— Привет, папа.

— Келси, ты выглядишь потрясающе, малышка. Не верю, что это моя маленькая девочка.

— Это я. — Я улыбаюсь сквозь слёзы, пока он сам сдерживает свои.

— Я люблю тебя, оладушек. И я так рад, что ты нашла своего человека.

— Я тоже. Он мой лучший друг, и я люблю его, папа. Но я также всегда буду любить и тебя.

— И я тебя всегда буду любить. — Он улыбается. — Похоже, пришло время отдать свою девочку.

Он помогает мне сесть в карету, затем помогает Эвелин и маме Гибс, и мы трогаемся — к моему жениху и к нашим гостям.

Когда я была в Нью-Йорке, мы с Уайаттом решили пожениться сразу по возвращении. Мы не хотели терять ни секунды, не будучи мужем и женой. Расстояние и время многое проясняют — и моя главная цель с возвращением домой была одна: стать женой Уайатта.

Разумеется, свадьбу мы хотели сыграть только на ранчо Гибсонов. Торжество будет в том самом амбаре, где мы когда-то бегали детьми. На ужин подадут завтраки — блинчики и французские тосты, конечно.

А вот сама церемония… она просто обязана была пройти под тем самым деревом у ручья, где мы устроили нашу первую «свадьбу» в десять лет.

Карета останавливается у подножия холма, за которым ручей. Отец помогает выйти дамам, а я пока остаюсь внутри, замечая мистера Гибсона, Уокера и Форреста, ждущих нас.

— Чёрт, Келси. Ты просто сногсшибательна, — говорит Уокер, поднимая на меня взгляд.

— Спасибо. — Я так благодарна ему за многое, но поблагодарю позже.

— Мам, ты выглядишь так же роскошно, — говорит он, целуя её в щёку, прежде чем та уходит к мужу.

— Приятно видеть, что у моего мальчика есть манеры.

— Готова? — спрашивает Форрест, протягивая руку Эвелин, и та вкладывает свою ему под локоть.

— Ага. Пора поженить этих голубков.

Уокер прочищает горло и нехотя берёт Эвелин за вторую руку. — Согласен. — Он свистит парню у колонок, и первые аккорды музыки заставляют моё сердце биться быстрее.

Отец помогает мне выбраться, и мы следуем за подружкой невесты и будущими родственниками на вершину холма. Я вижу, как мистер Гибсон ведёт Элейн по проходу. Форрест и Уокер провожают Эвелин по другой стороне — она единственная подруга, которая мне была нужна.

А потом наступает мой черёд. Я глубоко вдыхаю, беру отца под руку и позволяю ему вести меня на вершину холма. Внизу слышны восторженные вздохи гостей, но я не смотрю на них.

Мой взгляд прикован только к мужчине, стоящему впереди, ждущему меня так, будто без меня он не может дышать, будто только моё присутствие делает всё это реальным.

Уайатт выглядит невероятно в своих тёмно-синих джинсах и белой рубашке с воротником. Его волосы аккуратно подстрижены, а коричневые ковбойские сапоги запылены той самой землёй, в которой мы когда-то играли детьми.

Но именно его улыбка держит меня в плену, как и глаза, наполненные слезами, когда он видит, как я иду к нему — моему лучшему другу, моему всему.

Я вижу всё своё будущее, пока иду к нему. Вижу ошибки, и уроки, которые мы извлекли, и возможность сделать ещё немало — но уже рядом с ним.

Я вижу своего лучшего друга, мужчину, которого моё сердце всегда знало — он единственный. Просто разуму понадобилось время, чтобы догнать.

Я вижу каждую мечту, каждый образ счастья и долгую жизнь, ждущую нас в этих глазах цвета молочного шоколада.

Когда отец передаёт меня, я беру протянутую руку Уайатта и поворачиваюсь к нему, пока пастор начинает церемонию.

— Боже, ты выглядишь потрясающе, Келси, — шепчет он.

— Спасибо. Ты тоже, — отвечаю я.

Пастор ведёт гостей в короткой молитве и говорит о святости брака, и напряжение внутри меня только растёт.

— А теперь пришло время для клятв. Уайатт и Келси подготовили их сами. Уайатт?

