Мы уже обсуждали вопрос об изменениях состава политической элиты в 1920-х гг. в главе 1. Этот же подход может быть использован и для рассмотрения возможных изменений в ней в конце 1920-х – начале 1930-х гг.: проведём сравнительный анализ тех, кто был избран в ЦК до и после 1923 г. Прежде всего мы подвергнем анализу революционную элиту 1917–1923 гг., а затем — новых лидеров, избранных в ЦК после 1923 г. (но до 1934 г.). Общее число группы революционной элиты — 78 человек, ко второй относится 187 человек (для ясности будем называть их новым призывом партии)[138].
Представители революционной элиты и нового призыва партии почти ровесники. Они являлись свидетелями одних и тех же событий. Средним годом рождения большинства представителей первой группы был 1884 г. Для следующего поколения таким показателем являлся 1890 г. Выше мы уже отмечали, что к первому поколению советской элиты относятся те, кто родился до 1901 г., а ко второму — родившиеся после 1901, но до 1920 г. Таким образом, революционеры и представители нового призыва принадлежали к первому поколению советской элиты. Они олицетворяли собой ЦК в 1917–1937 гг. Даже в 1934 г. только трёх членов ЦК можно отнести ко второму поколению советских руководителей: А.В. Косарева, М.Е. Михайлова и А.П. Завенягина. В то же время по международным меркам советское руководство было чрезвычайно молодым: на 10–20 лет моложе среднего представителя правительства любой зарубежной страны. Рыкову, когда он в 1924 г. сменил Ленина на посту председателя СНК, исполнилось 43 года, а его преемник Молотов занял этот высокий пост, когда ему ещё не было и 40 лет. Для сравнения, премьер-министру Великобритании Рамсею Макдональду в 1924 г. было 58 лет, а в 1930, соответственно, 64 года. Президенту США Калвину Кулиджу в 1924 г. исполнилось 54 года, а Герберту Гуверу в 1930 г. — 56 лет. Но действительно поразительные различия можно повести с руководителями более поздних советских периодов: Н.И. Рыжкову, который в 1985 г. в эпоху перестройки стал председателем Совета министров СССР, было 56 лет, а его непосредственный предшественник Н.А. Тихонов вышел в отставку, когда был в два раза старше, чем был Молотов в 1930 г. В обычное время советским руководителям 1920-х – 1930-х гг. потребовались бы долгие годы, чтобы достичь столь высоких постов.
Из всех представителей революционной элиты (табл. 1.4) 89% (69 из 78) вступили в партию до 1917 г., 10% присоединись к большевикам в 1917 г. и только 1% — после Октябрьской революции. Что касается представителей нового призыва, то они в подавляющем большинстве до революции принадлежали к левым радикалам. Треть из них (64 из 187) вступили в партию до 1907 г. Половина (96 из 187) вошли в неё с 1908 по конец 1917 г., причём лишь 32 предприняли этот шаг в 1917 г. Только 14% (27 из 187) из их числа присоединились к партии после её прихода к власти, но все они примкнули к большевикам в ходе гражданской войны: 16 — в 1918 г., 7 — в 1919 и ещё 4 — в 1920. По крайней мере треть из них также может быть отнесена к ветеранам революции, так как в 1917 г. они состояли в других радикальных партиях[139].
Большевистскую революцию можно назвать революцией молодых. Её совершали люди, которым не было и 35 лет. Кроме того, представители партийной верхушки постреволюционного периода были извлечены из одного «котла талантов» (термин автора. — Прим. ред.), состоявшего из тех, кто был членом РСДРП(б) до февраля 1917 г. В то время большевики меньше всего напоминали правящую партию. Они представляли собой небольшую радикальную подпольную организацию, состоящую из социально, интеллектуально и этнически лишних людей. Успех ленинской теории об авангардной партии превзошёл ожидания самого автора. Организация революционеров, к созданию которой Ленин призывал в памфлете «Что делать?», не только «низвергла [царскую] Россию», но и сформировала высшие эшелоны советского руководства в годы гражданской войны, нэпа и во время сталинского Великого перелома. Таким образом, революционный опыт и средний возраст открыли в 1923–1934 гг. для представителей революционной элиты и нового призыва ворота в мир советской политической элиты, однако в конце этого периода они снова были закрыты. В середине 1930-х гг. элита всё ещё была продуктом подпольной партии, захватившей власть двумя десятилетиями ранее в результате революции и гражданской войны. Принимая во внимание ленинскую теорию монополии на власть, она уже никогда не должна была её лишиться.
