— Совсем окрепла, — радостно сообщила она, с гордостью демонстрируя, как она может встать на ноги, держась за спинку кровати.

— Осторожно! — испуганно воскликнула я, вызывая довольный смех мамы. Мышцы лица всё ещё слушались плохо, правая сторона оставалась неподвижной, рука двигалась, хоть и с огромным трудом, а вот нога… Пока с этой конечностью возникли самые большие сложности. Она оставалась неподвижна. И хоть с поддержкой мама могла стоять, шаг пока не удавался.

Я смотрела на её упрямо сжатые губы, и сердце сжималось от противоречивых чувств — гордости за её силу духа и щемящей боли от осознания, какой долгий путь восстановления предстоит.

По дороге домой я заскочила в магазин за мороженым. В такой жаркий летний день нестерпимо захотелось сладкого прохладного лакомства. Учитывая, что я теперь не одна, прихватила большую пачку — нам с Машей должно хватить.

Мама шла на поправку, Егор оттаял, Костик, кажется, отвязался, смирившись с перспективой развода — настроение было великолепным, хотелось поделиться им со всем миром.

Переступив порог квартиры, я сразу услышала шум воды и громкие, надрывные всхлипы. «Маша? Плачет?» — пронеслось в голове. Скинув босоножки, я помчалась на звук. Девушка сидела на бортике ванны, плескала себе в лицо водой, судя по посиневшим пальцам, ледяной, и горько рыдала.

В первое мгновение я растерялась, не зная, как поступить. Что бы я сделала, будь на месте Маши моя собственная дочь? Ответ пришёл сам собой — обняла бы, утешила, дала выплакаться и выслушала, если захочет говорить.

Услышав моё приближение, Маша подняла заплаканные глаза. Без лишних слов я притянула её к себе, и она, уткнувшись лицом в мою футболку, снова разрыдалась. Я молча гладила её по волосам, тихо приговаривая:

— Тихо, тихо, моя дорогая. Всё хорошо…

Ответа я, конечно, не ждала. Но просто молчать было невозможно.

Постепенно рыдания стихли. Я потянулась к крану, выключила ледяную воду. Пальцы сами онемели от холода. И вдруг вспомнила про пломбир, оставленный в прихожей.

— Ма-а-аш, а я мороженое купила, — сказала я, пытаясь отвлечь её от грустных мыслей.

— Люблю мороженое, — шмыгнув носом, призналась Маша, в этот момент похожая на маленькую девочку. — Особенно с вареньем…

— Варенья, прости, нет, — развела я руками. — Только пломбир.

— Мне нужно умыться. — Она потерла покрасневшие глаза и снова включила воду. На этот раз тёплую.

Не стала мешать, прошла на кухню, чтобы помыть руки и разложить по чашкам уже подтаявшее угощение.

За столом, уплетая мягкое мороженое, я смотрела на задумчивую девушку и размышляла. За все дни, что Маша гостила здесь, она, кажется, ни разу не вышла на улицу. Добровольно заточила себя в четырёх стенах. Может, она кого-то боится? Или скрывается? В таком случае точно нужно поговорить с её родителями.

— Машенька, я не стану выпытывать, что случилось, — начала я осторожно. — Я и так уже знаю больше, чем следует. Но, может, тебе стоит поговорить с отцом? Уверена, Юра поймёт и поддержит.

Маша молча покачала головой.

— С мамой?

— С ней я как раз и говорила до твоего прихода, — горько усмехнулась девушка. — Решила рассказать про беременность. Дура! — резко выкрикнула она, яростно размешивая мороженое в чашке. — А ты… скажи, — она подняла на меня глаза, — что думаешь? Рожать?

С ответом я не колебалась ни секунды:

— Конечно.

— А знаешь, что мне мама сказала? — Маша засунула в рот полную ложку, но продолжала говорить. — «Аборт. Не порти себе жизнь. Я за твоего папашу-козла по залёту вышла, и что? Всю жизнь мне испортил».

От изумления я чуть не выронила ложку. С трудом верилось, что это правда.

— Вот-вот, — продолжила Маша, видя мою реакцию. — Сказала, что сейчас бы ни за что не повторила ошибку. Понимаешь? Это я ошибка! — Чтобы не расплакаться снова, она набила рот мороженым, судорожно сглатывая.

