— Ты ведь знаешь, почему я просил тебя держаться от неё подальше?

— Ну… думаю, да. — Я возвращаю ему кусачки, а он протягивает мне плоскогубцы.

Он опускается на корточки. — Уайатт, ты собирался уехать, а она — нет. Просить эту девушку остаться здесь и ждать тебя было нечестно, хотя, я почти уверен, что она бы и осталась.

— Думаешь?

Он кивает, а потом качает головой. — Ты и Келси всегда были не разлей вода, и мы с твоей мамой всегда задавались вопросом, когда вы перейдёте эту черту. Любовь между вами настолько очевидна. Тогда было не время. А сейчас, может — как раз оно.

— Но я не хочу её ранить. Я не хочу потерять нашу дружбу, если что-то пойдёт не так.

Отец наклоняет голову. — Тогда не делай этого. Не рань ее. Не дай ничему пойти наперекосяк. Бейся за неё, за вас обоих, как за свою жизнь. Вот что делает отношения крепкими и долгими. Ты думаешь, у меня с твоей мамой всегда всё было легко?

— Ну... да. У вас это так и выглядит, — пожимаю плечами. У моих родителей всегда был тот самый блеск в глазах. Я знаю, что они ссорятся, но, в основном, любовь между ними чувствуется всегда.

— Легко только с тем, кого по-настоящему любишь. Но выбор — любить кого-то каждый день — требует усилий. Это требует желания. И это не становится вдруг легким и не остаётся таким навсегда. Жизнь всё равно подбрасывает нам трудности, даже сейчас.

Клянусь, он намекает на что-то ещё. — Пап, я не представляю свою жизнь без Келси. Ни одного дня.

— Я как раз подозревал, что однажды ты поумнеешь, — ухмыляется он.

— Так вот почему ты на прошлой неделе за ужином сказал, что нам пора задуматься о семье?

Он покачал головой. — Не совсем. Отчасти потому, что я не смогу заниматься этим вечно, и хочу передать дело семье, чтобы у вас были женщины и дети, которые станут частью всего этого. Но в основном — вы все нуждались в этом напоминании. Уокер пока слишком дикий на мой вкус. Ему нужна хорошая женщина, которая поможет остепениться и почувствовать, что он кому-то нужен. И я боюсь, что твой брат вообще станет затворником. Травма в колледже изменила моего сына, и хотя с тех пор он хорошо себя ведет, он все еще таит в себе много злости.

— Да, я это вижу.

— Но ты, — говорит он, смеясь. — У тебя есть женщина, которую ты хочешь, прямо перед тобой, и ты просто слишком труслив, чтобы что-то с этим сделать.

— Эй! Это ты сказал мне не добиваться её!

— Потому что тебе было восемнадцать. Тебе нужно было пожить, и ей тоже. Честно говоря, у меня ощущение, что ей и сейчас это нужно. Эта девочка никогда не знала мира за пределами Ньюберри-Спрингс. Но вы уже взрослые, и я говорю: хватит терять время, сын. Дни длинные, но годы — короткие. — Он тянется за своими пассатижами, чтобы стянуть проволоку и соединить части. Я помогаю ему зажать металл по краям отверстия, обдумывая его слова. И тут его рука снова начинает дрожать, и пассатижи выпадают из пальцев.

— Пап? Ты в порядке?

— Дерьмо, — пробормотал он, закрывая глаза, а потом падает назад, прямо на задницу, в грязь. Его лицо скрыто под полями ковбойской шляпы, и я не могу разглядеть его выражение, но чувствую — он обдумывает, что сказать. Он поднимает голову, и наши взгляды встречаются. В груди поднимается тревога от того, что я вижу в его глазах. — Уайатт. Я... мне нужно кое-что тебе сказать, сын.

Я с трудом сглатываю, тревога стучит в висках. — Ладно...

— Но я должен знать, что это останется между нами. Я ещё не обсуждал это с твоей мамой, но собираюсь. Я знаю, что могу рассчитывать на тебя, если потребуется помощь. И я боюсь, что она потребуется.

— Ты знаешь, что я рядом, но ты меня пугаешь.

— Я не хочу, но правда в том, что я и сам боюсь, — он глубоко вздыхает и говорит прямо: — У меня проблемы со зрением уже несколько недель.

— Что?

— Моё зрение становится размытым, потом начинает дрожать рука, и я теряю хватку. Иногда с этим приходит головная боль, но не всегда.

