Присцилла почувствовала, что слабеет, и ей пришлось ухватиться за колонну, чтобы не упасть.

— Это неправда, — еле слышно попыталась возразить она.

— Хочешь, я процитирую тебе точные слова, которыми Лукцей признается, что он отец ребенка?

Присцилла громко зарыдала.

— Я знала, знала, что рано или поздно это проклятое письмо всплывет! Лукцей только два дня назад сказал мне, что отправил его, но я-то уже успела прийти к тебе! И что теперь будет?

— Послание у меня в руках, — сказал Аврелий.

— Ты собираешься его обнародовать? — задрожала девушка.

— По правде говоря, я еще не решил, — уклонился от ответа сенатор и добавил с суровым видом: — Полагаю, ты, вся в волнении от предстоящей свадьбы, совершенно забыла об обещаниях, которые обронила, прося у меня помощи…

— Боги, и вправду, я совсем об этом забыла! — широко раскрыв глаза, воскликнула Присцилла, пытаясь уйти от ироничного взгляда сенатора.

— Ну так что?

Девушка, казалось, на мгновение задумалась, затем выпрямилась, спрятала руки как следует и сказала вкрадчивым голосом:

— Послушай, благородный Стаций, давай заключим сделку. Верни мне этот пергамент, дай мне время выйти замуж и родить ребенка, а потом, клянусь, я…

— И речи быть не может, — прервал ее Аврелий, с широкой улыбкой вручая ей письмо. — Я еще слишком молод. Возвращайся, когда мне перевалит за семьдесят и я соберусь диктовать свою последнюю волю!

Присцилла рассмеялась, не переставая, впрочем, плакать.

— Эй, что ты сделал с этой бедной девочкой? Уж не домогаешься ли ты ее? — отругала его Помпония, внезапно ворвавшись в комнату.

— Признаюсь, я назначил ей свидание, — заявил патриций.

— Свадьба уже назначена, ты что, хочешь ее скомпрометировать? — с суровым видом возразила матрона. — Я тебе этого не позволю, Аврелий!

— Не торопись, Помпония. У тебя есть тридцать лет, чтобы найти способ… — безмятежно ответил ей сенатор.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ПУБЛИЙ АВРЕЛИЙ СТАЦИЙ, римский сенатор

КАСТОР, его секретарь

СЕРВИЛИЙ и ПОМПОНИЯ, его друзья

ПАЛЕМНОН, верховный жрец Исиды

ЭГЛА и АРСИНОЯ, жрицы

ДАМАС и ФАБИАНА, хранители храма

ВИБИЙ, НИГЕЛЛО и ИППОЛИТ, богатые верующие

Байи, 798 год ab urbe condita

(45 год новой эры, лето)

Караван остановился близ Баули, и Публий Аврелий Стаций, потягиваясь, сошел с хозяйской повозки. Пока нубийцы собирали легкие носилки, сенатор подошел к краю дороги, чтобы еще раз полюбоваться портом Байи во всем его великолепии.

Байи, обитель всех наслаждений, в чьих чудодейственных термах сочетались самые изысканные удовольствия тела и духа. Байи, жемчужина моря, где старики молодели, юноши становились женоподобными, а девы недолго оставались таковыми. Байи, рай для охотников за женщинами, откуда прекрасные матроны возвращались исцеленными телом и с раненым сердцем…

Волшебная, идеально круглая бухта, колоннады, нависающие над морем, огромные купола термальных залов, цветущие сады, роскошные резиденции великих мужей Рима, и первая среди них — императорская. Все это делало Байи самым прекрасным и самым знаменитым курортом империи.

Возвращение сюда всегда было радостью для сенатора, хотя, как утверждала его подруга Помпония, в последние годы здешнее общество несколько опошлилось из-за обилия нуворишей сомнительного происхождения, чье воспитание оставляло желать лучшего. Впрочем, утонченность и культура не всегда соседствуют с туго набитым кошельком, и наоборот, — размышлял патриций, — а Рим остро нуждался в свежей крови, чтобы укрепить аристократическую верхушку, находившуюся в полном упадке.

Аврелий поймал себя на улыбке, думая о старой подруге, которая его ждала. Что-то она придумает на этот раз, чтобы оживить сезон? В прошлом году была большая ночная фиеста на воде, с гостями, переодетыми в нереид, тритонов и сирен...

