Должен вам сказать, что Друзилла сделала большое социальное открытие, благодаря которому я мог царствовать еще много лет, если бы не этот эллинистический полуумок Нерон. Он и погиб-то потому, что невзлюбил избранный народ. А суть этого великого открытия состоит в том…

— Ни в коем случае! — сказала Друзилла. — Этот Степан подбирается к этому открытию. Нет, нет, Феликс больше не сможет давать интервью, — продолжила Друзилла. — Он плохо себя чувствует. Прошу освободить помещение.

— Послушайте, — сказала Друзилла, когда мы остались одни. — Женитесь на мне, и мы с вами такое совершим, что еще десять тысячелетий будут разгадывать наши парадоксики. Ну что вы тянете? Что вам мешает?

— Кто вы? Катрин? Зила? Друзилла?

— Какое это имеет значение? Я перед вами. Умна, красива, смела и мудра, как сто пророков.

— Но вы в таком почтенном возрасте. Даже в голове не укладывается — две тысячи лет.

— Да кто сейчас смотрит на возраст? Акселерация, мелиорация, дегустация, профанация — кому все это нужно? Все смешалось в мире. У нас, евреев, всякое «да» есть и «нет», и «да», а всякое «нет» всегда только «нет». Мои две тысячи лет — это всего лишь нелепая условность. Сейчас все поменялось местами. Молодые люди норовят жениться на старухах, а старухи предпочитают юношей — и в этом ничего нет сверхъестественного. Любви все возрасты покорны. А я хорошо сохранилась. Посмотрите, какая у меня отличная кожа.

Напоминание о коже меня несколько передернуло. Я спросил:

— Ну а моя кожа? Ее могут…

— Это мы все устроим. Да и не в коже дело. Тот, кто сказал, что кожа есть кожа, болван. Хотя и мерлей он, этот ваш Ксавий, однако тупой, как пьяный Фавн.

— Но почему вы решили выйти за меня зимуж?

— Вот это деловой вопрос. Надо нам объединить наши усилия. Вы открыли новую планету — имя ей «паразитарий». Впервые в мире сформулированы основы паразитарных экономических и социальных отношений. Но вам недостает гибкости и пробивной силы, чтобы довести дело до конца. Я берусь вам помочь; мы создадим с аналогичным названием концерн или, если хотите, кооператив по построению паразитарных обществ на любой точке земного шара.

— Но у меня прямо противоположная цель. Я хочу избавить мир от подобного рода отношений.

— Ну и прекрасно. Избавляйте. Но сначала надо завершить работу. Нужны экспериментальные площадки для создания практических опытов. Понадобятся сотни инновационных центров по оздоровлению существующих паразитариев. Вы посмотрите, что мы сейчас имеем. Кровососущие, скажем, в Средней Азии настолько худосочны, что производят впечатление мертвецов. Они чахнут оттого, что наглотались дефолиантов и гербицидов. Необходимо оздоравливать среду. Нам нужны полноценные кровопийцы! А что представляют собой кровососущие в Армении, Дакии, Месопотамии — это же ужас! Пиявок, оводов, клещей почти не стало. А двуногие кровопийцы? Они же ленивы настолько, что им угрожает смерть не от голода, а от лени. Нужно в паразитарий вдохнуть новую энергию. Вы загляните в экономику. Сейчас для большинства народов главной проблемой является не производство товаров и продуктов, а способы их потребления. Девяносто процентов населения в этих странах фактически оторваны от труда и от управления паразитарными процессами. Мы с вами построим новое социальное здание, мы воспитаем новых паразитариусов и новый стиль жизни. Я как-то рассказала об этом своей подружке Лаверне, она чуть в обморок не упала от счастья.

— Кто это?

— Вы не знаете, кто такая Лаверна? Господи! Да вы ничего не знаете! Лаверна — это богиня воров и обманщиков. Она же является и покровительницей прибыли, прибавочной стоимости, ускоренных процессов выжимания пота, крови, жизненных соков как из организма хозяев, так и из организма рабов и вольноотпущенников. В этом тысячелетии Лаверна закончила две академии и получила двадцать Нобелевских премий, разумеется, под вымышленными именами. Мы подключим к нашей исследовательской работе и Танталу с ее многочисленной родней, разумеется, и с папашей Танталом.

