«Ратник» оступился и начал падать в воду. Я оттолкнулся от него и по-кошачьи приземлился на берегу, не замочив ног. А потом двинулся к Охотнику, который неверящими глазами смотрел, как падает в реку стальной исполин, сражённый одним точным ударом.

Моё приближение привело его в чувство. Развернувшись, Охотник бросился в лес. А я последовал за ним на ускорении.

Далеко он не убежал. Я настиг его и сильным точным ударом сбил с ног. Он перекатился, попытался встать и не смог это сделать — мой удар сломал ему ногу.

— Больно! — вырвался у него жалобный вскрик.

— Будет ещё больнее, — пообещал я, ломая ему вторую ногу.

— Так нечестно! — Охотник взвыл и попытался отползти от меня на руках, но и этого я ему сделать не позволил.

Пинком опрокинул на спину, в два удара ногами сломал ему руки — и смог наконец заняться тяжёлыми пехотинцами, которые на прыжковых двигателях форсировали реку и бросились к нам — спасать своего лидера.

Первыми подоспели те, кто был ближе всего, у самого берега. Зрелище расправы над «Ратником» поколебало их решимость, но стоны и крики Охотника, требующего помощи, напомнили им о чувстве долга, и пехотинцы пошли в атаку, накрывая меня плотным огнём. Их ждал неприятный сюрприз.

Мне больше не нужно было беспокоиться о том, чтобы не спугнуть Охотника, и я развернулся в полную силу. Ускорился так, что человеческий взгляд не мог уследить за мной, и одного за другим начал выбивать пехотинцев. Они ничего не могли со мной поделать, а я мелькал между ними, как призрак, уничтожая их ударами плазменного клинка, зарядами молнии, ломая и отрывая конечности вместе с частями доспехов… Очень скоро в лесу не осталось ни одного живого тяжёлого пехотинца, кроме одного, которого я взял целым и невредимым и притащил к Охотнику.

— Ты что-то там кричал про честный бой, — я прижал пленного к земле рядом с переломанным телом. — Так вот тебе пригодное для переноса и отлично тренированное тело. Перебирайся.

Переселение симбионта не заняло много времени. Боль подстёгивала его, понуждая поскорее покинуть изувеченное тело, и в пехотинца он перебрался так быстро, как только мог. Я впервые видел процесс перехода полноценного симбионта и наблюдал за действом с нескрываемым интересом.

Посмотреть было на что. Сначала лёгкое мерцание определило место, где пряталась тварь — на груди Охотника. Потом она появилась целиком — светящееся создание, напоминающее огромную креветку. Переставляя ножки-лучики, существо перебралось на грудную пластину мобильного пехотного доспеха и начало погружаться в неё.

Новое тело Охотника поднялось на ноги, огляделось в поисках спасения, но память о том, как быстро и безжалостно я пресёк попытку побега, была ещё свежа, а разбросанные повсюду тела штурмовиков не внушали ему оптимизма.

Так что следующим его решением была атака — без предупреждения, стремительная и напористая. Я легко отразил её и контратаковал, сбив Охотника с ног, однако дал ему подняться — и атаковал снова. Он пытался уклониться, но я не позволил ему этого сделать, отшвырнув в сторону серией ударов. Охотник упал на колено, но вскочил и бросился на меня, чтобы нарваться на серию ударов по корпусу и ногам.

Это был не поединок, а избиение. Что бы ни делал Охотник, ни одна из его атак не достигала цели, и он не мог отразить ни одну из моих атак. Я избивал его, методично вколачивая в него понимание, что он не может ничего мне противопоставить, что я, Прима, намного сильнее даже такого подготовленного одержимого, и постепенно им овладевало отчаяние.

Но я ещё медлил — мне мало было отчаяния, я хотел полностью сломать его морально, прежде чем нанести решающий удар. Очередная серия ударов снова повергла его наземь, я придавил его коленом к земле и сорвал с него шлем. У Охотника вырвался вопль бессильной ярости — он уже знал, что шансов у него нет никаких, что я играю с ним, как он сам привык играть со своей добычей, что сейчас он умрёт или будет поглощёмн моим симбионтом, и неизвестно, что хуже…

В отдалении в тайге прозвучал сильный взрыв.

— Что это? — невольно спросил Охотник.

— Твой корабль, — ответил я.

— Как ты меня вычислил? — он цеплялся за разговор, оттягивая неизбежное.