— Я отправил часть мулов грузиться на корабль до Питекузы, — сообщил в этот момент секретарь Кастор.

Аврелий кивнул. Хотя он и был рад окунуться в бурную светскую жизнь знаменитого курорта, ему хотелось и немного отдохнуть, поэтому он собирался чередовать купания и пиры с короткими уединениями в своей резиденции на острове Питекуза, где, имея в услужении всего около тридцати слуг, он мог наслаждаться относительным одиночеством.

— Полагаю, первые несколько дней ты будешь гостем Помпонии и Сервилия, — сказал вольноотпущенник.

— Конечно, Кастор. Слугам нужно время, чтобы прибраться на вилле и привести в порядок мой гардероб. И кстати, предупреждаю, я велел составить опись всей моей летней одежды, на тот случай, если ты, по своему обыкновению, вознамеришься припрятать пару-тройку вещей, — уточнил Аврелий, прекрасно зная склонность грека присваивать чужое. — А теперь пошли раба предупредить, что мы скоро прибудем, и помоги мне надеть другую тунику. Та, что на мне, уже вся взмокла от пота.

— Мы потеряли слишком много влаги, господин. Необходимо восстановить равновесие телесных соков, иначе мы можем пасть замертво в любой момент, — с испуганным видом заявил слуга.

Аврелий фыркнул. Было очевидно, что Кастора мучает жажда, и уж точно не жажда воды.

— Ты уже осушил кувшин сетинского в Литерне и две чаши ульбанского в Кумах… — заметил он.

— Вот именно! Чтобы их переварить, нужно легкое винцо. Вот, я уже приготовил, выпей и ты немного! — пригласил вольноотпущенник, щедро наливая из хозяйского кувшина, который всю дорогу хранили между двумя плитами льда. — Я отвезу багаж на виллу и присоединюсь к тебе. Не против, если я допью вино? Ты-то почти на месте, а мне еще идти и идти…

Патриций с досадой на него посмотрел. Его вилла находилась на отроге между Байями и Лукринским озером, а вилла Помпонии располагалась прямо у главного термального комплекса города, чтобы матрона, удобно устроившись на своей террасе, могла наблюдать за снующими туда-сюда клиентами, а затем с должной компетентностью комментировать богатство их нарядов, состояние здоровья и возможные сомнительные связи.

— Тебе всего-то полмили лишних пройти, — заметил Аврелий своему секретарю.

— Зато в гору! Идем, дай я помогу тебе с чистой туникой… эй, ты и впрямь хочешь надеть эту? — спросил Кастор, указывая на скромную тунику песочного цвета, выбранную сенатором. — Матроне Помпонии будет приятнее, если ты наденешь ту, что она тебе подарила, с пурпурным фризом, вышитым летящими лебедями!

— Но они похожи на гусей… — слабо возразил патриций, уже смирившись с тем, что придется пожертвовать своим изысканным вкусом, лишь бы порадовать старую подругу.

Вскоре сенатор, облаченный в порхающих лебедей, въехал в город под приветственные крики толпы мальчишек, охотившихся за горстью монет.

Повозка остановилась у дома Помпонии. Странно, но у дверей его ждали не привратник и не управляющий, а сам всадник Тит Сервилий.

— О, Аврелий, слава богам, ты здесь, — воскликнул тот, взволнованно идя ему навстречу. — Столько всего случилось, если бы ты знал! Не удивляйся, если заметишь некоторые небольшие изменения…

Но предупреждение запоздало. Пройдя быстрым шагом фауции, сенатор застыл как вкопанный на пороге атрия, ошеломленно уставившись на две колоссальные черные статуи с собачьими головами, нависавшие над ним. По бокам от чудовищ несколько огромных бабуинов из розового гранита угрожающе взирали на него, а на дальней стене во всей своей мощи возвышалось изображение рогатой Богини, богато одетой в белый лен и украшенной драгоценными камнями.

— У вас гостит фараон? — с сарказмом спросил Аврелий, пока его друг с покорностью разводил руками.

— Хуже, Аврелий, хуже, — вздохнул Сервилий. — Моя жена обратилась в культ Исиды!

— Не может быть! — простонал патриций, уже предвидя, в какие неприятности вляпается благочестивая, набожная, да к тому же еще и египтизированная Помпония.