Он прочищает горло и начинает говорить:

— Келси, я никогда не думал, что мне доведётся стоять здесь и делать тебя своей женой. Я мечтал об этом всегда, но всё не находил нужного момента, чтобы назвать тебя своей. Но если я чему и научился за последний год, так это тому, что время управляет твоими решениями, только если ты ему это позволяешь. Иногда нужно просто схватить момент за рога и взять жизнь в свои руки, потому что, если медлить, всё может пройти мимо. — Я вытираю слезу. — Ты — мой сироп к завтраку, моя правая рука и моё всё. Может, у тебя и талант делать снимки, но именно ты — самый важный объект в каждом кадре, что я когда-либо мысленно запечатлел, потому что ты есть в каждом снимке моего будущего. Ты — мой лучший друг, и я люблю тебя.

Я облизываю губы, изо всех сил стараясь продержаться ещё немного, ведь теперь моя очередь.

— Уайатт, я всегда задавалась вопросом, удастся ли мне когда-нибудь стоять здесь и делать тебя своим мужем. Это казалось лишь мечтой так долго, что я почти перестала верить, что она сбудется. Но потом я поняла: каждый заслуживает мечты — и того, чтобы она стала реальностью. А теперь мы будем жить своей. Ты — укрытие в моём шторме. Ты — тот самый глоток виски, что придаёт мне храбрости. И ты тоже — мой сироп к завтраку, моя левая рука, моё всё. Каждая мечта, что у меня когда-либо была, включала тебя рядом — как мы стареем и всё равно любим проводить время друг с другом, даже когда будем морщинистыми и седыми. Я хочу детей с тобой. И ссориться с тобой. И любить тебя до самого последнего вздоха. Ты — мой лучший друг, и я люблю тебя больше, чем ты когда-либо поймёшь.

Уайатт стирает слёзы, затем смотрит на меня, обнимая ладонью мою щеку. — Чёрт, как же я тебя люблю.

Мы надеваем кольца на безымянные пальцы, и осталось сделать только одно, чтобы всё стало официальным.

— Для меня честь объявить вас мужем и женой. Уайатт, вы можете поцеловать невесту!

Раздаются бурные аплодисменты, когда Уайатт берёт моё лицо в ладони и целует — самый важный поцелуй в нашей жизни.

Первый раз мы поцеловались здесь — когда репетировали свадьбу в десять лет.

Следующий поцелуй был тоже здесь — когда мы были молоды и только начинали узнавать себя.

Но этот поцелуй… он определяет нас. Вместе. На одном пути, с одними целями. Делящие свою жизнь друг с другом до самого конца.

Я думала, что, если когда-нибудь выйду замуж за лучшего друга — это будет удача. Но оказалось, дело вовсе не в везении. Мы с самого начала были созданы друг для друга. Просто немного помощи от Уокера ускорило всё.

Я думала, что потеряю всё, если поддамся этим чувствам. Но оказалось, я только приобрела — целую жизнь впереди, если следовать за сердцем.

КОНЕЦ

Я поднимаю руку и дёргаю воротник рубашки. Чёрт, как же я ненавижу носить костюмы, особенно по такому поводу. Не только рубашка душит меня, но и напряжение, повисшее в воздухе, буквально не даёт дышать.

Со всех сторон — люди. Стоят молча, слёзы катятся по щекам, слушают слова проповедника, глядя на тело моего лучшего друга, холодное и мёртвое в гробу. Время от времени их взгляды останавливаются на мне — с жалостью, с которой я больше не могу справиться.

Это моя вина. Я не смог его спасти.

А я больше всего на свете ненавижу, когда не могу кого-то спасти.

Джон Шмитт, для всех остальных — Шмитти, мёртв. И виноват в этом я.

Я знал, что не стоило нам идти в тот пожар, но мы с ним проходили через огонь и похуже. Нужно было убедиться, что здание пустое, что ни одна семья не осталась внутри. И хоть я и видел сомнение на лице начальника, он доверился нам — поверил, что мы выйдем живыми.

В Ньюбери-Спрингс не так уж часто загораются многоквартирные дома.

Но тогда это произошло. И я, как хороший пожарный, поступил по инструкции — настоял, чтобы мы проверили здание, убедились, что все выбрались.

И не знал, что единственным погибшим в ту ночь станет человек, доверивший мне свою жизнь. Человек, который пошёл за мной в огонь, хотя не должен был.

Теперь я стою здесь, и мне легче задерживать дыхание, чем вдыхать этот воздух, будто наполненный лезвиями, царапающими лёгкие. И позволяю вине захлестнуть меня с головой.