— Сына? Не знаю, о чем ты говоришь, — с яростным блеском в глазах отрезала Анния.

— А я думаю, ты прекрасно осведомлена, как и твой безупречный супруг, блистательный образец сыновней почтительности и преданности. Именно поэтому вы и украли копию брачного договора, что хранилась в тридцать четвертом свитке библиотеки. Чтобы помешать свадьбе, вы были готовы даже на убийство.

— Ты что, Публий Аврелий Стаций, разума лишился? Какие у нас были причины совершать отцеубийство? Даже если бы мой свекор и обрюхатил какую-нибудь рабыню или потаскушку из Субуры, нас бы это нисколько не касалось. Мой муж — единственный законный наследник всего состояния…

— Лишь половины, госпожа! — раздался голос у нее за спиной.

Кастор появился в этот миг из таблиния, с головы до ног покрытый пеплом. В правой руке он сжимал тонкий инкрустированный цилиндр, из которого извлек кусок папируса и издали показал его хозяину.

— Новое завещание было прямо под пеплом в жаровне, как ты и думал, господин. Папиний усыновляет будущего ребенка, завещает ему половину своего имущества и назначает тебя попечителем плода!

Лицо Аннии исказилось от ярости.

— Отдай! — закричала она, бросаясь на вольноотпущенника, но тот, как опытный игрок в тригон, перебросил пергамент хозяину идеальным параболическим броском над головой матроны.

— Это тебе не поможет, Публий Аврелий. Я скажу, что это ты спрятал свиток, а потом притворился, будто нашел его в моем доме! — прорычала невестка, пытаясь вырвать у него документ.

— Здесь есть подпись, Анния, — заметил патриций, снова перебрасывая пергамент Кастору.

— Они подумают, что ты подделал ее с помощью печати, украденной у Папиния! — прошипела матрона, позеленев от гнева.

— И как бы я это сделал? Этот позер, твой супруг, нацепил ее на палец сразу после смерти отца и с тех пор не снимал! — напомнил ей сенатор.

— Никто тебе не поверит! — взвыла жена Папиния-младшего.

— Поверят, если я представлю в суде донышко некой амфоры, которую этот дурак, твой муж, выбросил в мусор, не потрудившись смыть с черепков остатки, после того как вылил ее содержимое в отхожее место по твоему совету, — спокойно произнес Аврелий.

— Не смыл? — побледнев, переспросила женщина, и слегка пошатнулась, словно у нее закружилась голова.

— Нет, моя дорогая госпожа, — безжалостно продолжал сенатор. — Великое имя, куча денег и длинный список знаменитых предков отнюдь не гарантируют тонкости ума. Папиний-младший так же беспринципен, как и ты, но, по милости богов, не столь же проницателен.

— Этот идиот не смыл… — повторила Анния, почти говоря сама с собой.

— Именно так, — добил ее Аврелий. — По твоему наущению он отравил вино отца, но старик умер от естественных причин, даже не пригубив отраву, избавив вас от проблем. Папиний испытал такое облегчение, что ему и в голову не пришло, что его все еще могут подозревать… Теперь, — добавил патриций после эффектной паузы, — выбор за вами: вы можете попытаться получить все наследство, отвечая на обвинение в покушении на отцеубийство, или же принять новое завещание, чтобы все замять. Советую тебе решать самой, Анния. Этот болван, твой муж, легкомысленно пойдет под суд и угодит прямиком на плаху!

— Вот так безродный бастард и унаследует род консулов, — процедила матрона, подавив ругательство.

— Ты что же, и свекра своего дураком считаешь? К счастью, судьба этой семьи в твоих руках, Анния. Однако впредь советую обращаться с ядом поосторожнее. Папиний, при всей его хитрости, может ненароком подать его тебе к столу! — насмешливо бросил сенатор, направляясь к выходу в сопровождении верного секретаря.

В фауциях они столкнулись с хозяином дома, который возвращался с Форума с важным и скорбным видом, подобающим трауру.

Публий Аврелий дружески хлопнул его по плечу.

— Поздравляю, — сказал он. — Ты скоро станешь братом!

— Ты уверен, что его не убили? — с сомнением спросила Помпония.

— Да, — ответил Аврелий. — Иппарх знает, что говорит.

— А я бы поспорила! — покачала головой Присцилла.

