристиан радостно закивал.

Я долго искал, пока не нашел ту самую необычную лампу, которую он мог легко включать и выключать, с разными переключателями, дававшими свет от полудюжины супергероев. Это был первый подарок, на который он ответил мне улыбкой — мгновение, которое я буду хранить в памяти долгие годы.

— Спокойной ночи, печеньковый монстр.

И тогда мой малыш сделал нечто совершенно поразительное. Он послал мне воздушный поцелуй, а потом помахал Седоне и показал ей что-то еще, чего я не понял, но она, очевидно, поняла. Я взъерошил ему волосы и поднялся на ноги, не спеша направляясь к двери. Я никогда не закрывал ее полностью, и он знал, что включен домофон, соединенный с моим кабинетом и спальней — на случай, если ему станет страшно среди ночи. К сожалению, за последние полгода такое случалось десятки раз.

Оказавшись в коридоре, я глубоко вздохнул и бросил на нее взгляд. Она все еще смотрела на моего сына в полуоткрытую дверь. Когда она повернулась и прошла мимо, я не был уверен, о чем она думает. Черт, я и сам не был уверен в своих мыслях в тот момент, кроме того, что чувствовал себя более уязвимым, чем когда-либо за долгое время.

И что было еще страннее — это ощущение было чертовски приятным. Я всегда держался своей линии, десятки раз повторяя себе, что обзавестись семьей — худшее, что я могу сделать. Любой, кто мне дорог, может быть использован как слабость, а женщина и сын — маяк для тех, кто жаждет мести.

Теперь у меня было и то, и другое, пусть и самым нетривиальным образом.

— Что он сказал? — прошептал я.

На ее лице появилось умиротворенное выражение.

— Что он рад, что я твой друг.

— Ох. Я тоже рад.

Я последовал за ней вниз по лестнице, задаваясь вопросом, куда она направится. Когда Седона вернулась на кухню и уставилась на торт из мороженого, оставленный на столешнице, я понял, насколько же ей, должно быть, неловко в этих обстоятельствах.

Никто из моего окружения не назвал бы меня уступчивым или нежным, но рядом с ней было легко находить поводы радоваться жизни, пусть и ненадолго. Я видел, что ее ум перерабатывает события последних двадцати четырех часов, включая ту грязь, что вылили на ее имя. Хотя я, конечно, ожидал такого развития событий, видеть это воочию было совсем другое дело. Я связался с Лиамом, пока она еще спала, и спросил, что происходит в Луисвилле.

Он не удивился, выслушав мой рассказ о прошлой ночи, но сообщил, что его люди не успели «зачистить» тот бардак в Индиане до того, как обломки нашли полицейские штата. С этого и начался тот уродливый пир, первой жертвой которого стали новостные ленты. Но это было только начало. Я предвидел, что в течение нескольких часов будут выписаны ордеры, а кто-то попытается добиться нашей экстрадиции для суда.

Конечно, этого не случится, но это не значит, что наши жизни не окажутся под микроскопом.

Я подошел ближе, полный решимости сохранить легкую атмосферу вечера. К тому же, во мне проснулись желания, которые нельзя было игнорировать. Когда я встал рядом с ней, Седона напряглась — впервые с тех пор, как я начал готовить ужин.

— Ты так хорошо с ним обращаешься, — сказала она, бросая нож, который использовала, в раковину.

— С ним легко быть хорошим. Он чудесный ребенок.

— И очень талантливый.

— Тебе стоит послушать, как он играет на пианино.

Она подняла голову, скользнув взглядом по моему лицу. Мне хотелось спросить, что она ищет, но, наверное, она пыталась понять, был ли хоть какой-то намек на фальшь в моем поведении. Я откинул ее длинные волосы на плечо и провел костяшками пальцев по ее щеке.

— Когда он вырастет, он будет точь-в-точь как ты.

Я не мог сдержать смех.

— Боже, я надеюсь, что нет.

— Почему? Ты чудовищно высокомерен, невероятно умен, чертовски помешан на контроле и дьявольски красив. Что тут можно не любить?

— Хм… С такой восторженной рецензией, думаю, ты только подтвердила мои слова.

Она рассмеялась, и этот звук пронзил меня насквозь, но почти сразу ее лицо вновь стало серьезным.

— Спасибо, что позволил мне увидеть эту твою сторону. Уверена, для тебя это было нелегко.— Тебе, наверное, сложно в это поверить, но на следующий день после того, как Кристиан оказался на моем пороге, я понял: либо я принимаю необходимые перемены, либо этот парень станет таким же, как я. Не пойми меня неправильно, мой отец старался быть рядом с детьми, когда мог, но я слишком рано увидел все темные стороны жизни. И, к несчастью, то, свидетелем чего стал Кристиан, было куда хуже. Я не позволю, чтобы это повторилось.

— Как я и сказала, ты потрясающий отец.

Когда Седона прижала ладонь к моей груди, возникшая между нами искра могла бы осветить весь Монреаль. Она пробуждала во мне игривую сторону, такую же неожиданную, как и ее собственная стойкость. Я не смог удержаться, провел пальцами по торту, который она с таким удовольствием готовила, и не стал церемониться, размазав его по ее лицу.

Смеясь, я отступил на шаг, наслаждаясь шоком, отразившимся на ее лице. Но, как и следовало ожидать, эта женщина не собиралась оставлять мои действия без ответа. Попытавшись повторить мой трюк, она схватила деревянную ложку с подставки, зачерпнула из торта изрядную порцию.