— После покушения в форте, — начал он глухо, не оборачиваясь, — когда ты лежала в бреду, ты звала свою мать. Но ты называла ее не по имени баронессы де Валуа. Ты шептала другое имя…

Мое сердце остановилось, а потом бешено заколотилось. Я попалась. Попалась на самой глупой, самой сентиментальной ошибке.

— Ты говорила на языке, которого здесь никто не знает, — продолжал он. — Языке варваров с далекого севера. Я приказал найти переводчика. Он сказал, что ты говорила о… поездах. О стеклянных башнях. О мире без магии.

Он обернулся. В его глазах больше не было гнева. Лишь бесконечная, тяжелая усталость и растерянность.

— Я не знаю, кто ты, Амелия. Демон, вселившийся в чужое тело? Призрак из другого мира? Сумасшедшая? Мне все равно.

Кай подошел ко мне и, опустившись на одно колено, оказался на одном уровне со мной. Он взял мою руку в свою. Его ладонь была горячей.

— Я знаю только одно, — произнес он, и его голос был хриплым от сдерживаемых эмоций. — Когда я увидел тебя, раненую, в ущелье, я впервые за много лет почувствовал страх. Когда я увидел, как нападавшие схватили Элайру, я почувствовал ярость. Но когда я понял, что ты в опасности, что ты можешь погибнуть… я почувствовал, что теряю нечто большее, чем просто союзника. Больше, чем полезный актив.

Он смотрел мне в глаза, и в его взгляде больше не было льда. Там была буря. Буря из чувств, которые он так долго подавлял.

— Я не знаю, что это. Я не умею говорить такие слова. Любовь, нежность… это все не для меня. Это для таких, как она, — он кивнул в сторону двери. — Для светлых и чистых.

Генерал сжал мою руку сильнее.

— Но я знаю, что когда ты рядом, я могу дышать. Когда ты споришь со мной, мой ум становится острее. Когда ты в опасности, моя сила рвется наружу, чтобы защитить тебя. Ты… ты стала частью меня. Неотъемлемой. Как моя боль, как мое проклятие, как мой меч. Я не знаю, как жить без этого.

Это не было признанием в любви. Это было нечто большее. Это было признание в зависимости. Признание генерала, который никогда ни в ком не нуждался, в том, что он беспомощен перед этой странной, колючей, непонятной женщиной.

— Ты стала для меня нечто большим, чем просто женщина, Амелия, — прошептал он. — Ты стала моим отражением. Моим проклятием. И моим единственным шансом не сойти с ума в этом аду.

Он поднес мою руку к своим губам и коснулся тыльной стороны ладони легким, почти невесомым поцелуем. А потом просто остался стоять на коленях, держа мою руку и глядя на меня снизу вверх. Великий генерал-дракон. На коленях. Передо мной.

И в этот момент я поняла, что все мои планы, все мои стратегии выживания летят в пропасть. Потому что я сама только что попала в самый опасный капкан. В капкан его отчаянной, сломленной, неправильной, но такой всепоглощающей искренности.

Время замерло. Весь мир сжался до размеров этого тихого, освещенного свечами кабинета, до пространства между мной и мужчиной, стоявшим передо мной на коленях. Великий генерал-дракон, чье имя заставляло трепетать целые народы, смотрел на меня снизу вверх, и в его глазах была вселенская усталость и отчаянная, обнаженная мольба. Он не просил о любви или прощении. Он просто констатировал факт: я стала его воздухом, его болью, его единственным якорем в бушующем океане безумия.

Его губы коснулись моей руки — легкое, почти невесомое прикосновение, которое, тем не менее, обожгло меня до самой души. В этот момент рухнули все мои планы. Вся моя стратегия, построенная на холодном расчете и желании выжить, рассыпалась в прах. Я смотрела на него, на его склоненную голову, на иссиня-черные волосы, в которых запутался свет свечи, и понимала, что попала в ловушку. Но эта ловушка была не из стали и камня. Она была соткана из его боли, его одиночества и его отчаянной, неправильной искренности. И я не хотела из нее выбираться.

