— В этом доме, — махнула я в сторону третьего с края с заколоченными ставнями, жила продавщица — тётя Валя, за глаза её все звали Татарка. Она одна из немногих, кто приторговывал самогоном. Так вот, как-то вечером топали мы в клуб, рядом тормознула машина, а там мужики интересуются, где после заката горячительным можно разжиться. Ну, мы и отправили их к Татарке, забыв предупредить, что так нельзя к ней обращаться.

— И чего? — от любопытства Инка даже остановилась, рассматривая дом, принадлежавший продавщице.

— А ничего, — усмехнулась я. — Они под окнами разорались: «Татарка, выходи!» А тётя Валя была гром-баба, вышла, да только не с пустыми руками, дрын в одной, ухват в другой. Ох, надавала она им!

Запрокинув голову, Инка расхохоталась:

— Представляю, небось закодировала на всю жизнь.

Много в памяти историй, которыми хотелось поделиться, и я уже было хотела продолжить, как неожиданно со скрипом открылась дверь соседнего дома, и на крыльцо вышла морщинистая бабка, похожая на печёное яблоко. Невысокая, сгорбленная, она опиралась на палочку и сердито смотрела на нас.

— Чаго шумите? Чаго вам надо! А ну, кышь, не ча по чужим домам лазить, я вам сейчас задам! — желая нас, видимо, напугать, старушка приподняла свою трость и потрясла в воздухе.

— Простите, мы не хотели, — стало неловко, что потревожили пожилого человека. Бабуля показалась мне смутно знакомой, присмотревшись, я спросила:

— Тёть Наташа, это вы?

Бабушка, подозрительно прищурившись, пробормотала:

— Я-то тётя Наташа, а вот ты кто? Откуда меня знаш?

— Катя, я — внучка Ефимовых из Мартынихи. Не узнаёте? — я шагнула с асфальта на тропку, что вела к её крыльцу, подошла ближе, давая себя рассмотреть.

— Танькина? — уточнила бабуля, и я кивнула, подтверждая. — Как же, как же, помню я. Выросла как, похорошела. А с тобой кто? Полюшка, ты?

Надо же, память у старушки отличная, и сестру мою помнит, — поразилась я.

— Нет, подруга моя, Инна, — представила свою спутницу.

— Здрасьти, — кивнула Инка.

— А что же мы в дверях-то? — засуетилась бабуля. — Проходите, проходите, гости дорогие, надо же, радость какая, у меня ведь как дед мой помер и поговорить не с кем. Дети разъехались, кто в Твери, а кто и в Москве теперича.

Инка пыталась незаметно подавать знаки, типа «пошли, не вздумай». Но я так хотела с головой в прошлое, что меня уже было не остановить. Да и кто лучше других расскажет о событиях, что произошли здесь за время моего отсутствия, если не старая знакомая.

Посиделки у тети Наташи затянулись. Мы, как тимуровцы, прибрались в избе, натаскали воды в баню, покосили во дворе перед домом и пообещали завтра привезти лекарства из аптеки.

А пока работали, словоохотливая бабуля делилась новостями. Много интересного узнали о том, как сложилась судьба деревенских мальчишек, друживших с нами в детстве. Сыновья тети Нины, что жила в первом доме, оба уже на том свете. Младший Андрейка болел с детства, мы не знали тогда подробностей, только что опухоль у него в голове. Вот она его и сгубила — до тридцати не дожил. Серёга спился совсем. Замёрз в сугробе прошлой зимой. Нинка ещё жива, как сына последнего схоронила, так уехала и никому не сказала куда. Колька, что приезжал на лето в дом напротив нашего к бабе Нюре, в пожарные подался, служит в своём родном городе, да только вот название запамятовала наша рассказчица.

— М-да, — закончив намывать зеркало, пробормотала Инка, — бежит из села молодёжь, бежит.

— А чего здеся делать-то? Ни работы, ни условий, — пожала плечами старушка, — ты тама в уголку-то протри ещё, грязно, — указала она палкой на фронт работ, и Инка послушно прошлась тряпкой, где было велено.

— Васька-то Соколов, председатель старый, колхозные земли приватизировал, пока жив был, ещё как-то крутился, работа была. А теперича сынок его всё пропил, — сокрушалась бабуля, тяжело вздыхая.

