— Знаю о вашем дельце. Знаю. Суровые нравы, сударь, в нашем городе. Суровые. Твоя история получила огласку. Что ж, недурненько. Вижу материалец в нашем органе. Проблема, конечно, основательная. Народнохозяйственная. Актуальная. Но кто напишет? Кто возьмется спорить с государством? А им, нашим щелкоперам, только дай покуражиться. Напишут что-нибудь в таком духе: "Цена шкуры современного интеллигента", или "Ценою собственной шкуры", или "Эксдермационные процессы на промышленную основу!"

— Да нет же, нужен совсем другой акцент. Надо сказать о некоторых теневых сторонах Паразитария. Нет, не систему и не Верховного критиковать, а некоторые стороны системы, я бы сказал, прогнивающие стороны, мешающие поступательному движению.

— А почему бы и не Верховного? Сейчас демократия валом пошла. Критика в моде, — он придвинулся ко мне и сказал шепотом: — Сам Прахов заинтересован, чтобы его долбали, со знанием дела, конечно, с учетом перспективы, а Хобот, так тот прямо прыгает от радости, когда вытаскиваем про него какую-нибудь муевину.

— Ну а если я предложу их ошкурить? Это пройдет?

— Ты в своем уме?! Кто государством будет руководить?

— Понимаешь, я не против ошкуривания, но чтобы на равных все было: что мне, то и тебе. Тогда я согласен.

— Вообще-то все будет зависеть, как исполнить материал. Когда Хобота критикуют верха, его рейтинг растет, как на дрожжах, когда низы его долбают, тоже растет — пойди разберись. Сейчас трудно попасть в десятку. Кто бы мог подумать, что красным так быстро наступит конец?!

— Никогда не наступит, — сказал я. — Их вон сколько! И сам Прахов красный.

— А вот тут-то я скажу тебе: близорук ты, братец. Красным скоро каюк. Скоро все к рукам приберут фиолетовые. Поверь мне. Можешь в статье сделать намек. Кое-кому это сильно понравится.

— Фиолетовые — это кучка горлопанов, которые выдают себя то за демократов, то за шовинистов… Они же враги Прахова.

— Снова в белое молоко! Оба наши лидера их готовы субсидировать. Нет, я вижу, для больших политических игр ты не созрел.

— Как не созрел, когда меня втискивают с моей эксдермацией в эту большую игру!

— Вот это тема, только с чем ее связать? Сейчас подходит новая сексуальная волна, хорошо бы ее вывести на вселенские просторы.

— Что это значит?

— А то и значит, что мироздание накопило столько сексуальной энергии, что может быть еще один мировой взрыв. Не слышал: делаются попытки создать первое в мире оргаистическое общество почитателей и ценителей секса?

— Я слышал только про всемирную палаческую ассоциацию. Нет тут связи?

— Прямой нет, а косвенная связь уж есть точно. Я не буду говорить о садомазохистских тенденциях. Я хочу сказать о всеобщей радости и ликовании, с которыми встречают простые смертные эти две идеи создания палаческого и сексуального союзов… Но нам об этом рано еще говорить, лучше начнем с простого, с мелкого злодейства — подростки и всякое такое.

— Государство не выиграет от того, что народ будет аплодировать мелким злодействам.

— Не скажи, дорогой. Смотря каким.

— Разным, — смягчил я свой нажим. — Например, подростки в подвалах насилуют девочек. Учителя бьют в подворотнях школьников. А один новатор даже написал, как он это делает, по-свойски, по-доброму, по-человечески: продуманно выберет место, куда надо стукнуть, и хрясть! Ну а потом любовь… Или вот еще — пенсионеру на ногу наступили. Полчаса не убирал каблук, злодей, а потом изнасиловали того, кому на ногу наступили.

— Вот это тема. Полчаса говоришь? И где это было?

— В кинотеатре. На последнем сеансе. Пострадавший хотел убрать ногу, кричал, молил о пощаде, а народ хохотал, потому что на экране было что-то подобное.

— Это тема. Сам бы и написал.

— Да нет же, меня интересует то, что можно развернуть на личном материале.

— На материале твоей судьбы? Что ж, недурственно. Я бы так назвал очерк — "Еще раз об ошкуривании".

