Ещё одно попадание обрушило каменный козырёк, под которым скрывалась расселина. Моё убежище теперь было на виду, но оставалось достаточно надёжным укрытием — если только мобильные доспехи не пойдут в атаку через лес и не начнут палить по мне прямой наводкой. Но хотел бы я посмотреть, как у них это получится — шагать через завалы из деревьев, которые они тут устроили…

Для меня каждый завал был дополнительным укрытием от пехоты, которая откатилась по команде, освобождая холм для удара. Как только артподготовка будет закончена, они снова пойдут в атаку, чтобы расправиться с ослабленной целью.

И они пошли, как только прекратилась ракетная атака. Сканеры ксеноброни показали несколько человеческих фигур, пробирающихся через переломанный, загорающийся лес. Вряд ли их целью было поджариться в пожаре, значит, будут спешить, чтобы выгнать меня на Охотника, поджидающего где-то у реки, до того, как пламя как следует разгорится.

Я угадал. Моё местоположение вычислили довольно скоро, обстреляли, но только загнали поглубже в грот. Тогда в дело пошли гранаты, выпускаемые из подствольников, несколько из них взорвались в опасной близости, обдав меня каменной крошкой. Потом пехотинцы пристрелялись, и две гранаты взорвались прямо в гроте. Во все стороны полетели обломки, свод над мной угрожающе затрещал, и я пулей выскочил из убежища, на ускорении метнувшись под прикрытие горящего завала. Сканеры меня не засекли, но невооружённые глаза заметили чёрную фигуру на фоне пламени, как только я остановился, и атака началась.

Тяжёлая пехота выдвинулась с позиций со всех сторон, оставив мне только один путь отступления — к реке. Марксманы с плазмомётчиками, прикрывая друг друга, методично выдавливали меня с холма.

Я осложнял им задачу как мог. Укрывался в очагах пожара, чтобы сканеры, ослеплённые разгорающимся пламенем, не могли определить моё местоположение, использовал завалы деревьев, прячась от стрелков, водил кругами по макушке холма, тянул время, чтобы дать как следует разгореться пожару, который заставит штурмовиков отступить…

Это был исключительно хорошо подготовленный отряд. Они справились со всеми проблемами, которые я им подкидывал, и всё-таки вынудили меня отступить с верхушки к подножию холма.

Там я пошёл на прорыв, пользуясь своей быстротой, и проскочил между двумя двойками, которые не успели меня задержать. Сбегая по склону холма в направлении, которое было нужно мне, я слышал их переговоры:

— Уйдёт! — панический вскрик.

— Не уйдёт… — уверенно и весомо.

Прав оказался второй: уйти мне не дали. Там оказалось второе кольцо засады, и я с разбегу вылетел под перекрёстный огонь. Ксеноброня впитала плазму, но мне пришлось отходить назад, к торопящимся вдогонку пехотинцам, и прятаться среди горящих деревьев наверху, чтобы меня потеряли из виду. Сканеры я обманул, но не глаза — моя фигура в ксеноброне была видна на макушке холма, и по мне открыли беглый огонь, от которого пришлось уходить — снова через завалы — на противоположный скат холма, куда меня выгнали в первый раз.

В конце концов тяжёлая пехота добилась своего: я отступал к реке. Цепляясь за каждое дерево, огрызаясь, контратакуя молниями при малейшей возможности, но отступал. Пехотинцы потеряли четверых прежде, чем я оказался у подошвы холма.

Операция вступала в заключительную фазу. Я был блокирован, загнан и обессилен, со всех сторон окружён врагами, мне было некуда податься, кроме как к реке, до которой оставалась сотня шагов. Вокруг меня разгорался подлесок — начинался низовой пожар. С безопасного расстояния по мне палили из плазмомётов и тяжёлых винтовок, отжимая всё ближе к берегу. И деваться мне было некуда.

Охотник ласково погладил тяжёлую винтовку, лежащую у него на коленях. Выбранная им тактика сработала безукоризненно — как и должна была. Осталось совсем немного, скоро Приму выдавят прямо на линию огня, и он, Охотник, нанесёт ему смертельный удар. Штурмовики докладывали о том, что цель в ксеноброне. Это хорошая защита, надёжная, но не абсолютная. На то, чтобы погасить воздействие, расходуется энергия симбионта, а она не беспредельна.

