Бессмертный Легион, под командованием «Элдриана», расквартирован в столице, и вид правителя в ужасающей броне, поднимает дух народа. Лже-император ежедневно проводит смотр и манёвры легиона, завораживая наблюдателей слаженностью действий.

Когда Геор придёт, первые два легиона зафиксируют точное место вторжения и вступят в бой, предварительно отправив сообщение. Только тогда Бессмертные выдвинутся на встречу. Главная задача, сцепиться с альянсом Старых Королевств и Святых Земель вдали от населённых областей. Не дать войне захлестнуть продовольственные и ремесленные области.

Маршал стиснул кулаки.

Всё идёт своим чередом, но так плохо… кажется, с этим мог справиться только Элдриан. Двужильная сволочь работала, даже когда спала, решая тысячи мелких проблем. Мерзкий страх неудачи облизывает хребет в пояснице. Элиас зажмурился и откинулся в кресле. Лицо затвердело, губы сжались в тончайшую линию.

НЕТ.

Он не просто старый алкаш, о нет, он водил войска, сражался с Элдрианом и счёт побед не многим ниже поражений! Элиас шумно выдохнул и вновь склонился над бумагами, хлопая печатью и перекладывая в две стопки. Отклонённые и принятые. Попутно проглядывая донесения и внося мысленные коррективы в план, которые выплеснутся в императорское повеление.

В дверь постучали.

— Да? — Крикнул полуэльф, продолжая работу.

В кабинет вошла Фарин. За последний месяц огненные волосы потускнели и укоротились, подрезанные в косое каре. Чародейка преобразилась, в статную, с прямым взглядом женщину, облачённую властью. Однако в глазах остался тот страх, с которым она спускалась в Крипту и бежала из неё, осознавая, с кем связала судьба.

— Занят? — Спросила Фарин, оглядывая стол, заваленный бумагами и свитками, где среди ворохов затаилась тарелка с надкушенным бутербродом.

— Нет, — ответил маршал, не отнимая взгляд от стола, — как раз начал развлекаться. Что-то случилось?

— Ну-у-у… — Протянула волшебница, складывая руки на груди, глазки забегали, как у девчонки, пойманной за постыдным. — Есть одна, маленькая… наверное… я не уверена.

— Говори. — Вздохнул Элиас, откладывая очередную бумагу.

— Это надо посмотреть.

— Ладно, веди. — Полуэльф тяжело поднялся из-за стола, охнул и прижал ладонь к пояснице. — Да чтоб меня…

— Да чтоб меня! — Повторил Элиас спустя десяток минут.

В тайной комнате дворца, освещённой двумя лампами за столом, сидит марионетка-святой. Тёмная броня блестит, наполированная воском до зеркального сияния. Фрейнар сидит прямо и ест кашу. Самостоятельно.

— Вот… — Пробормотала Фарин, потирая плечо и нервно сглатывая. — Он… ну ты видишь…

Святой отложил ложку и посмотрел на них. Взгляд золотисто-голубых лучится почти детским удовольствием, но не разумом. Так может смотреть ребёнок, ещё не научившийся говорить и до конца не осознающий себя. У Элиаса засосало под ложечкой, а в животе образовался ледяной ком.

Утро началось с ритуального омовения. Две эльфийки провели Ваюну в глубины дворца, в комнату без потолка. Девочка невольно задрала взгляд, рассматривая колодец, на дне которого оказалась. Каждый блок покрыт узором витиеватых линий, что пытаются рассказать некую историю. Внизу каменная чаша, полная исходящей паром воды. На поверхности плавают красные бутоны, раскрываются, будто красуясь жёлтыми тычинками и лепестками размером с человеческую ладонь. От аромата кружится голова, а краски будто становятся ярче.

Служанки раздели Ваюну и погрузили в воду. Горячая, с едва заметным запахом тухлых яиц, она пропитывает тело, наполняя мышцы тягучим блаженством. Девочка почти уснула, но настойчивые руки вытянули на берег и уложили на широкую лавку. Сил и желания сопротивляться не осталось… Она даже не отреагировала на снятие обруча, лишь направила взгляд к клочку неба, что заглядывает в колодец.

Ладонь безжалостно мнут мышцы, втирают в кожу пахучее масло и мази. Волосы старательно вычёсывают, также пропитывая маслами, и укладывают в затейливую причёску.

