– Печальная история. Простите мне мое любопытство, но, если Грей никогда не был близок с отцом, почему он вообще озаботился причиной его смерти?

Торн раздумывал, что можно рассказать ей об отце Грея, а что нельзя, и решил, что она и так уже достаточно посвящена в их семейные дела, а поскольку ей еще предстоит свидетельствовать на суде, впоследствии она и все остальное узнает. Нет причин что-то от нее скрывать. К тому же Оливия – женщина умная, и она, возможно, взглянув на эту историю под новым углом, заметит то, чего они не замечали раньше.

– Грей опасается, что тот, кто отравил его отца, мог также убить и нашего с Гвин отца, нашего отчима и дядю Шеридана.

– Но… – заикаясь от волнения, проговорила Оливия, – я думала, что ваш отец погиб в дорожной аварии.

– Так и есть. Но вчера я встречался с местным констеблем, и, согласно полученным от него сведениям, авария могла случиться из-за того, что кто-то ослабил крепление кучерского сиденья на карете, поскольку найдено оно было не рядом с самой каретой.

– Какой ужас!

– Все это пока одни только предположения. Будет непросто доказать, что имело место преступление. Но я все равно хочу всерьез заняться расследованием.

– А как же погибли остальные? Они были отравлены, как отец Грея?

– Боюсь, что нет. На самом деле доказать то, что отец Грея умер не своей смертью, проще всего. Поэтому мы с него и начали. Но все эти смерти объединяет одно – на первый взгляд они кажутся смертями от несчастного случая или болезни. Как ты понимаешь, при сложившейся тенденции никто из нас не может чувствовать себя в безопасности.

Оливия крепко обняла его, словно надеялась таким образом защитить.

– Мне так жаль вашу бедную матушку. Стать трижды вдовой – такого никому не пожелаешь.

– Да, и чтобы лишний раз не тревожить болезненные воспоминания, мы решили оградить ее от всего, связанного с расследованием. Она все узнает, лишь когда наступит полная ясность.

– И это правильно. Пережить потерю близкого человека не просто, но ей пришлось пережить трагедию трижды! Как она только справилась с этим?

– У нее есть мы, ее дети, и мы всегда будем ее поддержкой и опорой, – с улыбкой сказал Торн.

– Но дети и муж – не одно и то же. Я не представляю, что бы чувствовала, если бы судьба лишила меня любимого человека. Уж лучше тогда совсем не выходить замуж.

Торн был согласен с Оливией. Он бы наверняка воздержался от последующих браков, но мать его, очевидно, придерживалась иного мнения.

– Если честно, наша мать по-настоящему любила – в том смысле, который вкладывают в это слово романтики, – только одного своего мужа.

– Вы имеете в виду вашего отца. Того, у которого, по словам маман, была любовница.

– Да, его. Но словам вашей мачехи я не очень доверяю.

– Но, судя по всему, раньше вы ей верили. Поэтому вы не верите в возможность брака по любви?

Проклятье! Разговор пошел явно не туда. Торн понимал, что должен сделать Оливии предложение после того, что произошло между ними, но он не был к этому готов.

«Ты боишься, что она снова тебе откажет», – подумал он и тут же с негодованием отмел эту мысль. Ничего он не боится.

Не боится и при этом продолжает убеждать себя в том, что она заслуживает лучшего мужа, чем он.

– Я права? Поэтому вы утратили веру в семейное счастье?

– Отчасти поэтому, – со вздохом признался Торн. – И отчасти потому, что я своими глазами видел, каким несчастливым может быть брак. – Торн ловко перевел стрелки. – Как, впрочем, и вы. Вы сами говорили, что ваша мачеха с тем же успехом могла бы быть вдовой – так мало участия в ее жизни принимает ваш отец.

– Да, но я не считаю, что их брак несчастливый. Они не ссорятся. Просто каждый из них занят своими делами, и общих занятий у них нет. Мой отец… Он просто не семейный человек по природе. Я думаю, у него есть любовница. Возможно, не первая и не вторая по счету. Но точно я не знаю. Он не настолько глуп, чтобы афишировать свои внебрачные связи. – Говоря об этом, Оливия смотрела вдаль, но сейчас она приподнялась на локте и взглянула Торну в лицо. – Так чей же несчастливый брак вы наблюдали так близко? Брак вашей матери с отчимом?

