Потому что Келси освещает мой мир во всех возможных смыслах.

Я только надеюсь, что она захочет продолжать делать это… если — и когда — вернётся.

Келси

Не думаю, что когда-либо в жизни принимала столь поспешное решение, но стоило мне сойти с самолёта, как я почувствовала, что наконец могу дышать.

Когда я позвонила Эвелин в слезах после ухода Уайатта, она убедила меня воспользоваться этой возможностью, чтобы всё обдумать, и между делом предложила сделать это в Нью-Йорке. Так что с её помощью и моей кредиткой, я забронировала билет в город, который звал меня во снах.

Снежинки кружатся за окном, пока я иду по аэропорту, пытаясь найти багажную ленту. Люди проходят мимо, никого не замечая, сосредоточенные на пути к своей цели.

Я точно уже не в Техасе.

Когда я поднимаю свой чемодан с транспортёра, то направляюсь к выходу, чтобы дождаться Uber, который заказала заранее. Я плотнее закутываюсь в пальто, когда морозный воздух ударяет мне в лицо.

Столько звуков, столько огней, столько людей и машин — я чувствую себя, словно перенеслась на другую планету.

Когда подъезжает моя машина, я поспешно сажусь внутрь, отряхивая снежинки с куртки, пока водитель кладёт мой чемодан в багажник.

— В "Манхэттен у Таймс-сквер", верно? — уточняет он.

— Да, пожалуйста.

— Без проблем.

Машина вливается в поток, а я откидываюсь на сиденье и морально готовлюсь к сообщениям, которые ждут меня в телефоне. Но я просто ещё не готова к ним, груз тревоги давит на грудь. Вместо этого я использую поездку, чтобы впитать в себя этот город и освоиться с новой обстановкой.

По дороге в аэропорт Эвелин помогла мне забронировать отель и строго предупредила, что я должна вернуться в Ньюбери-Спрингс через два дня. Я легко пообещала ей это — не уверена, что вообще создана для такой жизни. Но я знала: бегство от проблем ничего не решит. Мне просто нужно было немного дистанции, немного ясности, чтобы не сделать ещё хуже.

Уайатт сказал, что ему нужно время и пространство, чтобы всё обдумать, и я решила, что взять то же самое для себя — не конец света. Однако его реакция прошлым вечером, когда он нашёл письмо о зачислении — письмо, о котором я должна была рассказать сразу — стала воплощением всего, чего я боялась.

Я знаю, что должна была сказать ему. До сих пор не понимаю, почему не сделала этого. Но я никогда не думала, что он просто уйдёт, не попытавшись поговорить. Что его боль окажется такой сильной, что поколеблет сам фундамент наших отношений.

И я запаниковала. Мне нужно было сбежать, пусть всего на пару дней. Нужно было привести мысли в порядок, разобраться в чувствах, выбраться из этого тумана. И маленький толчок от лучшей подруги стал именно тем, что нужно.

Я никогда прежде не поступала вот так — импульсивно уехать, никого не предупредив. Чёрт, даже мой отец не знает, что я уехала. Единственный человек, которому я всё рассказала — Эвелин. Потому что она знала . Она знала , как я всё испортила. Она знала , почему. И она знала , что мне нужно это путешествие, чтобы всё осмыслить.

К тому же мне самой нужно было увидеть Нью-Йорк. Нужно было узнать, действительно ли всё здесь так потрясающе, как я себе представляла, или это просто выдумка моих мечтаний.

Небоскрёбы поднимаются в серое небо, красные стоп-сигналы мигают повсюду, и я никогда в жизни не видела столько людей, идущих куда-то пешком. Единственная улица, по которой удобно гулять в Ньюбери-Спрингс — это Мейн-стрит, потому что там много магазинов. В остальном без машины не обойтись.

Когда я заселилась в отель, то первым делом приняла горячий душ — смыть запах самолёта и немного расслабиться. Ночь была тяжёлой, почти без сна, а первая в жизни спонтанная авиапоездка вся прошла в тревоге и напряжении.

