Ваюна углубилась в джунгли, жадно осматривая дикие цветы, такие яркие и огромные! Даже розы мёртвого серебра меньше! Запахи бьют в голову, наполняют разум сжиженным счастьем. Девочка потянулась к одному… Рука перехватила кисть, дёрнула назад с такой силой, что Ваюну швырнуло на землю в объятия служанок. Она вскрикнула, но умолкла, увидев: воин загораживает её отчего за кустарником.

Эльф склонил голову, потянул меч и поясного кольца. Пластины обсидиана мелодично ударяются о металл, оставляя глубокие бороздки. Воин пятится, пряча за собой девчонку и служанок.

Кустарник затрещал, через месиво ветвей и лоз прорвалась рука. Серая, как речной камень, с почти чёрными венами. Эльф вышел на свет покачиваясь… Вместо одного глаза торчит гриб, похожий на плевок. Тонкие нити мицелия извиваются, как тонкие черви… Боги, да и это и есть черви!

Существо будто состоит из них, кожа на шее вздувается и опадает, под ней копошатся жирные личинки. Единственный глаз смотрит на Ваюну с ненавистью. Чудовище качнулось вперёд… деревянный меч рассёк грудь. На землю хлынула смрадная жижа, полная червей и личинок, а из раны свесились нити мицелия. Тварь сделала ещё два шага по инерции и рухнула.

Служанки запоздало завизжали, закрывая Ваюну собой, поволокли прочь к городу… Джунгли огласил потусторонний смех, похожий на скрежет металла. Среди деревьев замелькали тени, а земля задрожала, словно нечто потянулась к Ваюне из глубин. Воин закричал. Деревянный меч разрубил существо, вышедшее следом за первым. Ваюна его не разглядела, но в сознании отпечатался образ воплощённого кошмара, состоящего из костей, гнили и паутины, похожей на плёнку, покрывающую мясо.

Всё это тянулось к ней. Стремилось забрать с собой. Воин отбивается, пятясь за служанками, но он один… Когтистая лапа ухватила служанку за голову, промахнувшись мимо Ваюны, сдавила. Девочку облило горячей кровью, а воин рассёк монстра. Тот упал и остался лежать неподвижно, хотя меч едва ли был способен нанести тому урон.

Она лежала на койке уже несколько часов, пытаясь найти силы хотя бы, заплакать. Нет, не смерть так её напугала, но полное непонимание. Что вообще происходит, зачем её пытались убить до жертвоприношения, за что её так защищают?!

За время бегства в город воин лишился части лица, но остался жив. В отличие от половины служанок. Только Ваюна и Алаан остались невредимы. Толмач сидит в углу комнаты, подтянув колени к груди и обхватив их.

За дверью загремели шаги, грохнул засов, и в проёме появился великий жрец. Вместо привычных одеяний на нём плетёная накидка пёстрых цветов. Волосы собраны в хвост на темечке, а лицо покрывают следы охры и угля.

Следом за жрецом в комнату вошло трое каннибалов.

— Ты поступила плохо. — пробубнил Алаан. — Наказание неизбежно.

— Ну и что ты мне сделаешь? — фыркнула Ваюна, скорее чтобы просто взять себя в руки, а не оскорбить жреца.

— Не тебе… — повторил Алаан и замер, медленно поднял взгляд на жреца.

Двое воинов схватили парня, прижали к стене, а третий ухватил Ваюну. Сдавил затылок ладонью, не давая отвернуться. Оттянул веки вниз свободной рукой. Жрец методично, не обращая внимания на крики Алаана, достал обсидиановый нож, крючок и набор костяных игл.

Алаан вопил, даже не пытаясь терпеть. По перекошенному лицу бежали слёзы, он рвался из хватки, но только продлевал агонию. Просил пощады на родном и священном языках. Жрец остался неумолим.

Орудуя ножом, он смотрел в глаза Ваюне.