Прима щедро использовал молнии, истощающие симбионт. Удар ракетами с мобильных доспехов, превращённых в мобильные артиллерийские установки, должен был исчерпать запас энергии, и когда Приму выгонят на берег, несколько попаданий из плазмомётов окончательно перегрузят ксеноброню. В самый ответственный момент Прима останется без защиты. И тогда Охотник его убьёт.

За рекой в зарослях, затянутых дымом, что-то мелькнуло. Вот он… Охотник вскинул винтовку, приложился глазом к окуляру прицела, повёл загнанную цель, но та снова скрылась за деревом. Ничего, от ракеты ствол его не защитит…

Он отдал приказ, и ствол могучей ели сломался, как сухая веточка. Внутри всё замерло от сладкого предвкушения при виде мощи подвластного Охотнику оружия. Если этот выстрел не перегрузил ксеноброню, то уж следующий наверняка… «Ратник» переступил огромными ногами, поднимая буруны в реке, повернулся, сопровождая цель, замер…

Что-то мелькнуло на грани восприятия, раздался оглушительный грохот, страшный удар швырнул мобильный доспех навзничь, и Охотник увидел, что вместо кокпита в груди «Ратника» зияет огромная дыра. Осознание своей ошибки заставило Охотника оцепенеть. Цель не была измотана. Прима был полон сил, его хватило на выстрел из какого-то неведомого оружия, поразившего мобильный доспех, и вот он уже бежит к берегу… Надо было уходить.

Охотник бросился к своей стелс-платформе, единственному способу быстро и незаметно уйти из западни, в которую он попал.

Я был загнан. Так это выглядело со стороны. Так это должно было выглядеть — я массу усилий потратил на то, чтобы картина моего безвыходного положения выглядела как можно более достоверной. До реки уже было рукой подать, и если я сейчас сделаю ошибку, дам понять, что моя загнанность — только видимость, Охотник сбежит.

Я увидел его, вывалившись из тлеющего кустарника, и тут же метнулся прятаться за деревом. Слабое укрытие, которое никак не защитит меня от огня мобильных доспехов… Но я не собирался искать убежища от ракет. Мне нужно было несколько секунд, чтобы сформировать на ксеноброне рельсотрон. Оружие требовало чудовищного расхода энергии, но на пару выстрелов меня хватит…

Прямое попадание ракеты раскололо ствол дерева, но я успел. Твёрдо встал на ноги, навёл на «Ратника» руку и выпустил сердечник, сформированный из материала ксеноброни…

Он пронзил многослойную броню мобильного доспеха, словно это было мягкое масло. Чудовищная сила удара вырвала из груди «Ратника» весь кокпит и отбросила назад саму боевую машину. Я пошатнулся от отдачи, но устоял на ногах — ксеноброня погасила значительную часть отката.

— Что это было⁈ — раздалось на общем канале группы тяжёлой пехоты.

— Как говорили мои предки, — отозвался я, — иду на вы… Песец вам, большой и пушистый.

Охотник побежал. Я проследил взглядом направление, в котором он помчался, отметил взглядом слабую рябь воздуха, и вскинул руку, отправляя в полёт второй сердечник. Времени на набор энергии у меня было мало, полной мощи залп не набрал, но и этого хватило с лихвой. Маскировку со стелс-платформы как ветром сдуло, и она проявилась во всех деталях и подробностях — почти разломившаяся надвое от попадания снаряда рейлгана. А потом она рухнула на землю, ломая подлесок, и застыла искорёженной грудой металла и электроники.

Я отчётливо видел выражение растерянности, появившееся на лице Охотника, когда его укрытие и средство побега перестало существовать. Впрочем, растерянность тут же сменилась яростью, и Охотник бросил в бой последний весомый аргумент, который у него ещё оставался: второго «Ратника».

Мобильный доспех двинулся вперёд, ко мне, ступая по речному руслу и оставляя на дне глубокие следы. Но прежде, чем он открыл огонь, я прыгнул, используя возможности ксеноброни, и мои пальцы вонзились в броню «Ратника» рядом с кокпитом. Я повис на груди меха, свободная рука выпустила плазменный клинок, и я ударил им сквозь остекление кабины, пронзая одновременно дверь кокпита и голову пилота.