— Чёрт возьми, пап. Тебе нужно к врачу.

— Знаю. У меня приём на следующей неделе. Это была самая ранняя доступная запись. Но ты же знаешь, как трудно выбраться с работы. Кажется, всё рухнет, если тебя там не будет.

Он прав. Это ужасно. — Знаю, но мы же говорим о твоём здоровье. О зрении. Последствия могут быть серьёзными.

— Знаю. Но я записался, ладно? Поверь, будь моя воля — я бы проигнорировал это, как и многие другие свои болячки за эти годы.

— Но мама бы тебе не позволила.

— Это точно. И с этим уже не отвертишься. Ни ибупрофен, ни «Айси Хот» не помогут.

Я кладу ладонь ему на колено. — Скажи, что нужно, я сделаю. Я тебя не подведу, ладно?

— Я знаю, Уайатт. Ты — надёжный и верный. И я знаю, что могу на тебя положиться. Пожалуйста, никому не говори, пока не узнаем больше. Ни братьям, ни Келси.

— Теперь твоя речь о том, чтобы я добивался Келси, имеет куда больше смысла, — бормочу я.

Уголок его губ поднимается. — Когда ты чувствуешь, что жизнь вот-вот изменится, легко отложить страхи и сомнения в сторону. И я хочу, чтобы ты это сделал. Я знаю, что твоя мама будет со мной, что бы ни случилось. Не всем везёт найти «своего» человека. А я почти уверен, что Келси — твоя.

Услышать такие новости от отца сегодня было последним, чего я ожидал, когда приехал сюда. Но всё остальное, что он мне рассказал, только подтвердило — он прав. Время идёт, чего бы ты ни хотел. Жизнь может измениться или оборваться в одно мгновение. Зачем мне дальше терять время в одиночестве, страдая по ней? Лучше уж рискнуть и пойти за тем, чего я действительно хочу. А если она не ответит взаимностью — по крайней мере, я буду знать. У меня будет ясность, с которой можно двигаться дальше.

А если она решит, что Уокер — тот самый… что ж, придётся как-то с этим смириться.

Или найти себе новую семью.

Шучу… ну, вроде бы.

Келси

— Значит, ты хочешь сказать, что всё сработало? — Эвелин распаковывает новую одежду и развешивает ромперы и платья на вешалки, пока я хожу по её магазину, который сейчас пуст.

— Да! Я в шоке, но ты бы видела его, Эвелин. Я думала, у него сейчас голова взорвётся. — Я пересказываю ей события прошлой ночи, ведь с утра я просто написала ей сообщение, что Уокер поцеловал меня в пивоварне и что план запущен. Хотя от этого у меня до сих пор ком в животе.

Разумеется, она не упустила возможности дать совет, и я последовала её рекомендации надеть платье на завтрак — это, как оказалось, тоже подействовало на Уайатта, чего я совсем не ожидала.

Я вообще не из тех, кто носит платья, но, как оказалось, Келси Бейкер в чём-то, кроме джинсов, может заставить оборачиваться. Даже лучшего друга.

— Я же говорила. И Уокер был прав, — она вешает последнее платье на стойку и поворачивается ко мне. — И что теперь?

— Понятия не имею! — вскрикиваю я, размахивая руками. — Это ведь был план Уокера, я сейчас просто действую наугад, по наитию.

— Ну а как прошёл завтрак?

— Это было… странно, Эвелин. Как будто мы не знали, как себя вести друг с другом. Я до сих пор зла из-за того, что он сказал прошлой ночью, но я точно чувствую, что что-то изменилось. Он пытался поговорить об этом, но я вежливо попросила оставить тему. Я не хочу, чтобы он опять ляпнул что-то, о чём потом пожалеет. Или, что ещё хуже, я сама скажу что-нибудь такое. Ты же знаешь, я не умею держать язык за зубами, когда завожусь.

— Что? Ты? — притворно изумляется она, прикладывая руку к груди. — Ни за что бы не подумала, что милая, милая Келси может устроить кому-то разнос.

Я закатываю глаза и продолжаю шагать. — Вот! Именно этого я и боялась. А что, если с Уайаттом ничего не получится, а этот поцелуй с Уокером разрушит нашу дружбу? Двадцать шесть лет. Двадцать шесть лет дружбы и вторая семья — всё может полететь к чёрту просто так!

Эвелин переходит через комнату, кладёт руки мне на плечи и заставляет остановиться.