– Почему? – Он шагнул к ней. – Вас раздражает мое присутствие?

– Конечно нет, – сказала Оливия и принялась перекладывать уже сложенные тетради, с трудом скрывая свое напряжение. – Я просто не хочу мешать вашему общению с семьей.

Он подошел еще ближе и, стоя у нее за спиной, прошептал:

– Я достаточно часто провожу время с семьей. А вот с вами за все эти годы мы ни разу не встретились. Ваше общество мне приятно. Нравится разговаривать с вами. – Он положил ладонь ей на талию и замер, давая ей время, чтобы отстраниться. – И трогать вас.

Оливия глубоко прерывисто вдохнула, но с места не сдвинулась. Воодушевленный, Торн обнял ее обеими руками и прикоснулся губами к виску, почувствовав, как ускоряется пульс. Она не шелохнулась, и тогда он, набравшись храбрости, поцеловал ее за ухом, а потом и в затылок.

– Господи, от вас всегда так хорошо пахнет. Как вам это удается?

– С помощью духов, как же еще, – как ни в чем не бывало, ответила Оливия.

Торн с трудом сдержал смех. Другая на ее месте ни за что не стала бы признаваться, что запах не дан ей от природы.

– Могу предположить, что духи вы сами и составили.

– Ко… конечно, – часто дыша, ответила Оливия. Он лизнул ее ухо. Оливия перевела дыхание и тем же прерывистым шепотом сообщила: – Парфюмеры – те же химики, в распоряжении которых есть разные… разные ингредиенты.

– Как и французские повара, специализирующиеся на салатах.

– П-п… пусть так.

Торн желал того, что по любым меркам было весьма неблагоразумно. Но прикосновения к ней доставляли ему огромное удовольствие. Только вот если Оливия сочтет себя оскорбленной таким поведением и со скандалом уедет из поместья, так и не проведя тесты, Грей никогда его не простит.

Однако Торн сильно сомневался в том, что она станет поднимать шум. Устраивать скандалы – не в ее характере.

И потому он сместил левую ладонь ближе к ее подмышке. Поскольку Оливия отреагировала на его действия лишь глубоким вздохом, Торн набрался храбрости и накрыл ладонью ее левую грудь.

– Господи, – прошептала она.

Торн забыл о страхе.

– Вам мои прикосновения нравятся, я это чувствую, – шептал он, бесстыдно лаская ее грудь.

– О да, – выдохнула Оливия и, спохватившись, добавила: – То есть я имела в виду…

– Не стоит отказывать себе в удовольствии, – наставительно заметил Торн, деловито расстегивая ее дорожное платье.

– Что вы делаете? – немного нервно спросила Оливия.

– Я всего лишь хочу добраться до вашего тела, – ответил он. – Если позволите, – понизив голос до шепота, добавил Торн.

Оливия после непродолжительно колебания сказала:

– Ладно.

Кровь взыграла в нем, и ее тихие вздохи возбуждали его почти так же сильно, как шелковистая гладкость ее полной груди под ладонью, в которую упирался напряженный сосок.

Природа требовала переступить через очередной барьер, и в нетерпении Торн развернул ее к себе лицом, приподнял и усадил на стол, прямо на стопку тетрадей.

– Торн! – воскликнула она. – Осторожнее!

– Непременно, сладенькая, – пробормотал Торн, расстегивая пуговицы на ее дорожном платье. – Я бы никогда не причинил вам боль, вы же знаете…

– Я не это имела в виду, – скороговоркой проговорила Оливия.

Торн между тем, справившись с пуговицами, распустил присборенный ворот нижней рубашки и вместе с чашками корсета опустил, открыв своему жадному взгляду грудь Оливии во всем ее великолепии.

И не только взгляду, а еще и рукам и губам.

Кажется, он попал в рай. Ее грудь тоже пахла жасмином. Возбуждение Торна достигло предела, и он опасался, что кульминация настанет слишком быстро.

– Попросив вас быть осторожнее, я имела в виду… имела в виду…

Оливия забыла, что именно она имела в виду, когда он лизнул ее сосок. Пожалуй, она не возражала бы, если бы он решил задрать ей юбки и…

Торн хотел ее так, как никого никогда не хотел, и его останавливало только одно – нежелание превращаться в животное, живущее лишь инстинктами. Нужно оставаться человеком, чей главный орган – мозг.

