— И часто ты у него бывал? — полюбопытствовала Арония.

— Дык вот лет восемь назад и был — как Белоглазы хату Акимову продать надумали. Спрашивал у него, чо делать? Уйти мне отселева или дальше эту хату беречь. Он сказал справедливо. Мол — оставаться и никому житья в ней не давать. Пока не сыщутся достойные хозява. Об их потом и заботиться. А не найдутся, то и хате конец. Я всё так и сделал. Пока вы со стар… с Полиной Степановной сюда не пришли.

— Ага. Помним, как ты о нас заботился.

— Дык я проверял! — обиделся Михалап.

— Так, ну, допустим. И что же в этот раз присоветовал Старинушка?

— Не присоветовал он, а сперва совет мы с ним держали, — обиделся домовой.

— О чём?

— О вас, людях. Такие дела у нас да с такими уважаемыми домовыми с наскоку не делаются, — важно пояснил Михалап. — Я его сперва ввёл в курс. И обсказал ему всё про вас, про своих новых жиличек. Он решил, что вы — не шелупонь какая.

Арина хмыкнула:

— А шелупонь это кто?

— Внуки Белоглазы, што про своё казачество забыли да родовое гнездо отдали ни за грош. Пропойцы ещё. Те, кто дом в грязи держат. Да разные есть — без царя в голове и без совести. Вас он одобрил, — солидно заметил Михалап, — хозяйственные, род свой почитаете. Полина с хороводницами ходит, людей радует. Опять же — ты башибузуков помогла поймать. Я ж слышал всё, когда ты говорила со ста… Полиной. И пластунство тебе твой батько передал. Не кажному это на пользу ведь. Шелупони это только во вред. Енто Ратобор — вот он самая што ни на есть шелупонь. Ну, об ём дело впереди, — хлебнул он ещё глоточек.

— Так поскорее уже! — не выдержала Арония.

— Погодь, не торопи. Мы со Старинушкой два самовара чая выпили с плюшками, пока всё это дело обмусолили. А я вот за одну кружку должон успеть тебе всё доложить, — кивнул он на свою чашку. — Я и то стараюся.

Так вот — попросил я у его помощи. Мол, что звестно про Ратобора? Хочу вызнать, чтоб моей жиличке конфуза не было. А то сватает. Чьих Ратобор кровей да чем кормится. Хотя я и сам знаю — башибузук он. Но что моё слово? Олово. А Старинушки — золото. Мало ли — вдруг я чо напутал. У меня память похужей. А тут старинушка такое мне рассказал, что уж и не знаю, как сказать… — почесал домовой всё ещё стоящую дыбом шевелюру. — И как мы с етого дерь… с неприятностей живыми выберемся…

— Да не тяни ты, Михалап! — поторопила его Арония. — Что Старинушка рассказал?

— Что ты погоняешь? Не запрягла ишо! — рассердился домовой. — Слушай сюда!

Родом етот Ратобор не хухры-мухры — из древних тмутараканских князей Игловичей. Токмо в той княжьей семье Ратобор был высевком, пустой половой. Из трёх братьев два — родительска опора, а он — одни беды. Неслух, гулеван и вор. Змалку с дурной компанией водился. А вырос — в ученики к одному злому ведьмаку Смугляку подался. Хотел выучиться золото абы с чего делать да клады искать. Ратобор хотел богатеть и на дурняка. Ведь князья-родители его долю ему не дали — всё равно прогулеванит.

— А что, можно научиться клады искать? — удивилась Арония. — Я думала — их случайно находят.

— Не токмо можно, а этому нужно учиться! — всплеснул руками, чуть не разлив чай, домовой. — Их мало найти, их надоть ищо и взять. И так, чтобы не помереть.

— А ты умеешь?

— Смеёшься? Стал бы я царские рублевики собирать, абы ж клады умел искать! — отмахнулся Михалап. — Рази что с гномами дружбу завести. Но они такие злыдни… Ну, ладно, Аронеюшка, об этом мы потом как-нибудь.

— Да, да, давай про Ратобора!

— Так вот! Выучился он, всё ж, у Смугляка этим премудростям. Хотя, говорят — шибко злой он был, бил своих учеников. Но он стерпел. И с тех пор Ратобор за богател. Хранителям от него покою нету — под корень их изводит. Иных облапошил, многим людям за золото кровь пустил. Это сейчас он — почтенный бизнем… бизмесме… в общем — купец. На чужих капиталах разжился.

— Короче — разбойник. А я-то ему зачем? — вздохнула Арония. — Бабулю выкрал. Евдокию с Силантием натравил. Любимой обзывает.

