Торн скинул свой шелковый халат, опустился перед Оливией на одно колено и принялся снимать с нее чулки.

– Надо полагать, вы согласны разделить со мной постель этой ночью, – с едва уловимым смешком сказал он, лаская нежную кожу ее бедер.

– Вы слишком самонадеянны. Я думала, вы просто хотите заменить мне горничную на один вечер, – насмешливо ответила Оливия.

– Боюсь, я не подхожу на роль горничной по половому признаку, – искоса взглянув на нее, сказал Торн.

– Позвольте мне убедиться, – сказала Оливия и, расстегнув его жилет и рубашку у ворота, через голову стащила их, обнажив грудь, достойную гения Микеланджело. С той лишь разницей, что грудь Давида напрочь лишена растительности и тело Торна было куда теплее и отзывчивее, чем холодный мрамор статуи.

Оливия принялась было расстегивать его брюки, но Торн ее остановил.

– Моя очередь, – низко, почти рыча, сказал он и, задрав юбки до самой талии, прижался губами к чувствительному бугорку у скрещенья ног.

Оливия не могла поверить в происходящее. Неужели он действительно лижет ее там?

Приподняв голову, он спросил:

– Хотите, чтобы я продолжил?

– Да! Да! – воскликнула Оливия и, положив руки ему на голову, подтолкнула его обратно. Торн с тихим смешком повиновался.

Оливия вдруг поймала себя на том, что движется в странном ритме и с губ ее срываются стоны. Она не узнавала себя и не понимала, что с ней происходит.

– Нет, еще не время, дорогая. Вначале я хочу увидеть тебя всю, – сказал он и, обтерев губы носовым платком, принялся ее раздевать. Совместными усилиями им вскоре удалось избавить Оливию от всех ее одежд. Из покровов при ней остались лишь роскошные золотистые волосы.

– Ты – богиня, моя сладкая, – сказал он, проведя ладонью по ее груди, животу, лону. – Взгляни в зеркало. Я хочу, чтобы ты видела то, что вижу я.

– Зеркало? – Она оглянулась и увидела, что они оба отражаются в висящем напротив зеркале. Со странной отстраненностью она подумала о том, что, наверное, зеркало здесь появилось не просто так. Скольких женщин Торн приводил сюда, в эту комнату с зеркалом?

И в то же время, глядя в его полные желания глаза, глядя на его ласкающие ее руки, она млела от желания.

– Когда наступит мой черед? – спросила она. – Я тоже хочу видеть вас обнаженным.

Торн не заставил себя ждать.

При всех своих скульптурных формах, он все же мало походил на статую. Он был гораздо больше как мужчина, чем Давид Микеланджело.

Оливия сглотнула комок в горле и потянулась рукой к тому месту, что так ее потрясло.

– Не сейчас, моя сладкая, или я не смогу сделать все как надо.

– А разве это можно делать правильно и неправильно?

– Да. Вроде того. Я покажу вам, как надо. Только не будем с этим тянуть. Долго я не выстою.

Устроившись у нее между ногами, Торн, нависнув над Оливией, спросил:

– Вы уверены, что хотите этого?

– Откуда мне знать, если это у меня в первый раз?

– Еще не поздно. Велите мне остановиться, и я остановлюсь. Если вы этого хотите.

– Не останавливайтесь, – прошептала Оливия. Для нее точка невозврата была уже позади.

– Слава богу, – прохрипел Торн.

Вначале ей было больно. Больно и страшно. Ей казалось, что он просто не может в ней поместиться.

Кажется, Торна посетили те же мысли.

– Ты такая тугая, моя сладкая. Там так влажно и тепло.

– Вы уверены, что все идет правильно?

– О да, можете мне поверить, – выдавил он. – Для меня правильнее не бывает. Но я не думаю, что первый раз… так же прекрасен для девственницы. Я постараюсь сделать все как можно лучше.

Схватив подушку, он подсунул ее под спину Оливии, и изменение позы действительно принесло облегчение.

– Лучше? – хрипло спросил он.

Оливия кивнула. Говорить она не могла. Кажется, чем глубже он продвигался в ней, тем больше становился. Но затем он прикоснулся рукой к бугорку, сосредоточию самых острых и приятных ощущений, и тогда словно прорвалась дамба, и поток наслаждения захлестнул ее.

