Год назад и сам Аврелий пополнил их число, доверив подруге несчастную рабыню, чтобы та под крылом дородной матроны вновь обрела душевный покой, которого жизнь ее вечно лишала.

— А другая, не еврейка, к кому могла бы обратиться за абортом?

— К врачу, если деньги позволяют, или к повитухе. А если уж совсем ничего не может себе позволить, то к одной из многочисленных знахарок, которыми кишит столица.

— Имена?

— Все врачи, я же сказала, повитухи и знахарки. Потом гадалки или сводницы. Добавь сюда всех кормилиц, щедрых на добрые советы, и девиц легкого поведения.

— В общем, половина Города способна сделать аборт другой половине! — удрученно заключил Аврелий.

— Если ей хорошо заплатят, — уточнил Сервилий.

— Вмешательство дорого стоит?

— Смотря кто его проводит. Некоторые медицинские таберны гарантируют превосходную гигиену и, по желанию, даже обезболивание, но это дорого. Если же ты согласен на меньшее…

— Но разве закон Корнелия не запрещал подобные практики?

— Теперь это мертвая буква, — уточнил Сервилий, чьи познания в юриспруденции были обширнее гинекологических. — Римский закон позволяет оставить новорожденного на улице, что уж говорить о правах плода! Разве что речь идет о выгоде.

— Да, если рожденный или нерожденный ребенок меняет порядок наследования, тогда правосудие вмешивается, и весьма сурово, — задумчиво произнес Аврелий.

— Но только в этом случае. Уже лет сто как не слышно о судебных процессах по делу об аборте. Последний раз об этом упоминал Цицерон.

— Помню. И даже тогда в основе лежала борьба за наследство, и только поэтому женщину осудили, — подтвердил патриций, воскресив в памяти свои юношеские штудии.

— Вот именно. Никому и в голову не придет подавать жалобу по иному поводу, — заверил Сервилий.

— Но девушка, о которой ты говорил, умерла от кровопотери. Возможно, ей сделали хирургическую операцию. Обычно сначала пробуют какие-нибудь зелья; врачи неохотно берутся за ножи: вечно боятся, что их обвинят в убийстве, если женщина отдаст концы!

— И это сужает круг поисков? — с надеждой спросил Аврелий.

— Вовсе нет! В Риме не нужны никакие дипломы, чтобы заниматься медициной, и не требуется особого разрешения. Любой может назваться лекарем, если считает, что способен им быть.

— Непросто тебе будет на этот раз найти виновного, Аврелий! — улыбнулся Сервилий. — Разве что ты пошлешь Кастора, переодетого в беременную, допрашивать повитух.

И добряк-всадник расхохотался при мысли о разъяренном Касторе в очереди среди беременных женщин.

Молодой сенатор, однако, казалось, ничуть не пал духом.

— Что ж, пора начинать обход амбулаторий! — с энергией заявил он.

— И что ты скажешь? Что тебя обрюхатила рабыня? — ухмыльнулся Сервилий.

— Помпония, дорогая, — вкрадчиво начал Аврелий.

— А, нет! Не впутывай мою жену в эту историю!

— Аврелий, как ты прав! — тут же подхватила та. — У меня уже давно что-то побаливает здесь, внизу живота. Надо бы показаться специалисту.

— Ешь поменьше, и боль пройдет! — огрызнулся муж, раздосадованный донельзя. Он только что пережил нашествие портных и уже представлял себе дом, заваленный банками, зеркалами, зондами и прочими сомнительными инструментами.

— Аврелий, ты не можешь! — с жаром продолжал он. — Ты знаешь, что такое врач в доме? Первое, что они тебе говорят, даже если ты их не спрашивал, — что ты слишком толстый. Потом они изучают твои зрачки, словно это зловещее предзнаменование, и качают головой. И в итоге результат всегда один: хочешь не хочешь, тебя сажают на диету!

— Тебе это точно не повредит! — оборвала его Помпония, жаждавшая как можно скорее начать расследование. — Завтра пойду к Диоскориду. Потом мне понадобится консультация Скрибония Ларга, который лечит даже императорскую семью. И не забыть бы о Дамасиппе.

— Помпония, ты же не собираешься в самом деле обследоваться у всех этих шарлатанов?