Моя рука, которую он все еще держал, дрогнула. Я медленно, очень медленно, высвободила ее из его хватки. На мгновение на его лице промелькнуло выражение потерянности, словно он решил, что я его отвергла. Но я не отняла руку. Вместо этого я осторожно коснулась его щеки. Кожа была горячей, жесткой от многодневной щетины. Он вздрогнул от моего прикосновения, как от удара, но не отстранился. Он замер, закрыв глаза, и чуть заметно подался вперед, навстречу моей ладони, как измученное животное, которое впервые за долгие годы почувствовало ласку.

— Кай, — прошептала я его имя, и оно прозвучало в тишине кабинета как клятва.

Я не знала, что еще сказать. Любые слова казались пошлыми и неуместными. Что можно сказать человеку, который только что вывернул перед тобой свою душу наизнанку?

Я опустилась на пол перед ним, оказываясь на одном уровне. Мое дорогое шелковое платье смялось на ковре, но мне было все равно. Я взяла его лицо в свои ладони и заставила его посмотреть на меня. В его глазах все еще бушевал шторм, но теперь в нем не было угрозы. Лишь растерянность и уязвимость.

— Ты не проклятие, — сказала я твердо, глядя ему прямо в душу. — И ты не один в этом аду. Больше нет.

Я не знала, откуда взялись эти слова. Они родились где-то в глубине моего сердца, там, где умирающая Лера встретилась с отчаявшейся Амелией.

Он ничего не ответил. Он просто смотрел на меня, и я видела, как в его глазах медленно тает лед, обнажая под собой нечто горячее, живое и невероятно хрупкое. Он медленно поднялся, увлекая меня за собой. Он не отпускал моего взгляда, словно боялся, что если моргнет, я исчезну, окажусь лишь очередной иллюзией.

Генерал повел меня к камину, усадил в одно из глубоких кожаных кресел, а сам опустился на ковер у моих ног, положив голову мне на колени. Это был жест абсолютного, немыслимого доверия. Он отдал мне контроль. Он, который всю жизнь контролировал все и вся, добровольно сложил оружие.

Мои пальцы сами собой потянулись к его волосам. Они были жесткими и густыми, как конская грива. Я осторожно перебирала пряди, и под моими прикосновениями его могучее тело начало расслабляться. Напряжение, которое всегда было его второй кожей, медленно отступало. Кай откинулся назад, прижимаясь щекой к моим коленям, и прикрыл глаза.

Мы сидели так очень долго. Тишину нарушал лишь треск догорающих углей в камине. Это была не неловкая тишина. Это была тишина понимания, исцеления. Я не лечила его тело, как это делала Элайра. Я лечила его душу, просто позволяя ему быть слабым рядом со мной. Просто принимая его тьму, не пытаясь разогнать ее светом.

— Я разрушаю тебя, — наконец произнес он глухо, не открывая глаз. — Каждое чувство, которое ты во мне вызываешь… оно как яд. Оно расшатывает мою защиту.

— Тогда мы будем разрушаться вместе, — ответила я, не переставая гладить его волосы. — Или вместе построим новую защиту. Более прочную.

Он поднял голову и посмотрел на меня. В его взгляде больше не было борьбы. Лишь смирение с неизбежным.

— Я хочу тебя, Амелия, — сказал он просто, и эти слова были страшнее и интимнее любого признания в любви. — Я хочу тебя так, как умирающий в пустыне хочет воды. И я знаю, что это убьет меня. Но умереть от жажды еще мучительнее.

Мужчина медленно поднялся на ноги и, протянув руки, поднял меня из кресла. Он подхватил меня на руки так легко, словно я была пушинкой, и понес в сторону спальни, примыкающей к кабинету.

Его спальня была продолжением его самого. Строгая, темная, почти лишенная украшений. Огромная кровать из черного дерева, застеленная простым серым полотном. Никакого шелка, никакого бархата. Лишь функциональность и порядок.

Генерал осторожно опустил меня на кровать, а сам остался стоять, глядя на меня сверху вниз. На мгновение его снова охватило сомнение. Он сделал шаг назад, словно собираясь сбежать.

— Кай, — позвала я его тихо. — Не уходи.

Мужчина замер. А потом, с решимостью человека, бросающегося в пропасть, начал расстегивать пряжки своего мундира. Он снял его и бросил на пол. Затем последовала рубашка. Когда он остался обнаженным по пояс, я снова увидела его спину, но на этот раз не в полумраке, а в свете свечей. Сеть лазурных шрамов казалась живой. Она тускло пульсировала, реагируя на его волнение.