Когда закончил, Алаан тряпкой упал на пол и остался лежать, мелко сотрясаясь от рыданий. Его раны зашили, сделав лечение лишь частью пытки. Жрец отряхнул ладони, поцокал нечто. Замер, глядя на едва живого толмача, и пнул того под рёбра. Алаан задушено вскрикнул и просипел:

— Ты будешь слушаться. Иначе он страдать.

Ваюна дёрнулась плюнуть жрецу в глаза, но остановилась и опустила глаза.

— Да…

Когда за жрецом захлопнулась дверь, девочка потянулась к толмачу. Алаан дёрнул плечом, отполз в угол, зыркая на подругу из-под мокрых от пота и крови волос. Словно избитый щенок.

— Я… — начала Ваюна, но умолкла, не в силах подобрать слова. Да и что тут скажешь? Ничего. — Мне правда жаль… я не думала, что они накажут тебя.

— Я тебе говорил… говорил! — срываясь в слёзы, простонал Алаан. — Они бьют меня за тебя! МЕНЯ!

Девочка вновь потянулась к нему, обнять, утешить и пообещать, что больше этого не повторится. Эльф вжался в угол, выставив перед собой ноги, скуля от ужаса и ярости. Ваюна опустила взгляд, медленно поднялась и вернулась на койку. Отвернулась к стене.

Я развёл костёр, и свет раздвинул сумрак, умял меж деревьев. Мика протянул руки к огню, а проводники-толмачи возносят хвалы богам. Умоляют их о защите. Джунгли молчат, а на границе света и тьмы тени пляшут на обломках башни, покрытой мхом и лианами. Подаренная Тьма сдавливает сердце, и я чувствую отзвуки эмоций дочери. Стыд, страх, переходящий в ужас и ярость.

Я закрыл глаза и выдохну. Она жива и это главное. Надеюсь она тоже чувствует меня и знает, что спасение близко.

Джунгли обступают со всех сторон, тянутся к нам лианами. По ветвям за нами следует стая обезьян, красно-рыжих, как жители северных островов. Проводники прогоняют их гортанными воплями и вскидывая руки. Мика наблюдает за ними с прищуром. Я же поигрываю обломком меча из мёртвой стали, разрубив очередное сплетение зелени.

Так, не привычно чувствовать знакомую с юношества рукоять, но без веса. Словно мне укоротили руку. Странное чувство. По тёмно-серому металлу стекает густая зелёная жижа, а воздух наполняет характерный запах. На который сбегаются чёрные муравьи и пёстрые бабочки размером с ладонь взрослого мужчины.

Идёт третий день. Дороги нам перекрывают реки с грязной водой, овраги без дна и настолько густые заросли, что пробиться невозможно. Я стряхнул сок с клинка, скривился, в который раз увидев обломанный край, и спрятал в ножны.

Очередной овраг — разлом в земле, словно трещина на переспелом арбузе. Мы идём по краю, звериной тропой. Противоположный край похож на слоёный пирог с чередующимися чёрными полосами; у самого дна проступают красные. На самом дне, среди бурной растительности, торчат белые, как выцветшие кости, обломки стен. Словно целый дворец смели божественной рукой.

— Что это? — спросил я, указывая на руины.

Оба проводника посмотрели вниз, затем на меня с видом, будто ребёнок спрашивает о цвете листьев.

— Руины. — ответил один, неуверенно улыбаясь.

— Это понятно. — ответил я, закатывая глаза. — Я спрашиваю чьи они и почему там.

— А… Древние!

ответили проводники в голос, тоном столь глубокомысленным, что совершенно ясно, о древних знают совершенно всё с самого рождения.

— А… — протянул я. — Древние, конечно же, как я и сам не догадался.

Проводники закивали, улыбаясь, и продолжили путь. Я же начал наблюдать и вспоминать расположение прошлых оврагов и каньонов. По спине пробежал холодок. Ощущение, что некто огромный бил по земле молотом, отчего та треснула. Занятные дела творились в этой части мира.

На очередной смене маршрута мы вышли на высокий холм и разбили лагерь. Отсюда видны стена гор, больше похожая на нижнюю челюсть полню клыков. Солнце опускается за джунгли, и вершины гор наливаются пунцовым, словно раскалённые добела наконечники стрел.