Никогда прежде она ничего подобного не испытывала, и все, что ей оставалось, это крепче держаться за него в надежде, что он возьмет ее туда, куда одной ей не долететь.

Она чувствовала, как напрягаются его мышцы, видела, как кровь приливает к его лицу. Он впивался в нее горящим взглядом, прожигая ее насквозь, и вот она уже все чаще и выше поднималась навстречу его толчкам. Она чувствовала, что новый поток наслаждения вот-вот прорвет невидимую дамбу.

Их крики слились в один, а потом, когда Торн, все еще в ней, прижался губами к ее виску, и сердце его уже билось ровно, она почувствовала, как по всему ее телу растекается приятная истома. Оливия была довольна собой, довольна жизнью, довольна всем. Она нашла свое место в жизни, и это место было здесь – рядом с ним. Он мог этого пока не осознавать, но она знала точно.

Пока довольно с нее и этого. Пока.

Торн лежал рядом с ней. Сердце его билось ровно. Все тело пребывало в приятном расслаблении. Но желание обладать Оливией не отступило.

Как такое возможно? Девять лет назад его бы охватила паника при мысли о неизбежности брака. Да что там, девять лет назад он не на шутку испугался, когда их застали целующимися. Но сейчас, странное дело, он не испытывал ничего похожего на страх. Он был вполне доволен жизнью.

Если он сейчас займется с ней любовью, то сможет делать это без лишней спешки, более заботливо. Но что за странные мысли? Выходит, он испытывает потребность в ней. Но на самом деле ему никто не нужен!

Торн окинул взглядом Оливию, уютно прижимавшуюся к нему всем телом, и сразу почувствовал возбуждение. Господи, он и вправду попал в беду. Заботясь о здравии своего рассудка, он поспешил ее укрыть.

Оливия сладко вздохнула и положила голову ему на плечо.

– Я не этого ожидала, – сказала она.

Ему не надо было говорить, что она имеет в виду.

– Было хуже или лучше?

– Определенно лучше.

Она перебирала волоски на его груди, а он все отчетливее ощущал шевеление в определенном органе. Он попытался усилием воли усмирить свою похоть, хотя прежде в обществе Оливии его усилия всегда были тщетны.

– И что вы ожидали? – спросил он лишь для того, чтобы отвлечься.

– Ну, знаете, то, что обычно рассказывают юным леди, – рассеянно глядя куда-то вдаль, сказала Оливия. – Что, когда вы выйдите замуж, у вас будет болезненная связь с мужем, но это ничего, потому что он отдарится драгоценностями и мехами и прочими приятными вещами.

Эти слова возымели для него непредсказуемый эффект: напрочь отбили всякое желание заниматься любовью.

– Другими словами, – сказал он, – юным леди говорят, что после замужества они станут шлюхами.

– А я о чем?! – воскликнула Оливия, уже глядя ему в глаза. – Как вы думаете, почему я не хотела выходить замуж? Какая разница, быть женой или любовницей? По сути, это одно и то же.

– Не одно и то же хотя бы потому, что рожденные в браке дети не бастарды, – сказал он, перебирая прядки ее волнистых волос. – Но если «болезненная связь» – все, чего вы ожидали, тогда почему позволили мне… Я хочу сказать…

– Потому что я сомневалась в достоверности этих сведений. А когда я в чем-то сомневаюсь, то стараюсь проверить это на собственном опыте.

– То есть для вас это был эксперимент.

– Именно! – просияв, сообщила ему Оливия.

Так вот она какая – ее сияющая улыбка, адресованная именно ему. Теперь Торн понимал, что чувствовал Джанкер и почему так старался вызвать у нее эту улыбку.

– Лично мне такого рода эксперименты нравятся гораздо больше тех, что вы проводите в своей лаборатории.

– Пожалуй, в некоторых аспектах они действительно куда приятнее, – игриво согласилась Оливия и уже совсем иным, серьезным, тоном спросила: – Как вы думаете, Грей очень огорчится, узнав правду о гибели своего отца?

– Думаю, не очень. Он и так предполагал, что отца отравили. К тому же он его не знал, а, судя по тому, как о нем отзывались те, кто его знал, покойный герцог был не самым приятным человеком.