— Вот то-то и оно! В жисть бы никто не догадался — ради чего это! — хлопнул по коленке домовой. — А Старинушка знат. И ещё Лесовик.

— Лесовик-то причём?

— Старинушка — от домового прознал, што в доме Игловичей жил. Да и от других. А Лесовик — свидетель…

— Чего свидетель?

— Об етом опосля, — важно заметил Михалап. — Сперва за мать твою скажу, Арину.

Она до того гаданиями да приворотами промышляла. Да всякое зло творила — наподобие Явдохи. Сильнющая ведьма была. А лет сто пятьдесят как, Арина с Ратобором стакнулась и тоже стала клады с им искать. А кажын клад — это чьи-то слёзы да кровь. Редко какой нажит честным трудом, а чаще — разбоем. И почти на всех заговоры стоят и незримые Хранители их берегут. Клад ни за что не взять, ежели его Хранителя не убрать и заговор не снять. А кто его без правил возьмёт, тот вскорости смертью помрёт — от заговора, аль от морока ад лихоманки. Иль Хранитель его изведёт, лихоимца.

— Наверное, ты об этом много интересных историй знаешь?

— Знаю. Но, опять же, Аронеюшка — сначала они интересные, а потом всегда грустные. Да ты мать Арину вспомни — вот и вся история.

Да, так вот — Ратобор с Арина умели любой заговор снять и самого лютого Хранителя извести. Много они богатств насбирали. В золоте купались. Ну и в крови тож. Потому как на ихи клады завсегда иные охотники находились и забрать их норовили. А, чтоб уберечь ето золото и самоцветы, Ратобор с Ариной частенько раз их вдругорядь закапывали. Только уж со своими Хранителями и заговорами. Это щас Ратобор золото в железны ящики прячет. Раньше его прикапывали.

— Так это они ж с мамой клады прятали. А-то я причём?

— Вот тут-то и закавыка, — кивнул домовой. — Ты её наследница. Похоже, какие клады Ратобор с Ариной прятал, он теперя без неё взять не может. И в этот раз он за таким прибыл. Лесовик это место знат. Он видал, как они здеся, в его лесу, лет семьдесят назад цельный сундук золота закопали. И Хранителя над им поставили. А Хранитель тот особый — это Калина, Аринин воздыхатель.

— Как это — воздыхатель? Ты ж говорил, что все Хранители — незримые.

— Так он и был покойник — руки из-за неё на себя наложил, — вздохнул домовой.

— Ого!

— Твоя мамка бедовая была, — пояснил Михалап. — Так Старинушка и Лесовик говорят. И Ратобор тоже к ней женихался, да она его отшила. Може, и правда, она зазнобушкой его была, а може — штоб клады с ей не делить. А этот Калину княжий конюх был, это немалый человек по тем временам. Дорогие кони ему в руки доверяли. Вот он ей и подарки дорогие дарил, и мониста да перстни на руку. Она их брала, а замуж идти согласие не дала. Вот он и… того. От любви помер, удавившись. А такие неприкаянные самоубивцы — самые лучшие Хранители кладов. Да и Аринино добро он охотно охранять взялся. Так, небось, и любил её. Лесовик видел, как они всё с этим кладом обустроили.

— А Калина к Ратобору разве не ревновал?

— Нет. Калина знал, что не люб он ей, вот и подвязался. Это уж опосля к твому отцу Арина сердцем прикипела да и к его матери — Полине тож. Потому — Старинушка от домовых вызнал — она все ведьмины дела и забросила. И тем лишила Ратобора доступа к совместному добру — без неё он его взять уж не мог. Хотя у него, видать, и своих заначек было немало. Вон чо — каких лабазов да лавок сейчас пооткрывал. Не бедствовал, в обчем. А сейчас, видать, понадобилось это добро. Пути к ему ищет.

Ну и… дальше ты всё знашь.

— И что? Ратобор думает, что я ему тот клады достану? Но я этого делать не умею. Ты ж сам говорил — этому учить надо.

— Надо. Но он тебя и научит, Аронея. Коль согласье своё дашь. Но тут ведь не твоё уменье главное. Лесовик говорит — заговоры Ратобор и обойти может, он теперь уже знает — как. Одно у него не вышло — без Арины ему Калина этот клад не отдаёт. Сказал, мол — с ней приходи. А как, если она уж на том свете?

— Но я же не Арина! — воскликнула девушка. — Причём я.

— Дык, наверное, ты на неё похожа? — почесал макушку Михалап. — А если и не сильно, то Ратобор, небось, ждёт, что Арининой дочке Калина клад охотней выдаст, чем ему. Так быват — раз уж полюбил кого, то и чадо его признат.