Увы, Оливия быстро забыла обо всем на свете. Она никогда не теряла сознания, но сейчас ей хотелось с головой погрузиться в эту бездну наслаждения. Неужели то, что он сейчас делал с ней, может любой мужчина? Скорее всего, нет. И если прежние годы Торн обучался всему этому и достиг столь впечатляющего мастерства, то Оливия совершенно напрасно избегала любых выходов в свет ради того, чтобы с ним не встречаться. Они могли бы встретиться раньше…

– Какая вы изумительно вкусная, – пробормотал он. – Я мог бы часами не отрываться от вас…

– Это было бы… неблагоразумно.

– Вот это, – и он лениво провел языком по ее соску, – неблагоразумно, но меня это не останавливает.

И ее тоже. Как-то раз маман сказала Оливии, что именно женщина ответственна за то, чтобы мужчина в ее обществе вел себя прилично. Если это так, то Оливия явно поступала безответственно.

Но как оказалось, желания, и весьма острые, есть и у нее. Ей тоже хотелось прикоснуться к нему, вдохнуть его запах. Что касается запаха, то она имела возможность вдыхать его полной грудью, целуя его макушку. Ее манили нотки сандалового дерева и что-то еще неуловимое. А потребность его осязать она удовлетворила тем, что просунула ладони ему под сюртук и сквозь сорочку ощущала крепость его мускулистых предплечий.

Простонав что-то нечленораздельное, он схватил ее ладонь и прижал ее к чему-то выпирающему из-под брюк.

– Это брагетт? – спросила Оливия.

Торн прыснул от смеха.

– Что-то вроде.

– Я думала, мужчины их больше не носят.

– Просто проведите по нему ладонью. Вверх и вниз, вверх и вниз.

И лишь выполнив его просьбу, Оливия поняла, что это не пришивной клапан из ткани, а плоть. Живая плоть, при этом весьма твердая. И, кажется, под ее рукой она еще и увеличивалась в размерах.

– Трение… вам приятно? – поинтересовалась она.

– О да. – Он зажмурился. – Словно я, черт возьми, в рай попал. – Торн тяжело дышал. – Я мог бы вас тоже так потереть, если хотите.

– У меня нет такого стержня из плоти, как у вас.

– Слава богу. Но это не значит, что вам нечего потереть, – сообщил он и деловито завозился в ее юбках, намереваясь их приподнять. – Я сейчас вам покажу.

Он как-то ее передвинул, или, может, стопка журналов, на которых она сидела, сама сместилась, но только что-то упало с края стола и разбилось с оглушительным звоном. Одного взгляда в направлении звона хватило Оливии, чтобы туман в ее голове рассеялся. Она знала, что именно свалилось. И очень скоро…

Она с силой толкнула его в грудь.

– Спустите меня! Скорее!

– Мы можем потом убрать стекло, сладенькая…

Оливия, не мешкая, сползла со стола.

– Вы не понимаете! В стеклянной банке был белый фосфор, который необходимо постоянно держать в воде. Потому что как только он высыхает, он тут же самовоспламеняется на воздухе.

Он попытался снова затащить ее на стол.

– Пусть себе горит. Пол все равно каменный.

– Не могу я оставить все как есть, – высвобождаясь из его объятий, сообщила Оливия. Оказавшись на свободе, она бросилась в угол, где стояло ведро с песком, канистра с водой, жестяная банка с пищевой содой и метла с совком – все на случай аварийной ситуации вроде той, что произошла сейчас. – Дым белого фосфора токсичен, – пояснила она.

И словно в подтверждение ее слов, с того места, где разбилась склянка, послышалось шипение. Оливия засыпала песком шипящую субстанцию, от которой уже поднимался белый дымок, после чего залила все водой из канистры. Затем, стараясь не дышать, она аккуратно собрала все с пола на совок и бросила в очаг.

– Дым поднимется наверх и вылетит в трубу, – сказала она. – К счастью для нас, фосфор не вступает в реакцию с углеродом, и его было мало, поэтому, скорее всего, он весь прогорел. Но на всякий случай мы должны на некоторое время покинуть лабораторию.

– Теперь, когда все под контролем, мы же можем… – начал было он, но Оливия была тверда.