— Ты его хотя бы моешь? — Спросил полуэльф, выразительно дёргая носом.

— Ну… — Протянула девушка и опустила взгляд, заливаясь краской. — Это проблемно.

— Сложно снять доспехи?

— Нет…

— Ладно, я тебе помогу. — Вздохнул Элиас и откинулся на стуле. — Если учуют его запах… сама понимаешь, вопросы появятся.

Ложка в руке марионетки дрогнула, и кашу разбрызгало по доспехам. Фарина пискнула и торопливо повела рукой, контроль нарушился, и ложка полетела на стол. Фрейнар обмяк в доспехах и запрокинул голову. Элиас вскинул бровь и посмотрел на волшебницу.

— Это что ещё?

— Сложно управлять мелкой моторикой…

— А в бой ты его как ведёшь?

— Ну… он сам может драться, я только подталкиваю.

Элиас потёр подбородок, тяжело вздохнул и вновь посмотрел на бывшего святого. Покачала головой и коснулся Тени Солнца, висящей на поясе.

— А если он… ну это, очнётся. Раны Святого ведь заживают.

— Не знаю, если бы это была физическая травма, он бы уже давно пришёл в сознание.

Голова Фрейнара дёрнулась. Медленно поднялась, а взгляд сфокусировался. Тело приняло сидячее положение, но руки остались болтаться вдоль пояса. Элиас выругался и выхватил Тень Солнца. Волшебный клинок, источая чёрный свет, выпорхнул из ножен. Фарина закричала, махая руками:

— Стой! Это нормально! Он не в сознании!

Фрейнар сидит, глядя сквозь полуэльфа и не замечая меча, направленного в грудь. Элиас шумно выдохнул, с трудом убрал с лица оскал и повернулся к подруге.

— Нормально?!

— Тело… ну знаешь, стремится удержать равновесие. Само! Он не осознаёт ничего!

Тень Солнца с явным сопротивлением вернулась в ножны. Элиас надавил на рукоять, скривился и тряхнул ладонью. Древняя магия, вплетённая в метал, требует крови каждый раз, как меч покидает ножны. Будь на месте Элиаса обычный человек, резни не избежать. Ведь даже ему, с силами Чемпиона Света приходится туго. Да, он уже не тот, что столетие назад, но гораздо сильнее обычных людей или эльфов.

— Я в каземат. — Буркнул Элиас и вышел из комнаты, оставив Фарин вытирать святого.

В коридоре слуги жмутся к стенам, только завидев маршала империи, переламываются в поклоне. Личные помощники подбегают с донесениями и докладами. Элиас всех отсылает в кабинет, где на столе день ото дня не убывает гора бумаг. Сколько бы он за ними ни сидел, сколько бы ни подписал, меньше она не становится.

Бюрократический аппарат новоявленной империи разрастается едва ли не быстрее армии. В ведении Элиаса уже пятнадцать легионов, и каждый требует внимания. Священники Сквандьяра благословляют поля, отчего урожай прёт в рост стремительно и скоро снимут первый. К лету будет собранно минимум три.

В будущем это аукнется, благословение не удобряет почву, лишь истощает её быстрее. Но будущее наступит потом, а для империи может и не наступить вовсе. На карту поставлено столь многое, что стоит подумать об этом, как в животе разрастается ледяной ком.

В рудниках на ровне с шахтёрами трудится нежить поднятая Фарин. Кузницы работают в три смены, что сказывается на качестве продукции, но это не важно. Лучше снарядить легионера плохими доспехами и оружием, чем отправить в бой с палкой и в рубище.

Радостный и тёплый свет пробивается в коридоры через витражи, окрашиваясь в яркие цвета. Элиас проходит мимо них быстрым шагом, и цветные пятна мелькают по лицу и плечам, отражаясь от стальных элементов костюма.

Дверь в каземат распахнулась от пинка, и под ногами загремели каменные ступени. Узкий коридор, освещённый единственной лампой, привёл к железной двери, у которой дремлет стражник из числа первой сотни. Тех самых потомков жителей империи, что первыми присягнули на верность Элдриану.

Увидев маршала, страж вытянулся по струнке и отсалютовал. С такой щенячьей преданностью, что на миг Элиасу стало неловко.

— Как он?

— Не ест. — Вздохнул страж и кивнул на поднос с едой, успевшей заветрится, и потерять аппетитный вид. — Только пьёт.

— Что ни будь говорил?

— Нет, господин командующий. Только мычал и рычал.