— Ничего, бабушка, сейчас заживёте, новый хозяин — мужик неплохой, планы у него ого-го! — похвалила Инка Юрия, который и вправду собрался навести порядок.

— Ай, все они одинаковые, небось бездельник городской.

— Не все же в городе бездельничают, — стало обидно за тех, кто населяет мегаполисы.

Мы с Инкой перешли к мытью окон, на которых, как в детстве, висели цветастые линялые занавески на верёвочке. Бабуля хмыкнула на мои слова.

— Ну-ну, а ты кем же трудишься, деловая?

Настал мой черёд рассказывать о себе, семье, работе, сыне. Не постеснялась тётя Наташа и про Инку разузнать, кто такая, чем живёт. Узнав, что моя подруга бухгалтер, повздыхала, что дочка её той же профессии. Вот только считать теперь здесь нечего, даже магазин не работает.

— Кстати! — я вспомнила, что мы, вообще-то, хотели спросить, где тут продукты поблизости, — как вы живёте без магазина?

— Так автолавка понедельник да четверг приезжает. Там и хлебушка, и конфетки с молочком, — поделилась старушка.

Спускались к дому, точнее, к палатке с горки, и обсуждали условия жизни. Рассуждали, вернётся ли молодёжь, если здесь начнутся перемены к лучшему: появится работа с достойной оплатой труда, откроется магазин, садик, школа.

— Школы в этом селе отродясь не было, — поправила я Инку. — За четыре километра ближайшая, там же больница, аптека, ну так было раньше, как сейчас — кто же его знает.

— Ладно, уговорила, не школа, но ведь всё остальное же было?

Пришлось признать правоту подруги, остальное имелось. И хочется верить, что Юре удастся вернуть в эти места людей.

На подходе к деревне нос уловил запах жареного мяса. «Это ж надо так проголодаться», — усмехнулась я, что мерещится уже. Нас ждут бутерброды и походная каша — гречка с тушёнкой, которую ещё надо приготовить.

— По-моему, я переработалась, — пробормотала подруга, идущая позади меня, — мне кажется, пахнет чем-то съедобным.

— И мне, — поддакнула я, тяжело вздохнув. Но чем ближе мы подходили, тем отчётливее становился запах: готовящаяся на углях еда, табачный дым и ни с чем не сравнимый сладкий аромат цветущих трав. Так пахнет счастье, я даже зажмурилась от наслаждения. Давно я не испытывала такого удовольствия. Вроде бы мы чертовски устали, помогая одинокой старушке, но, с другой стороны, сделали доброе дело, вспомнили общих знакомых и усталые, но довольные возвращаемся домой.

Тропинка стала шире, точнее, кто-то выкосил целую дорогу для проезда авто, и я, кажется, знаю кто. Сердце забилось чаще от мысли, что они снова рядом. Инка, видимо, пришла к тем же выводам, потому она нагнала меня, ухватила за руку и ускорила шаг.

— Сейчас я буду кушать! Сейчас меня покормят! — заговорщически шепнула она на ухо, вызывая улыбку на моём лице.

— Инка, они вернулись, — также шёпотом ответила я.

— А я в этом и не сомневалась, — поделилась подруга, — не забудь, мы делаем вид, что нам фиолетово. — И понеслась с такой скоростью, что ещё чуть-чуть и сорвётся на бег.

Но стоило нам увидеть на горизонте джип, на котором передвигались ребята, как наша походка стала неспешной, словно мы плелись нога за ногу всю дорогу и не торопились совсем. Ещё с десяток шагов — и показался край палатки, разбитой у авто.

— Это что за… — удивлённо воскликнула я, рассматривая соседство.

— Чего-чего? — передразнила меня подруга, — осада крепости, не видишь, что ли? — она кивнула на сидящих к нам спиной ребят. Юра занимался тем, что крутил на огне шампура, а Дима настраивал гитару, — видала, как подготовились, — чуть слышно сказала мне и уже громче произнесла: — А мы вас раньше завтра и не ждали, мальчики. Какими судьбами?

«Мальчики» вздрогнули и растерянно обернулись, будто мы застали их за каким-то безобразием, а потом на их лицах заиграли хитрые улыбки. Ответил ожидаемо блондин:

— Мы решили устроить алаверды, — широким жестом он махнул вдоль мангала, — посидим, пообщаемся. Разумеется, по-соседски, исключительно.