Во многих испанских работах по юриспруденции мы можем найти следующие формулировки, подтверждающие «аристократическую» версию: «подобная практика (ношения шпаги) является монополией рыцарства, и те, кто не относится к этому классу, не могут быть дворянами и носить шпагу. Шпага — истинно благородное оружие, которое запрещено использовать низшим классам»¹².

Но кроме запрета на ношение шпаг простолюдинами существовали и другие, не менее важные факторы, способствовавшие увеличению оборота навах и всплеску их популярности. И среди них в первую очередь я бы назвал рост влияния французской фехтовальной традиции, как раз пришедшийся на первую половину XVIII столетия. Хотя многие утверждают, что это триумфальное шествие было обусловлено её эффективностью, однако я полагаю, что это не так.

Во-первых, уже во второй половине XVII века французская фехтовальная школа стала постепенно трансформироваться в спорт, и вскоре Франция стала центром развития спортивного фехтования. Ну а во-вторых, французы избавились от таких хоть и эффективных в бою, но абсолютно неуместных в условном спортивном фехтовании техник, как защита левым предплечьем, захват вооружённой руки и обезоруживание¹³. Думаю, что львиную долю ответственности за рост популярности французской школы несут новые тенденции в моде на холодное оружие, снижение значения его роли на полях сражений, а также лоббисты и маркетологи. Так, в Испании первой половины XVIII столетия эту роль взяли на себя Филипп V и могучее лобби «афрансесадос» — офранцуженных: профранцузски настроенных испанских либералов, франкофилов, сторонников идей Просвещения.

Рис. 7. Наваха

Но для нас скорее важно следующее: низы — наиболее консервативная, традиционалистская и националистически настроенная часть общества — приняли новомодные веяния в штыки. Именно благодаря ортодоксальному испанскому упрямству и традиционализму и в самой метрополии, и в колониях испанская школа фехтования не исчезла, не трансформировалась в спорт и сохранила старинные боевые техники, доставшиеся в наследство и искусству владения навахой. Газеты Испании XIX века пестрят заметками, свидетельствующими о живом интересе горожан к архаичной фехтовальной традиции и обучению старым стилям. Так, в декабре 1856 года в Мадриде, в фехтовальном зале имени де Рада на улице Лопе де Вега № 13, состоялось большое мероприятие с демонстрацией различных старинных техник владения шпагой и шпагой в паре с кинжалом, на котором присутствовали лучшие мастера клинка тех лет¹⁴.

Таким образом, если бы не бескомпромиссные и несгибаемые иберийские франкофобы и консерваторы, которые отметали всё французское и заботливо берегли свои древние традиции, то, возможно, школа ножа и не сохранила бы весь свой смертоносный арсенал в полном объёме и дошла бы до нас в значительно урезанном виде.

Рис. 8. Задержание франкофила-афрансесадо во время Войны на независимость (1808–1814).

В качестве ещё одного из важных факторов, несомненно, следует упомянуть распространение в Испании табачных листьев, что, по мнению авторов XVIII века, «сделало навахи такими же необходимыми для народа, как хлеб»¹⁵. Вскоре своё отражение эта мода нашла и в законодательстве. Если закон от 1732 года запрещал производство и использование больших навах с фиксатором клинка, то всего через семь лет закон от 1739 года предоставляет право на использование запрещённых видов оружия чиновникам и служащим, собирающим специальные табачные подати¹⁶.

Рис. 9. А. Родригес. Махо из Кадиса с сигаретой, 1801 г.

Рис. 10. Баратеро с сигарой, 1843 г.

Надо отметить, что к началу XVIII столетия табак и в самом деле был невероятно популярен в Испании. Можно сказать, что он стал ещё одной роковой страстью испанцев наряду с азартными играми и боями быков. Так как испанцы предпочитали покупать не резаный табак, а связки табачных листьев, то в связи с этим Давилье в путевых заметках вспоминал, что в городах Андалусии почти на каждом углу можно было увидеть закутанного в плащ махо, нарезающего навахой табак для самокрутки¹⁷.

А Джордж Деннис, посетивший Испанию в 1839 году, отмечал, что точно такие же задиры с навахами готовили себе папироски на бульваре Прадо в Мадриде¹⁸. Разумеется, эти ножи «для резки табака» в силу своей легитимности тут же стали драматически вырастать до огромных размеров. Несоответствие между размерами навах и целями, для которых они использовались, ещё в 1796 году отметил французский офицер Николя Массиас, позже сделавший дипломатическую карьеру и ставший известным литератором.

Рис. 11. Испанские навахи XVIII в.

Массиас попал в плен к испанцам в разгар так называемой Войны Первой коалиции, длившейся с 1792 по 1797 год, и имел достаточно времени для наблюдений за различными местными традициями. Вот что он писал: «Можно увидеть испанцев, нарезающих связку табачных листьев не толще большого пальца ножом длиной в полтора фута и с остриём в форме иглы. Само собой разумеется, что для того, чтобы нарезать две щепотки табака, не нужен нож такого размера и с остриём такой формы»¹⁹.

Через двадцать шесть лет после выхода в свет работы Массиаса мы находим ещё одно любопытное свидетельство, и снова от француза — известного политического деятеля и историка Адольфа Тьерса. В 1822 году ему довелось путешествовать по Пиренеям. При пересечении испано-французской границы один из сопровождавших его испанцев самого бандитского вида достал огромную наваху, открыл и остриём стал прочищать трубку. К нему подошёл бригадир жандармов и заметил, что подобные ножи запрещены во Франции. «Значит, — сказал испанец, — запрещено нарезать табак и хлеб?» «Конечно, нет, — ответил бригадир. «Но как-то он длинноват для табака и хлеба». — «А как насчёт волков и собак? Что же нам теперь, не защищаться от них?» Хотя все зрители, наблюдавшие за этой сценкой, сошлись на том, что, скорее всего, французов этой навахой резали чаще, чем хлеб, но бригадир решил не связываться с её угрюмым владельцем²⁰.

Рис. 12. Испанец с навахой, 1872 г.

Рис. 13. Налетчики с огромными навахами. Мадрид, 1885 г.

Похоже, что на переломе XVIII и XIX веков необходимость нарезки табака стала привычной и общеупотребительной аргументацией в пользу ношения навах. Так, например, когда герой изданной в 1791 году пьески Рамона де ла Круза «Еl Munuelo» достаёт наваху, первое, о чём его спрашивают приятели: не собирается ли он шинковать табачок. Правда, владелец навахи быстро развеивает иллюзии товарищей и доверительно сообщает, что собирается нанести «сто ударов ножом»²¹. А через несколько лет герой другой пьесы под названием «Еl Domingo» выхватывает «наваху для нарезки табака» уже как инструмент мести²². Видимо, это бродячий сюжет, так как и в вышедшей в 1833 году пьесе Эухенио Моралеса «Ламанчец при дворе», когда один из героев тоже вытаскивает наваху и его спрашивают, для чего он её достал, он отвечает: «Порезать табачок». Однако потом поправляется и добавляет, что «подумывал устроить резню»²³. В Манифесте об окончании дружбы и сотрудничества между испанцами и французами из-за событий, произошедших с 17 марта по 15 мая 1808 года, говорилось, что во время Мадридского восстания хорошо вооружённой французской армии, поддерживаемой артиллерией, противостояли простые горожане, чьим единственным оружием служили «навахи для резки табака»²⁴. Испанские авторы отмечали, что даже аристократы, одетые согласно модным веяниям как андалусские махо, убивали время, нарезая табак для сигар огромными навахами²⁵.