Последним штрихом стали новые одежды, украшенные дисками нефрита и цветными бусинами. Ваюна моргнула и… очутилась на паланкине. Тёплый ветер дует в лицо, а по бокам шумят джунгли. Яркие птицы с огромными клювами кричат друг на друга. Два десятка рабов-людей несут паланкин, впереди и позади маршируют эльфы-воины в накидках из шкуры леопарда. А вместе с ними уже знакомые Ваюне каннибалы. Носители деревянных мечей шагают, расправив плечи и глядя на остальных, как на… невкусную еду.

Во главе процессии шагает жрец, облачённый в яркие перья с красными от крови кончиками. Каждый шаг сопровождается звоном множества браслетов на его ногах и потряхивание посоха из покрытых резьбой костей.

Сама Ваюна сидит на стуле-троне, довольно жёстком, со строго вертикальной спинкой. На такую плечи не опустить и не расслабиться…

— Очнулась, наконец…

Она опустила взгляд и только сейчас заметила Алаана. Эльф сидит у «трона», как пёс на цепи.

— Как я здесь оказалась… — Пробормотала Ваюна, охнула и прижала ладонь к виску, голова кружится, как мяч на верёвке. — Проклятье…

— Как-как ножками, завели, посадили, только в зад не поцеловали. — Пробурчал эльф, но с явным облегчением, отвернулся.

Ваюна же вспомнила начало дня и залилась краской, кто знает, может, в процессе и поцеловали. Она едва вспоминает события утра, остались только ощущения прикосновений и клочок неба в колодце.

— Куда нас несут? — Спросила она, только чтобы отвлечься от головокружения и подступающей тошноты.

— Без понятия, — вздохнул Алаан, — говорят про какое-то служение и то, что жрать хочется.

Ваюна поморщилась, вспомнив служения, случившиеся в первые дни прибывания. Хотя вспоминать такое совершенно не тянет, и память старается заместить картины чем-то менее ужасным.

Джунгли наблюдают за процессией тысячами глаз, обезьяны, как их назвал Алаан, свешиваются с ветвей. Некоторые подбегают к самой процессии, но воины отгоняют их, потрясая копьями… а затем настала тишина. Сам звук умер, и пропали все животные и насекомые. Ваюне показалось, что если бы деревьями могли убежать, они бы тоже ушли. Тропа впереди расширилась в огромный котлован, не глубокий, но обширный. Внизу тысячи рабов-людей и эльфов укладывают мозаику на утоптанную землю. Под чутким надзором эльфов люди достают из корзин яркие плитки, переворачивают узором вниз и укладывают в общий порядок.

Получается, что дно покрывает ряд одинаковых серых плит, а узор смотрит в землю.

— Зачем они это делают? — Спросила Ваюна, наклоняясь к Алаану.

— Я толмач, а не всезнайка. — Буркнул тот, но всё же обратился к идущему рядом воину серией мелодичных звуков, тот ответил, не оборачиваясь.

— Что он говорит?

— Хм… обряд сдерживания, а вот последнее я не понимаю, как перевести. — Вздохнул Алаан. — Понимаешь, тут нечто среднее между Самым Страшным Ужасом и Блаженством. В общем считай это задабриванием божества.

— Мозаикой?

— А тебе не нравится?

— Нет, всяко лучше, чем опять кровь…

— А ты думаешь, что добавляли в эту плитку?

Ваюна прикусила язык, отвернулась и вперила взгляд в чащу. А нечто взглянуло на неё в ответ… множество взглядов. Девочка застыла, силясь разглядеть наблюдателей, но густые тени скрывают. Процессия огибает котлован, а рабы выпрямляются, глядя на Ваюну пустыми глазами. Эльфы, надсмотрщики кланяются жрецу, а затем Ваюне… Что сильно не вяжется с её ролью пленницы и возможной жертвы.

От работы не отвлекаются только два эльфа, что в согбенном состоянии исследуют каждую плитку. Ощупывая внешние стороны и сверяясь с листами бумаг, жёлтой и даже на вид хлипкой, с отчётливыми волокнами. Ваюна запоздало разглядела на плитках точки, помогающие составить узор без видимого рисунка.

Котлован остался позади, процессия удалилась в джунгли, пробиваясь через густые заросли. Несколько воинов-ягуаров вышли вперёд жреца и активно работают бронзовыми клинками. Брызгает белёсые и зелёный сок, а воздух наполняет острый запах, от которого щиплет в носу. По команде жреца паланкин опустили, и воины-каннибалы встали перед Ваюной, повели в чащу. Алаан двинулся следом, но его отбросили хлёсткой пощёчиной и прошипели нечто, отчего толмач сжался в клубок.