— Хорошо, спрошу прямо — ты осознаешь, что болен?

Он сделал испуганное лицо, а потом издал что-то вроде смешка.

— Конечно, мать твою! Я понимаю, что психопат, — сказал он уже серьезно. — Я людей убиваю большую часть жизни, остальные так не делают.

— И ты понимаешь, что это отклонение, так?

— Говори конкретнее.

— Я имею в виду — сумасшествие.

— Ви, ты меня разочаровываешь, как ты вела практику⁈ Психопаты не безумны, они стабильны, зачастую умны, изощренны и организованы.

— А ещё нарциссичны.

— Это тоже есть.

Она вздохнула и потерла переносицу под ободком очков.

— Если ты понимаешь, что ты психопат, то понимаешь и то, что в обществе тебя считают больным, злокачественным, или даже, позволю сказать, — дефектным.

— О, это я успел заметить, — кивнул он. — Только сам так не считаю.

— Ты на своем месте? Делаешь все правильно? Это твоя позиция? — допытывалась она.

— Я…не знаю. У меня есть несколько теорий касательно того кто я, и почему не могу справиться с желанием убивать. Хочешь одну?

— Безусловно, — она провела рукой, будто уступая ему место.

— Эта бредовая, но интересная идея, тебе понравится. Дело в том, что есть вероятность того, что я… как бы это выразить… предмет эволюции.

— Следующая ступень? — с улыбкой покачала она головой. — Я слышала нечто подобное от нескольких серийных убийц.

— И есть вероятность, что они правы. Раньше я отождествлял себя с ошибкой, будто я подобен этим несчастным: садистам, мазохистам, алголагнистам… Однако у меня зародились сомнения. Вполне вероятно, что я — эффективный инструмент природы.

— Инструмент? С какой функцией?

— Избирательное сокращение популяции, — ответил он невозмутимо. — Гениальный ход по сдерживанию вашей неуемной жажды размножения.

— И ты думаешь, что полезен? — поразилась она. — Правда⁈

— Человечество стоит на пороге вымирания, — вас слишком много. Об этом всем известно, но никто ничего не предпринимает. С тем же темпом размножения, примерно через сто лет начнется эпоха вымирания, деградация и катарсис. Об этом говорят в открытую, даже СМИ, даже чертов Илон Маск. Однако решения, как приостановить рост населения, попросту нет. А теперь подумай, — первый серийный убийца был зарегистрирован в конце восемнадцатого века, и с тех пор рост маньяков пошел по экспоненте. Интересный факт, — Джек Потрошитель работал тогда же. Да, я не спорю, убийц в истории хватало, но массово рождаться они стали недавно, как реакция природы на перенаселение. К 70-м годам убийц стало слишком много. Так много, что человечеству пришлось адаптироваться, чтобы бороться с новой угрозой. Появилась криминальная психология, профилирование, отделы по борьбе с серийными убийцами. Нас начали классифицировать и изучать. Если присмотреться, то становится понятно, что убийцы тех времен были несовершенны. Они напоминают мне детей. Они были неорганизованы, рассеяны и спонтанны, практически все страдали от отклонений: некрофилии, педофилии, каннибализма… Но со временем они стали умней, начали заводить семьи и вливаться в общество, вычленить и поймать их стало сложной задачей. Разве это не прогресс? Да и если подумать, как можно легко приостановить рост популяции? Возможно, этому способствует новая политика инклюзивности, — повальный гомосексуализм все же притормозит рождаемость без насилия и жертв, однако выходом это не назовешь. А если хотя бы один процент населения заменить на таких как я… Это даст умопомрачительный результат.

— Ты считаешь людей болезнью?

— Я считаю болезнью себя. Вернее вирусом, только не массовым, а избирательным.

— Интересная теория… Даже не знаю, как на неё реагировать.

— Как ты сказала, — это всего лишь теория, не нужно воспринимать её серьезно. У меня таких множество, хватит на пару дождливых ночей.

Ви подумала, что за пару таких ночей сама бы сошла с ума и осталась в этой чертовой тюрьме навсегда. Находиться с ним рядом было физически тяжело.