— Нет же, меня не шкура интересует, меня личностный аспект волнует. Например, такая проблема: есть ли на свете такие ценности, во имя которых можно по доброй воле согласиться на снятие кожи.

— Ну, сударь, кощунственно даже ставить такую проблему, точнее ставить в такой плоскости. Ну а семья? Есть у тебя семья?

— Нету.

— Тогда все понятно. А у меня три дочери и двое сыновей, и каждый из них мне дороже моей собственной жизни, а не то чтобы какой-то паршивой шкуры. Ну а Отечество? Если бы стала проблема перед каждым нашим сотрудником, готов ли он отдать во имя процветания нашей Родины часть своего кожного покрова или весь с головы до пят, — девяносто девять процентов наших сотрудников, не задумываясь, согласились бы на добровольную эксдермацию.

— Все правильно. И я не протестую. Только станет ли лучше всем живущим от того, что я лишусь покрова?

— Я так понял, ты беспокоишься о том, пойдет ли твоя кожа в настоящее производство или просто сгниет за ненадобностью? Что ж, это вопрос важный. Любопытная проблемная статья. На подвальчик. А не смог бы ты дать нам этакую болванку статьи, а мы уж потом поразмыслили бы, чего и как с нею сделать? Что это у тебя в сумке тарахтит?

Сказать по правде, я в «Полено» шел не с пустыми руками. Бутылка великолепного зарубежного виски была добыта с невероятными усилиями, поскольку в стране действовал полусухой закон. Но я припас еще кое-что. Из маминых сбережений мне в наследство достался кулон с изумрудом. Я вытащил сначала виски, а потом, когда пропустили по одной, и кулон, так, показать из любопытства.

— Хочу продать, поскольку в трудном положении нахожусь…

— Продавать такую вещицу? Ты с ума сошел! Ей цены нет. Оставь, я проконсультируюсь со специалистами и скажу, какова ее стоимость. — Он небрежно кинул кулон в ящик стола и продолжал как ни в чем не бывало: "Ну что ж, попробуем поднять проблему кожного покрова на должную высоту. Жду тебя через недельку".

Не успел я выйти из комнаты Колдобина, как меня догнала Лиза.

— Хочу, — сказала она и улыбнулась. — Хочу спасти тебя. У меня есть для тебя новости. Наш партийный босс заигрывает и с Хоботом, и с Праховым. Он спит и видит, чтобы каждому из них сделать какую-нибудь гадость. Я узнала, что он уже переговорил с шайкой твоих бандитов — Мигуновым, Бубновым, Ковровым и с этим Свинствовым.

— Свиньиным, — поправил я.

— События складываются так, что ты можешь стать самым популярным человеком в стране. Босс заказал этим твоим бандитам большой материал, где добрая половина будет посвящена твоей эксдермации. Не исключено, что по этому поводу будет проведен референдум…

— Будут опрашивать: снимать или не снимать кожу?

— Не говори глупостей. Все значительно сложнее, чем ты думаешь. Ты поставил себя в крайне трудное положение. Ты отказался помочь своему родному коллективу, свои личные интересы поставил выше общественных.

— Но это не так.

— Какая разница? Из тебя сделают козла отпущения. Скажут, что ты виноват и в том, что в стране плохо, что нет продуктов, что кругом сплошная разруха. Если их статья выйдет, тебе не сдобровать. Статья будет на руку Прахову. У тебя есть какие-нибудь выходы на команду Хобота?

— Есть.

— У меня тоже есть. Действуем вместе. Ты по своим каналам, я по своим. Нужно, чтобы хотя бы на время тебя взял под защиту какой-нибудь хоботовский прихвостень.

— Ты Горбунова не знаешь?

— Какого Горбунова? Помощника Хобота?

— Да, он будто бы помощник. Он частенько бывает у моего приятеля Тимофеича.

— Горбунов — это хорошо. Не теряй ни минуты…

— Меня вызывают в НИИ. Мигунов требует к себе.

— Понятно, значит, уже завертелось.

— Может, не ходить к Мигунову?

— Нельзя давать им повода. Пришьют тебе недисциплинированность, неуважение к руководству и прочую чепуху. Иди немедленно, а пока зайдем-ка вот сюда, — и она втолкнула меня в темный лестничный пролет. — Тут совсем глухо, и нам никто не помешает, — сказала она, источая дынный аромат…