— Я тоже, — сказал сенатор, — и признаюсь, что подозревал в основном тебя, девушка. Я был убежден, что ты заставила его замолчать, чтобы он не узнал о некоторых щекотливых подробностях…

— Присцилла никогда бы так не поступила! — вступилась за нее Помпония.

— В тот вечер Папиний Постумий, должно быть, переусердствовал. Когда после счастливой, но утомительной дневной встречи ему пришлось столкнуться с яростной реакцией семьи, напряжение оказалось для него смертельным.

— Хочешь сказать, он умер, потому что… в общем, что в этом отчасти виновата я? — побледнела Присцилла.

— Не терзайся угрызениями совести, — вмешался Аврелий. — Старик Папиний сам напросился на неприятности, посещая ложе девушки, которая годилась ему во внучки.

— Бедняжка! — растрогалась Помпония. — Когда ему стало плохо, он не захотел звать на помощь, хотя, возможно, этот жест мог бы спасти ему жизнь!

— Верно, — подтвердил сенатор. — Вместо этого он предпочел спрятать брачный договор среди папирусов в библиотеке, чтобы убедить своих наследников, что это единственный документ, который нужно уничтожить. Затем он дотащился до угасающей жаровни и засунул металлический футляр с новым завещанием под самый пепел, кое-как вытерев руки о занавеску. Наконец, он написал ту пометку на стихе Катулла, прямо на слове cinerem, в надежде, что я пойму, что послание скрыто в стихе, а не в числе. Лишь после этого он потряс колокольчиком, чтобы позвать слуг.

— Я и не знала, что он так ко мне привязан… — пробормотала Присцилла, и Аврелий не стал ее разубеждать, хотя был уверен, что старик использовал ее лишь для того, чтобы обзавестись новым наследником взамен того, чью никчемность он слишком хорошо знал.

— Он умер, чтобы обеспечить будущее своему сыну! — воскликнула Помпония, разразившись бурными рыданиями.

— Если он и вправду его, — усомнился сенатор.

— Клянусь! — с жаром заявила девушка, пряча руки за спину.

— Постыдись этих своих циничных и недоверчивых мужских речей, Аврелий! — с гордым негодованием отчитала его Помпония. — Милой Присцилле и так уже достаточно досталось от судьбы, даже без твоих злобных намеков!

— Хорошо, хорошо, беру свои слова обратно, — смирился патриций. Чей это был ребенок, было не его дело, и в любом случае раздел наследства казался ему слишком мягким наказанием за покушение на отцеубийство — преступление, безусловно, ужасное, но столь же безусловно недоказуемое. Ведь не было никаких доказательств, что в разбитой амфоре содержался яд, и обвинение основывалось лишь на феноменальном обонянии и выдающемся опыте врача Иппарха. Но Анния, прекрасно осознавая, что совесть у нее далеко не чиста, предположила существование куда более веских улик и убедила мужа поделиться наследством…

— Полагаю, новое финансовое положение Присциллы подтолкнет семью Лукцея расторгнуть предыдущую помолвку, — предположил Публий Аврелий.

— Да, именно так. Сервилий как раз составляет брачный договор между молодыми. Пойду-ка я посмотрю, как у него дела! — ликующе объявила матрона и побежала к мужу, оставив сенатора наедине с Присциллой.

— Поздравляю, лучшего опекуна для будущего ребенка ты и найти не могла, — с сарказмом улыбнулся Аврелий.

— Прекрати эти разговоры! — нахмурилась она.

— Боишься, что завещание признают недействительным? Успокойся, это уже невозможно. Твои планы увенчались успехом, даже лучшим, чем ты могла надеяться…

— Что… что ты имеешь в виду? — пролепетала девушка.

— Ты была молода и бедна, без всяких перспектив, и вдруг тебе представился шанс всей твоей жизни. Тебе достаточно было родить ребенка, чтобы войти в знатную семью, куда более важную, чем семья юноши, в которого ты была влюблена. Зачать от пожилого мужчины — дело непростое, но, к счастью, у тебя под рукой был материал получше… Разумеется, Лукцей должен был на время исчезнуть, чтобы не возникло подозрений. И он отправился в Ланувий, делая вид, что подчиняется воле семьи. Но потом, будучи более совестливым, чем ты, он не смог довести обман до конца и разрушил твой план, написав правду Папинию.