— Твоя «Виверна» засветилась поблизости от места покушения на Полину Медведеву, она же стояла на взлётно-посадочной площадке Нови-Сада в тот день, когда там открыли охоту на мою невесту, — ответил я. — И вот она высадила десант для охоты на меня… Один раз — случайность, два — совпадение. Но три — закономерность.

На заваленный телпами берег таёжной речки опустился тяжёлый вооружённый шаттл. Это значило, что корабля Охотника больше нет. Я дал Медведеву координаты зоны высадки, и он не терял времени даром.

Откинулась аппарель, глава «РосТеха» появился в проёме люка и начал спускаться вниз.

И тогда я разрядом молнии выжег электронную начинку МПД Охотника. А потом встал и бросил подошедшему Медведеву:

— Он ваш.

С минуту мой будущий тесть смотрел, как бессильно мотается из стороны в сторону голова Охотника, закованного в неподвижный доспех.

— Это тело не имеет отношения к гибели моей жены, — сказал он негромко. — Но тот разум, который теперь в нём — имеет, верно?

— Да, — подтвердил я.

— Это трудно осознать и принять, — Медведев взглянул на меня. — Как уничтожить симбионта так, чтобы он погиб окончательно?

— Я могу это сделать, но вы ведь хотите сами? — уточнил я.

Он кивнул.

— Тогда рекомендую напалм, — посоветовал я. — У кого-то из пехотинцев я видел подходящий огнемёт.

— Я подожду, — отозвался Медведев. — Принеси его мне.

Спустя четверть часа, глядя, как осыпается прахом то, что ещё недавно было живым человеком, Медведев спросил:

— Сколько ещё их осталось? И как скоро ты до них доберёшься?

— Как и запланировано, следующим будет Ивар Юханссон, — ответил я. — Борец.

И в этот момент на берегу появился человек, которого я менее всего ожидал тут увидеть.

Илья Кузьмич наконец выследил хитрого хозяина леса. Тот самозабвенно чавкал ягодой в малиннике и подпустил старого охотника совсем близко. Вскинув верное ружьё, старик прицелился в ствол дерева выше медвежьей головы и спустил оба крючка, выстрелив дуплетом.

Небо раскололось с оглушительным грохотом. По ту сторону реки прокатились взрывы, с треском начали валиться деревья, взметнулось пламя… Выстрелив жидкой струёй, медведь помчался прочь от такого страшного места, не разбирая дороги. Илья Кузьмич бросился в обратную сторону — светопреставление началось там, куда он отправил парнишку. И хотя всё внутри сворачивалось в тугой узел от липкого, тяжёлого, тошнотворного ужаса, старик бежал по тропе, ведущей к переправе. Мальчишку надо было спасать.

Чем ближе становилось поле боя, тем тяжелее было старику продвигаться вперёд. Едкий дым, наползающий из-за реки, перехватывал дыхание, пару раз от тяжёлого грохота содрогалась земля под ногами. Всё очевиднее становилось, что пацану не выжить там, куда он ушёл, и что нужно самому обходить проклятое место седьмой верстой, пока не подстрелили, и бежать в деревню, подымать народ, чтобы не пустить пал к жилью.

Упрямство, которого Илья Кузьмич за собой отродясь не знал, толкало его дальше, туда, где раздавались звуки боя — уже по эту сторону реки. Внутри родилась слабая надежда, что, если до сих пор стреляют — может, парнишка ещё жив и отбивается. На вид-то крепкий да ловкий был, хороший охотник бы из него вышел. А может, вовсе и не по его душу это побоище, может, случайно так вышло, что две группы искателей сокровищ столкнулись друг с другом на проклятущем холме, да теперь грызутся, как псы? А парнишка, поди, притаился где-нибудь и отсиживается…

И в этот момент стрельба затихла. Илья Кузьмич остановился, тревожно вслушиваясь в лесную тишину, нарушаемую только потрескиванием горящего подлеска, сделал шаг, другой…

И увидел первое тело. Человек, полностью закованный в металлическую броню, с шлемом, скрывающим лицо, лежал навзничь, раскинув руки, и на груди его доспеха зияла оплавленная дыра. Поодаль лежал другой — с полностью оторванной рукой и свёрнутой шеей. Потом на глаза старику попалось третье тело — с грудной пластиной доспеха, промятой внутрь настолько сильно, что наверняка расплющила рёбра и все внутренности за ними.