— Это тот, который за разглашение тайны богов был осужден на вечные муки голода и жажды?

— Именно. Я наглядеться не могу на Танталу. Она съедает в день сорок возов мяса, сто хлебов и выпивает сорок шесть амфор красного вина. Ей Рабле со своей убогой фантазией в подметки не годится. У нее практически все время уходит на еду. Кому, как не ей, поручить написание главы о неутоленности паразитарных состояний у рядового человека и ему подобных. Но о распределении сил потом. К вашим услугам будут мировые ученые, пророки, цари, римские и греческие герои, инженеры и ассенизаторы, дегустаторы и конкискадоры, Чингис-ханы и звездочеты, самураи и попрошайки, спортсмены и мародеры, Лопе де Веги и камнетесы, скрипачи и Наполеоны, жестянщики и погонщики мулов, поту- и посюсторонние силы — чего вам еще надо? Это куда больше, чем предлагает вам какой-нибудь несчастный полуумок Мигунов…

— Мигунова сняли. Назначен новый директор — Богданов Тоскан Смертович.

— А этот откуда?

— Заведовал отделом пропаганды в сельском губкоме.

— Это который с вывороченными мозгами?

— Он самый.

— Забудьте о нем! Нет их! Эта нечисть исчезла с лица земли.

— Она никогда не исчезнет.

— Вот в этом ваша беда, милый. Вы помешались на этих балбесах. Мы уедем в Вестфалию или в Мехико-Сити и сыграем там свадьбу.

— Но вы же замужем…

— Верно. А кто сказал, что я прикована к нему пожизненно. С первыми тремя мужьями я прожила по два года, а здесь тяну лямку два тысячелетия — пора и меру знать. Да и признаюсь вам, и он подустал со мной.

— А как же быть с верностью еврейских женщин?

— А кто сказал, что я ему была или буду неверной женой?

— Не пойму.

— С ним я улажу сама. Можно добыть фиктивный документ о разводе, можно и развестись с сохранением некоторых условий, а можно и откупиться. Думаю, что Феликс пойдет на некоторые уступки. К тому же ему приглянулась одна нимфочка, можно будет его подловить на неверности…

Мне больно было обижать даму, но я все-таки вынужден был промямлить:

— Но я же не люблю…

Она рассмеялась так звонко, что от ее смеха, должно быть, погасли лампочки:

— Кто сейчас вступает в брак по любви? Какие предрассудки? Неужто вам ваши великие идеи, их осуществление, наконец, не дороже какого-то пустякового личного интереса?

— А потом эта загадочность перевоплощений. — Я не мог сказать ей, что не хочу иметь дело с потусторонней силой, поэтому плел что-то невразумительное о том, что мне не ясна до конца картина… Но она сразу поставила все точки над "i".

— Вы боитесь меня, потому что я раскрылась перед вами. А если бы вы не знали ничего обо мне, вы бы влюбились и потом все равно бы женились на мне и были счастливы. Так неужто неведение лучше всестороннего знания? Вы боитесь на мне жениться? Или вы рассчитываете в том мире, куда вы попадете после эксдермации, отхватить себе какую-нибудь Юнону или Афродиту? Так я вам сразу скажу — они все заняты! Богинь так огорчительно мало, а мужиков так много — право же, не знаю, что вам и посоветовать. Кстати, признаюсь, ко мне сватались уже несколько мифических героев, три Эдипа и четыре Фавна, я всем отказала, зачем менять шило на мыло. Мой Феликс спокоен, он любит крепко поспать, и в моем распоряжении прекрасные ночи, морские прибои, лунные дорожки, темные аллеи и очаровательные будуары. Сколько вечеров я провела с удивительными Агамемнонами, Ксерксами, Цезарями! Иногда эти вечера портили мне какие-нибудь сквалыжные Пархоменки, Буденные и Степаны Разины, но это было так редко…

— Как это у вас все связывается — далекое прошлое и недавнее прошлое. Агамемнон и Степан Разин — что здесь общего?

— Все! — решительно сказала Друзилла. — Модель одна и та же. Люди всегда стремились к власти. И к мести. Когда у Степки казнили родного братца, он поклялся отомстить… Отсюда и сплошные казни дворян. Так их, кажется, называли, ваших патрициев?