— Маш, но ведь ты уже взрослая, тебе сколько? — не помню, мы, кажется, не говорили про возраст. Вон и живёт уже одна.

— Двадцать два, — ответила Маша, смотря в сторону. — И да, живу одна. Учусь на втором курсе. Работаю в кафе бариста, вернее, работала. Всё сама. И думала, что со всем справлюсь. А теперь… теперь даже не знаю, кто я. Ошибка, которая производит на свет новые ошибки.

Её голос дрожал, но слёз уже не было.

Я отодвинула свою чашку и взяла её холодные пальцы в свои.

— Слушай меня внимательно, Маша. То, что сказала твоя мать — это жестоко и неправда. Это говорит о её боли и разочаровании в собственной жизни. Не ты.

Она молча смотрела на меня, ища в моих глазах подтверждения словам.

— Ребёнок не может быть ошибкой. Ребёнок — это счастье. Твоя жизнь другая, потому что ты не она. Понимаешь? У тебя всё будет иначе. Потому что рядом есть отец, который любит, поддержит, поможет. Ты не повторишь путь своей матери. Ты сильнее и мудрее, раз способна это анализировать и бояться повторить.

Я сделала паузу, давая ей это осознать.

— Первое, что мы сделаем завтра — найдём хорошего врача. Всё узнаем, посмотрим, убедимся, что с тобой и малышом всё в порядке. А потом… потом будем думать. Вместе. Я помогу тебе, как смогу. И твой отец поможет, я в этом уверена. Он не такой.

Маша медленно кивнула, и в её глазах впервые за этот вечер появилась не растерянность, а слабая, едва мерцающая надежда.

— Спасибо, — прошептала она. — Просто… что я ему скажу?

— Правду, — улыбнулась я. — Только правду. А сейчас давай договоримся: никаких решений до разговора с врачом и до моего разговора с Юрой. Договорились?

— Договорились.

Она снова принялась за мороженое и теперь ела его не с отчаянием, а с задумчивым, сосредоточенным видом. А я смотрела на неё и понимала, что мои деревенские планы с Юрой и магазинчиком отодвигаются ещё и ещё.

Моя чашка опустела первой. Я отнесла её к раковине, задумчиво наблюдая, как струя воды смывает остатки сладкого. Посмотрела на часы, понимая, что пора двигаться к сыну.

— Ладно, Машуля, мне пора, — объявила я, направляясь в комнату переодеться. — Вечером вернусь, не скучай.

Из-за стола раздался тихий, неуверенный голос:

— Ты… куда?

Я обернулась. Маша смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых снова появилась тень той же покинутости, что и в ванной. Ложка в ее руке замерла на полпути ко рту.

Сердце сжалось. Конечно, одной ей сейчас страшно оставаться наедине со своими мыслями.

— К сыну в гости. Егор с женой ждут, — объяснила я. И, сделав шаг, вдруг предложила: — Поехали вместе?

Маша растерялась, явно не ожидая такого поворота.

— Но я же их не знаю. И я вот… — она смущённо повела рукой вокруг своего заплаканного лица.

— Ничего страшного. Они отличные ребята. И как раз познакомитесь. А насчёт внешнего вида — так мы немного прогуляемся, на свежем воздухе, и ты быстро придёшь в норму.

Небольшая улыбка тронула уголки её губ. Она колебалась всего секунду, а потом решительно кивнула и побежала в свою комнату.

Через пятнадцать минут мы уже выходили из подъезда, собираясь прогуляться до Петроградки, оттуда прямая ветка, заодно и добираться будет удобнее.

Двери открыла жена Егора. Её одежда, обтягивающая фигуру, сменилась просторным платьем, под которым уже был заметен округлившийся животик. Длинные рыжие волосы собраны в хвост, кончик которого она старательно наматывала на указательный палец правой руки. Возможно, она и удивилась тому, что я не одна, однако вслух не высказала. Просто дружелюбно улыбнулась и произнесла:

— Тётя Катя, здравствуйте, мы с Егором ужасно соскучились! — в подтверждение слов она меня обняла, а затем представилась моей спутнице: — Я Маша.

— И я, — смущённо улыбнулась Юрина дочь, проходя и осматриваясь. В прихожей не так много места, и чтобы мы могли спокойно снять обувь, невестка переместилась в коридор, крикнув: