Кай не стал прятать ее. Он стоял передо мной, полностью открытый, демонстрируя мне свою боль и свое уродство. Это был его последний тест. Его молчаливый вопрос: «Ты все еще хочешь меня, зная, какой монстр живет внутри?»

Я медленно села на кровати и протянула к нему руку.

— Иди ко мне, — прошептала я.

Это сломило его окончательно. Он подошел к кровати и опустился рядом со мной. Его движения были почти благоговейными. Он коснулся моего лица, провел пальцами по щеке, по шее, по шраму на плече. Его прикосновения были нежными, осторожными, словно он боялся меня сломать. 

— Скажи, если нужно остановиться, — прошептал он, не отрывая взгляда.

— Не останавливайся, — ответила я. — И не извиняйся за то, что чувствуешь.

Кай наклонился и поцеловал меня. И этот поцелуй не имел ничего общего с тем, первым, яростным и отчаянным. Этот поцелуй был медленным, глубоким, полным нежности, на которую я и не подозревала, что он способен. Он целовал меня так, словно пытался запомнить мой вкус, выучить каждую линию моих губ.

Его руки начали исследовать мое тело, расстегивая пуговицы на моем платье. Я помогала ему, мои пальцы дрожали от волнения. он поймал мою руку и поцеловал ее в запястье, туда, где пульс… Когда одежда упала на пол, и я осталась перед ним в одной тонкой сорочке, он отстранился и просто смотрел на меня. В его глазах плескалось такое восхищение, такое поклонение, что у меня перехватило дыхание. 

Его пальцы осторожно сдвинули ткань с плеч. Тело отозвалось дрожью. Его ладони изучали меня — линия ключицы, дуга талии, внутренний изгиб предплечья, будто он читал меня вслух, не пропуская ни одного слова. Я подалась ближе, принимая его тепло.

Наша ночь любви не была похожа на бурный пожар. Она была похожа на медленное слияние двух рек. Это был танец, где робость смешивалась с голодом, а нежность — с отчаянной страстью. Он был невероятно осторожен, постоянно спрашивая взглядом разрешения, боясь причинить мне боль. А я отвечала ему с полной отдачей, принимая его, со всей его тьмой и силой.

Когда он вошел в меня, это было не обладание, а возвращение домой. Мы двигались в унисон, и в этот момент не было ни генерала, ни наложницы, ни героев, ни злодеев. Были только двое измученных, одиноких людей, которые нашли друг в друге спасение. Его проклятие, его светящиеся шрамы, казалось, отзывались на нашу близость. Они не исчезли, но их свет стал ровным, спокойным, умиротворенным. Я обнимала его, касаясь его спины, и чувствовала не боль, а лишь пульсацию его невероятной, укрощенной силы.

Мы не говорили ни слова. Слова были не нужны. Все было сказано в наших взглядах, в наших вздохах, в том, как отчаянно мы цеплялись друг за друга, словно боясь, что если мы разожмем объятия, мир снова рухнет. 

Медленно, глубже, пауза; снова — чуть быстрее, снова — медленно, чтобы услышать друг друга. Мир сузился до тепла его ладоней на моей спине и моего — на его плечах. Я цеплялась за него, как за край реальности, а он держал меня так, как держат самое дорогое. 

Он ловил каждый мой шепот, каждую дрожь, сдерживал силу, пока я не попросила: 

— Не бойся меня. Я выдержу.

Он кивнул, и в его взгляде было обещание: «беречь». Ритм стал увереннее — и в нем не было ни тьмы, ни проклятия, только двое, которые выбрали друг друга.

Волна накрыла нас не как буря — как море, которое аккуратно снимает напряжение с берега и оставляет гладкий песок. Мы стихли, не разжимая объятий.

Позже, когда мы лежали в тишине, обессиленные и умиротворенные, я положила голову ему на грудь, слушая ровный стук его сердца. Он перебирал мои волосы, и его прикосновения были ленивыми и нежными.

— Амелия, — прошептал он в темноте.

— Ммм?

— Спасибо.

Я не спросила, за что. Я знала. За то, что не отшатнулась. За то, что осталась. За то, что разделила с ним его ночь.

Я засыпала в его объятиях, и впервые за все время в этом мире я не чувствовала страха. Я была в логове дракона. Но я была в безопасности. Потому что этой ночью я поняла одну простую вещь.

Дракон выбрал свое сокровище. И он никому его не отдаст.

Утро пришло тихо, прокравшись в спальню сквозь щель в тяжелых шторах. Я проснулась от ощущения тепла и безопасности, к которому не привыкла. Я все еще была в его объятиях. Рука Кая покоилась на моей талии, а его ровное, глубокое дыхание щекотало мне макушку. Во сне он не был ни генералом, ни драконом. Просто мужчиной.

Я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть этот хрупкий момент покоя. Я осторожно повернула голову и посмотрела на него. Он спал. Его лицо было расслабленным, лишенным привычной жесткости. Сеть лазурных шрамов на его обнаженной спине, которую я теперь видела в утреннем свете, не светилась, она была спокойна. Казалось, наша близость действительно принесла ему облегчение, уняла бурю внутри.

В этот момент глаза генерала открылись. Он не вздрогнул, не отшатнулся. Кай просто посмотрел на меня. В его взгляде не было ни сожаления, ни утренней неловкости. Лишь тихое, глубокое узнавание.

— Доброе утро, — прошептала я.

— Доброе, — его голос был хриплым ото сна, и от этого простого слова у меня по спине пробежали мурашки.

Мужчина не отпустил меня. Вместо этого он притянул меня ближе, зарывшись лицом в мои волосы. Мы лежали так несколько минут в полном молчании, и это молчание было более интимным, чем любая страсть прошедшей ночи. Это была тишина принятия. Мы пересекли черту, и пути назад уже не было.

Но мир за пределами этой комнаты не исчез. Рано или поздно нам предстояло с ним столкнуться. Первым нарушил тишину Кай.

— Нам нужно поговорить, — произнес он, и в его голосе снова появились привычные стальные нотки.

Генерал осторожно высвободился из моих объятий и поднялся с кровати. На мгновение я почувствовала укол холода и потери. Но затем он нашел в шкафу свой длинный черный халат и, накинув его на меня, укутал в тяжелый шелк. Жест был собственническим и заботливым одновременно.

— Я распоряжусь, чтобы нам принесли завтрак сюда, — сказал он. — А потом мы займемся вчерашними… гостями.

Завтрак в его кабинете прошел в деловой, почти рабочей атмосфере. Неловкость исчезла, сменившись новым этапом наших отношений. Мы больше не были повелителем и наложницей. Теперь мы были партнерами. Сообщниками.

После завтрака мужчина повел меня не в тронный зал, а в одну из подвальных комнат дворца, которую гвардейцы использовали как временный морг. На каменных столах лежали три тела, накрытые грубой тканью. Запах смерти и формалина ударил в нос.

— Мои люди не нашли на них никаких знаков отличия, — произнес Кай, пока один из гвардейцев снимал покрывала. — Оружие стандартное, одежда без гербов. Обычные наемники. Но я не верю в это.

Я подошла ближе, стараясь подавить тошноту. Нападавшие были крепкими, хорошо сложенными мужчинами с военной выправкой.

— Они действовали слишком слаженно для простых наемников, — заметила я. — И их целью был ваш кабинет. Что в нем такого, что могло их заинтересовать?

— Карты, личная переписка, списки моих агентов, — перечислял Кай. — Что угодно. Но они не успели взломать замок.

Я внимательно осматривала тела. И тут мой взгляд зацепился за деталь, которую его воины могли упустить. На запястье одного из убитых, под кожаным наручем, виднелся край татуировки.

— Взгляните на это, — произнесла я прикусив губу.

Генерал подошел ближе. Я указала на татуировку. Мужчина нахмурился и осторожно, кончиком кинжала, отодвинул наруч. Под ним оказалась небольшая, искусно сделанная татуировка — черный лотос с каплей крови на одном из лепестков.

— Я никогда не видел такого знака, — произнес Кай. — Этот герб не принадлежит ни одному из известных домов или гильдий.

— Может, потому, что это не герб? — предположила я. — Это знак принадлежности к тайному обществу. К какому-то культу. Люди канцлера — это солдаты и шпионы. Они прагматичны. А это… это похоже на фанатиков.