Устроившись в постели, я глубоко вздыхаю и включаю телефон, наблюдая, как сыплются уведомления — особенно пропущенные звонки и голосовые сообщения от Уайатта. Я нажимаю «воспроизвести» и слышу в его голосе панику, когда он понял, что меня нет дома. Его тревога пробуждает слёзы.

Я не хотела его ранить. Это последнее, чего я хотела. Именно поэтому я так сомневалась. Не видела способа принять этот шанс, не жертвуя чем-то важным.

Но он ранил меня тоже. Он разрубил ту надежду, за которую я цеплялась. Он разбил наше будущее своими словами, сделал его обломками. Он убежал, вместо того чтобы поговорить со мной.

Вытирая слёзы, я открываю сообщения. Одно — от Эвелин: просит позвонить, как только я приземлюсь. Я просто напишу ей.

Одно — от Уокера: просит связаться с Уайаттом, потому что тот меня ищет.

И одно — от самого Уайатта.

Уайатт: Я поговорил с Эвелин. Я знаю, что ты в Нью-Йорке. Я не злюсь. Я просто так сожалею, Келси. Я так чертовски тебя люблю. И я буду ждать, когда ты вернёшься. Обещаю, мы справимся. Просто, пожалуйста, не сдавайся. Хорошо тебе провести время. Скоро поговорим. И, пожалуйста, скажи, что ты в порядке.

Я набираю три слова: я в порядке . И затем, для верности: я тоже тебя люблю , прежде чем нажать «отправить».

А потом снова выключаю телефон.

Его слова действительно немного снимают боль в груди. Но в голове по-прежнему крутятся вопросы и возможности.

Но разве не для этого я уехала? Чтобы понять, чего на самом деле хочу?

Так что именно этим я и займусь. У меня уже назначена встреча с руководителем программы на завтра. Достать её в последний момент — особенно накануне праздников — было непросто, но я очаровала её секретаря своим южным акцентом… и, может быть, соврала насчёт чрезвычайной ситуации. У меня есть вопросы, и я надеюсь, у неё найдутся ответы — те, которые помогут мне очень быстро принять решение.

— Мисс Бейкер, — с улыбкой говорит Элис Клейтон, глава программы для любителей фотографии в Институте. — Так приятно познакомиться с вами лично.

Пожимая ей руку, я сглатываю ком в горле — нервы накатывают.

— Не представляете, как я благодарна, что вы нашли для меня время. Я понимаю, что праздники уже на носу, но я немного... запуталась в своей ситуации.

Она нахмурилась, когда мы обе уселись, я — напротив неё.

— Что за путаница?

— Ну, я знаю, что уже приняла предложение поучаствовать в программе, которая начнётся через пару недель, но… дома многое изменилось. И, наверное, я сейчас не уверена, смогу ли приехать.

Её лицо немного смягчается.

— Мне жаль это слышать. Должна сказать, программа очень конкурентная, и мы тщательно отбираем участников через трудный процесс.

Мои плечи опускаются. — Могу себе представить. Но...

— А вы знаете, почему мы выбрали именно вас? — перебивает она, и я удивлённо поднимаю брови.

— Эм... ну, не совсем.

Пока она копается в ящике своего стола, моё тело вздрагивает непроизвольно. — Вот оно. — Она кладёт на стол тёмно-синюю папку и раскрывает её, показывая распечатанные фотографии, которые я отправила вместе с заявкой. — Именно это фото стало для меня решающим. — Она поворачивает его ко мне правильной стороной, и у меня перехватывает дыхание.

На снимке — Уайатт на ранчо. Он облокотился предплечьями на стальную изгородь, ограждающую загон для лошадей, и поставил одну ногу на нижнюю перекладину. Он улыбается той самой непринуждённой, лёгкой улыбкой, от которой у меня всегда тает сердце. Вокруг него стоят его братья, мистер Гибсон и мама Гиб. Они были в разгаре какой-то беседы, которую я уже не помню, но я помню, что тогда увидела: их связь — семью, частью которой была и я, их сердца и души, вложенные в окружающий мир. Почтительный взгляд, которым Уайатт смотрел на свою семью, будто знал, насколько уникальна их связь, — всё это сначала было увидено моими глазами, а потом запечатлено камерой.