После прихода к власти Коммунистическая партия росла чрезвычайно быстрыми темпами. Гражданская война стала наиболее важным периодом пополнения её рядов. Рабочие и крестьяне, до Февраля 1917 г. не проявлявшие политической активности, в 1920-е стали советскими чиновниками. Однако утверждение, что именно гражданская война сформировала первое поколение советских руководителей, не выдерживает критики. Доступные нам биографии советских политиков сообщают, что большинство членов ЦК 1920–1930-х гг. являлись активными участниками гражданской войны и были военными комиссарами Красной армии или налаживали жизнь в тылу. Однако нет никаких свидетельств, будто опыт гражданской войны 1918–1920 гг., приобретённый представителями нового призыва, чем-то отличался от опыта революционной элиты — членов ЦК 1917–1923 гг. Реальность такова, что представители внутрипартийной оппозиции, например, Троцкий, Смилга, Смирнов, Розенгольц и Сокольников, сами входили в высшее командование Красной армии. Если кто-то из большевиков и огрубел, стал ещё радикальнее, так это скорее всего именно они. Военные действия ожесточили всех представителей политической элиты, и все они, пережив гражданскую войну, были готовы применять крайние меры. Эти изменения имели в большей степени психологический, а не возрастной характер.
По национальному составу революционная элита не слишком отличалась от поколения нового призыва: 52% представителей революционной элиты — этнические русские (40 человек из 77 [78]), 17% — евреи. (Мы берём в расчёт только тех членов ЦК национальность которых нам известна. Число 78 в квадратных скобках — это показатель численности в теории, а 77 — фактическое количество. Общая численность групп, включая тех, чья национальность неизвестна, остаётся под вопросом.) Из 187 представителей нового призыва известна национальность 163 человек: 58% (94 из 163) — русские, 15% — евреи, которые оставались второй по численности этнической группой. Даже в конце 1930-х гг. среди членов ЦК 54% (72 из 133) из числа тех, чья национальность известна, были русские и 17% — евреи[140]. Как оказалось, этническое разнообразие является отличительной чертой советской элиты 1917 — конца 1930-х гг. Эта особенность отразилась и на составе высшего руководства, в котором значительную роль играли представители национальных меньшинств: грузины — Сталин, Орджоникидзе и Берия, евреи — Каганович и Мехлис, поляк Косиор, армянин Микоян и латыш Рудзутак. Никогда больше национальные меньшинства не обладали таким влиянием ни в высшем руководстве, ни на уровне членов ЦК. Причина этого феномена кроется в условиях формирования революционной элиты, когда открылись пути для продвижения её представителей. В нормальных условиях подобные чужаки не могли достичь столь высоких государственных постов.
Известно социальное происхождение 114 из 187 представителей нового призыва. Оказалось, что 34% были выходцами из рабочих, 25% — из крестьян. Таким образом, 59% составляли простолюдины. Остальные происходили из семей, не связанных с ручным трудом. Тоже самое относится и к представителям революционной элиты, из которых 52% принадлежало к низшим классам: 21% (16 из 77) — из рабочих, а 31% — из крестьян. Любопытен тот факт, что советская элита в 1920–1930-х гг. была в большей степени городской, чем во второй половине XX в. Согласно доступной нам информации, около 42% представителей советской элиты 1920–1930-х гг. (59 человек из 141 [187]) родились в сельской местности. В сравнении с составами ЦК 1939, 1941 и 1952 гг. это достаточно низкий показатель, так как в указанные годы 59% членов ЦК (159 из 268 [328]) были родом из деревни[141].