– Нет. Мои родители, как и ваши, не чувствовали себя несчастными. Но и любви между ними не было. Основой их брака служили соображения сугубо практические, и обоих это устраивало. Скажу больше: они явно нравились друг другу, но того самозабвенного обожания, о котором пишут поэты, в их отношениях не было, – ответил Торн. Он помолчал, перебирая ее золотистые локоны. – Смею предположить, что их брак вполне можно назвать счастливым как раз потому, что пресловутая «любовь» там не присутствовала.

– Возвращаясь к теме несчастливого брака, – не унималась Оливия, – я делаю вывод, что вы не могли наблюдать его «от первого лица», потому что, во-первых, не были женаты, а во-вторых, брак между вашей матерью и отчимом, который заменил вам отца, не был несчастливым. Получается, что вы просто ищите оправдание своему легкомысленному желанию не обременять себя лишними обязательствами.

«Сделай ей предложение, осел! Она открытым текстом говорит тебе, что этого хочет!»

Но Торн не внял голосу совести.

– Поверьте мне, из постелей замужних светских леди я имел возможность увидеть достаточно много несчастливых браков. Они думали, что я помогу им хотя бы на время забыть об их несчастье. Но они заблуждались.

– И много их было у вас? Замужних женщин? – с болезненным укором спросила Оливия.

Зачем он несет эту чушь? Торну определенно не хотелось говорить о женщинах, побывавших в его постели. Особенно с Оливией.

– Вполне достаточно для того, чтобы утвердиться в скептическом отношении к браку с дамой из высшего общества. Юные особы, пытавшиеся мне понравиться, делали это лишь потому, что я герцог, притом богатый герцог. Я как таковой их не интересовал. Ни их, ни упомянутых ранее замужних леди. Я был всего лишь средством для достижения цели.

– Как вы можете так уверенно об этом говорить? – искоса глядя на него, сказала Оливия. – Я не имею в виду замужних дам.

– Я просто знаю, что так оно и есть, – сказал Торн и, повернувшись на бок, улыбнулся Оливии. – Нам обязательно говорить об этом сейчас? – Он провел рукой по ее груди и поцеловал в губы. – Я могу предложить множество иных, куда более приятных занятий.

«Негодяй! Подлец! Мерзавец!»

Да, он такой! И останется таковым еще какое-то время. А сделать ей предложение он еще успеет.

Проснувшись, Оливия не застала Торна в постели. И, судя по тому, как ярко светило в окно солнце, он поступил мудро, покинув ее, не дожидаясь ее пробуждения. К тому же, раз его рядом не было, она могла собираться без суеты.

Оливия потянулась и, довольная, свернулась калачиком под теплым одеялом. За эту ночь они с Торном занялись любовью дважды, и хотя после второго раза внизу саднило, она чувствовала себя настоящей женщиной. Женщиной, познавшей блаженство. Женщиной, принадлежавшей мужчине.

Его женщиной.

Она посмотрела на пустую подушку, где еще оставался след от его головы, и вдруг поймала себя на мысли, что все произошедшее могло бы быть лишь игрой ее воображения.

«Глупости», – тут же сказала она себе. Он был здесь и обращался с ней так, словно она была для него особенной.

«Совсем как тогда, девять лет назад, когда маман пришлось его шантажировать, чтобы заставить сделать предложение?» – насмешливо поинтересовался внутренний голос.

– Тихо! – вслух прикрикнула на него Оливия. – Дай мне еще немного поблаженствовать, ладно?

И тут как раз в спальню, запыхавшись, вбежала горничная.

– Как хорошо, что вы наконец проснулись, мисс! Ваша мачеха приехала, и она рвет и мечет! Сейчас она в гостиной с его светлостью и требует вас.

Понадобилось какое-то время, чтобы сказанное горничной дошло до умиротворенного сознания Оливии, но, когда это произошло, от былой эйфории не осталось и следа. Ею овладела паника.