— А почему бы и нет? Во-первых, как ты знаешь, у меня слабое здоровье, а во-вторых, эти греки — большие мастера готовить мази, от которых кожа становится гладкой как шелк. Можешь на меня рассчитывать, Аврелий. Да, и хорошо бы проверить и девушек: в наши дни, при такой-то распущенности, как бы они не подхватили какую-нибудь болезнь Венеры!

— Я уже слышу их! — простонал Сервилий. — «Какой жир, — скажут они, едва я им подвернусь, — какой желтоватый цвет лица! Больше гимнастики, в постель с заходом солнца! И главное, ничего жирного! А потом пойдут кровопускания, отвары и прочие мучения!»

— Да нет же, тебя это совсем не коснется! — лукаво солгал Аврелий. — Твоя жена мне поможет.

— Если они запретят мне дичь… — пригрозил Сервилий, не мысливший жизни без своих любимых блюд.

— Я устрою тебе в награду лукуллов пир. И уверяю тебя, ничто, абсолютно ничто из того, что я велю приготовить, не получит одобрения врача, — заверил его Аврелий.

Сервилий мрачно с ним простился, и, уходя, молодой сенатор услышал, как тот, в преддверии грядущих постов, приказывает слугам готовить непомерный ужин.

Четвертый день до сентябрьских Нон

— А, Кастор, уже вернулся?

Грек, вольготно возлежавший на триклинии для самых важных гостей, сменил еврейские одежды на тончайшую вышитую хламиду.

— Скорее, говори, что узнал!

— Девушку в общине не слишком-то ценили. Сам тот факт, что в ее шестнадцать с лишним лет она все еще не была замужем, вызывал пересуды. Другие женщины косо смотрели на ее отлучки. Короче говоря, ее подозревали в самых гнусных связях с язычниками, и уже начинают шептаться, что в ее смерти есть что-то нечистое.

— Бедный Мордехай!

— И старику досталось. Его всем известная дружба с высокопоставленным римским магистратом…

— Где ты набрался этих сплетен?

— В доме главного раввина. Его внучка, Дебора, положила глаз на красавца Элеазара, но пришлось довольствоваться Уриилом, долговязым парнем с прыщавым лицом, который, может, и великий знаток Торы, но вот мужского обаяния в нем… Этот Уриил точит зуб на Мордехая и его семью: утверждает, что видел Дину с язычниками, и не раз!

— С кем именно? Он их знает?

— Бездельники, каких в Риме полно. Шайки, что по ночам нападают на прохожих, пристают к женщинам на улицах, а когда не находят занятия получше, выкорчевывают мильные камни из мостовых.

— Понятно. Завсегдатаи таверн и борделей. Развлекаются тем, что врываются в дома к блудницам и насилуют их. Или грабят порядочных людей, столь неосторожных, что забрели на их «территорию»! Отличная компания для благовоспитанной девушки!

— Ночные триумвиры, бедняги, из кожи вон лезут, чтобы поддерживать порядок в темное время суток, но уже не в силах справиться с этими бандами преступников. К тому же эти милые детки подстрекают болельщиков разных команд в Цирке и составляют клаку гладиаторов: любой повод хорош, чтобы пустить в ход кулаки. Ты же знаешь, что было после последней победы Хелидона на Арене: казалось, Рим разграблен варварами!

— И Дина с ними якшалась!

— Не преувеличивай. Ее всего лишь пару раз видели с ними разговаривающей, у Винного порта, и средь бела дня.

Аврелий был разочарован. Неужели дочь Мордехая не та, кем он ее считал? Он думал о ней как о влюбленной девушке, а не как о пособнице шайки хулиганов!

— Имена называли?

— Речь идет о шайке Флавия. В еврейском квартале их хорошо знают, потому что во время одной ночной вылазки они оставили на память немало сломанных носов и разнесли ограды многих лавок.

— Флавий? Я с ним знаком. Он из довольно богатой семьи, но по уши в долгах. Практически растранжирил состояние отца, еще не унаследовав его. И хотя теперь займы «под смерть отца» стали незаконными, никакой закон не мешает давать в долг тому, кому уже исполнилось двадцать пять, а Флавий, хоть и корчит из себя юного бунтаря, на пару лет постарше.

— Мне и сказали, что главарь уже не юнец зеленый. Остальные, напротив, совсем молодые, некоторым еще только предстоит надеть мужскую тогу.