Я очнулся от холода. Тело бил озноб, перед глазами прыгали разноцветные круги. Живот сводило судорогой, он сокращался то ли от переохлаждения, то ли от голода. Пронизывающий ветер бил в спину, и я ощущал себя парусом. Ветви были мачтами, а трава под ногами — палубой.

Я парус, что попал в шторм. Меня треплет и рвет.

Голова кружилась, напоминая качку. Вокруг темнота, словно черные воды океана поглотили твердь и намеревались смыть и меня.

Я попытался сконцентрироваться, но не мог, мешала дрожь. Ноги налились тяжестью, любое движение отдавалось острой болью.

Появилось дикое желание лечь на землю, свернуться калачиком и уснуть. Но я был парусом, пока ветер не сорвет меня, я не смогу прилечь.

Это тело слабее в желаниях, сдерживать их тяжелее. Я все ещё жутко хотел пить, но дождя уже не желал, слишком продрог.

Небо и язык чесались, как будто я наелся кислых ягод. Это от недостатка слюны, кожа пересыхает и трескается, не критично.

Нужно спать, это экономит силы и влагу. Я обязан встретить рассвет, я хочу согреться.

Если не могу спать, буду медитировать…

Только вот… Поймать бы горизонт.

— Часики тикают, Ви. Задавай вопросы, — лениво потянулся он.

Она заинтересовано придвинулась и заглянула ему в глаза.

— Ты боишься смерти, Эм? — спросила она. — Ты прав, — времени остается все меньше. Скоро твоя казнь.

— Все живые боятся.

— А как же самоубийцы?

— Поэтому я и сказал, — живые. Самоубийцы пусты, как твоя чашка кофе, внутри только черный осадок из сожалений и сладость сахарного греха.

— Да ты поэт…

— Ты даже не представляешь, малыш.

Каждый раз когда он говорил это слово — «малыш», у нее между лопаток пробегала иллюзорная сороконожка. Холодная и влажная, как страх, что поселился глубоко внутри. Он говорил это растягивая слог, будто змея — «малышш», брр. Как можно извратить столь простое слово⁈

Как он извращал все вокруг только своим существованием.

— А ты?

— Что? — отвлеклась она от раздумий.

— Ты боишься смерти? — Его зрачки расширились, когда он задал вопрос, хоть лицо и оставалось каменным.

— Нет, — тряхнула журналист головой. — Больше не боюсь, хоть это и странно.

— Я так и думал, — произнес он мягко и как-то странно улыбнулся. В той улыбке не было притворства, она получилась почти настоящей.

Она налила из маленького розового термоса кофе в ту кружку, на которую он показал. Эм молча подвинул ей свой пластиковый стаканчик, пришлось налить и ему.

— Кофе в торговых аппаратах дерьмовый, — объяснилась она, закручивая крышку термоса. — Не могу его пить, вот и взяла свое.

Он отхлебнул из стаканчика и пожал плечами.

— Кофе всегда одинаковый. Я не чувствую разницы между тем и другим.

— Идем дальше?

— Только тебя жду.

Она пролистнула блокнот, следуя списку вопросов, которые начеркала за день до этого. В блокноте был ключ к её новой жизни, а замком был маньяк напротив.

— Хорошо, давай поговорим о твоем большом дебюте, — переключилась она на деловой тон. Ви стала серьезной и сосредоточенной, карандаш в руках заплясал между тонких пальцев с дешевым маникюром.

— О чем ты?

— Облава. Побег из больницы されています. Помнишь?

— Конечно, — кивнул он, затягиваясь сигаретой. — Что тебя интересует?

— Это первый раз, когда ты серьезно засветился. Господин Д. выжил после твоего нападения, попал в городскую больницу округа されOO. Вход в клинику охранялся силами правопорядка, у дверей дежурили патрульные, коридоры были забиты охраной, но ты прошел через все заслоны, убил господина Д, и…

Он расслабленно кивнул.

— Ах да, ты о том прыжке.

— Да, согласно информации из отчетов, ты выпрыгнул с пятого этажа, спасаясь от погони, и упал на балкон соседнего здания на втором. Ты разбежался по коридору, влетел в открытое окно, даже не выглядывая на улицу. Как ты все это спланировал? Можешь раскрыть свой секрет⁈