— Открывай.

Элиас вошёл в каземат, держа горящую лампу. Жёлтый свет упал на массивные камни стен и нечто тощее, жмущееся в углу на ворохе сена. Руки пленника сцеплены кандалами, как и ноги. От него смердит нечистотами и грязной кожей. Некогда острые уши обвисли к плечам.

При звуках шагов оно закопошилось, с трудом разлепило глаза и заскулило. Каждый раз, стоит появиться Элиасу, пленник приходит в ужас. Словно видит перед собой омерзительное чудовище. Впрочем, обычные эльфы тоже не жаловали полукровку. Морщились и кривились, сначала тайком. А после войны в открытую, Элиас в который раз вытер с щеки давным-давно сошедший плевок. Растёр память меж пальцев и оскалился. В душе с новой силой всколыхнулась чёрная ненависть.

— Хочешь умереть? — Спросил маршал, нависая над эльфом. — Мог бы перегрызть себе вены.

Пленник отошёл от первого ужаса, замотал головой, и грязные, блестящие от кожного сала, волосы разметало по плечам.

— Есть… не могу… нельзя.

Язык даётся ему сложно, горло с трудом выплёвывает чужие звуки. Впрочем, и Элиасу певучая речь чужаков режет гортань. Всё-таки некоторые языки до конца могут изучить только дети. Однако её звуки пробуждают в душе странные чувства… нечто среднее между ужасом и благоговением. Словно он слышал их раньше, задолго до того, как научился говорить.

— Что же тебе можно есть?

— Кровь… плоть…

— А, сырое мясо? Хорошо, сейчас…

— Нет… НЕТ! — Пленник вскинул голову и по тощим щекам бегут слёзы, поднял руку и ткнул тонким, как паучья лапа, пальцем в грудь маршала. — ТВОЯ!

— Вот как?

Элиас кивнул и вытянул над ним руку, задрал рукав и полоснул кинжалом. Кровь хлынула фонтаном. Ударило в лицо эльфа, тот жадно заглотил, хватанув воздуха. Зашёлся кашлем, а затем припал к полу, лакая кровь, как кошка. Тонкий язык облизывает камни с характерным скрипом. Элиас стиснул зубы, голова понемногу кружится, но свет уже начал восстанавливать тело.

Поток крови ослаб, а края раны сошлись на концах, заросли, оставив тонкую полосу нежно-розовой кожи. Пленник же поднял покрытое кровью лицо к нему и тихо, гортанно, засмеялся.

— Тлауиксипа… — Просипел он, слизывая кровь с ладоней.

— Это благодарность? — Спросил Элиас, закатывая рукав и отряхивая капли крови с кисти.

— Нет…

— Если хочешь получить ещё, говори. Кто ты?

— Избранный… Миктлантекуани!

— А по мне ты больной каннибал. — Просипел Элиас, Свет не может восполнить кровопотерю так быстро, так что голова кажется лёгкой, а в конечностях растекается слабость.

— Мы не можем… есть… другое… запрет. Обмен. Сила.

— Куда увезли девочку?

— Миктланксиуакнемиль… — Выхаркнул пленник, щеря красные зубы. — Далеко… Большая Вода.

Элиас поджал губы, развернулся и вышел. Закрыв дверь, повернулся к охраннику и сказал:

— Обучи его нашему языку, можешь кого из магов припахать. Я вернусь завтра, в то же время.

Ваюна лежит в трюме корабля, свет пробивается через щели в палубе и падает на «припасы», что покачиваются над головой. Части эльфийских тел, развешенные на крюках. Похитители содрали с них кожу и вываляли в красном порошке, от которого жжёт язык и свербит в носу. Вдоль стен расставлены глиняные амфоры с кровью. Она видела, как эльфы наполняют из них бурдюки.

В дальнем конце трюма жмутся друг к другу эльфы в путах и с завязанными глазами. Их не кормят и не поят. Каждое утро Ваюне приносят тарелку сырых овощей и фруктов, но ошейник не снимают, как и путы на ногах и руках. Затем забирают одного из пленников, и холодный утренний воздух оглашает гортанный напев жреца.

Пленник не возвращается, и Ваюна совсем не хочет думать, что с ним произошло. Несмотря на все рассказы Элиаса, ей искренне жаль бедняг, что заканчивают жизнь… вот так. Есть в этом нечто неправильное, чего быть попросту не должно. Но увы, оно происходит и, вполне возможно, её ждёт также судьба.