— О чем вы думаете? — спросил он.

— Об Иосифе Флавии.

И он сразу понял, почему я так сказал.

— Иосифа многие евреи называют предателем, а я считаю его великим хотя бы потому, что он достиг цели: написал историю еврейского народа.

— Выполнил долг перед родиной ценою предательства родины.

— В этом его трагедия. Но долг перед историей и перед национальной культурой выше долга перед кучкой друзей-единомышленников или перед мертвыми абстрактными ценностями типа верности, дружбы, честности.

— Для него эти понятия вообще не существовали. Он всегда исходил из пользы.

— Опять вы за свои языческие догматы: дружба, верность, честность! Коту под хвост эти штуки! Реализм целей и любые средства для их достижения — вот единственная догма, которая мне по душе.

На Пасху я увидел Феликса, сына Скабена. Я сразу уловил в нем перемены. Он был спокоен и даже основателен. Куда и подевались его нервность, жестокость, подозрительность и ненависть к отцу. Впрочем, ненавистью к отцу это его вспыльчивое отношение нельзя назвать. Феликс жил за спиной отца, ухоженный и счастливый, и ни одна мать не была столь заботлива, как Скабен. Скабен говорил:

— Я должен заменить ему отца и мать, дедушку и бабушку.

Скабен метался по магазинам, чтобы достать нужный продукт, он постоянно причитал: "Феликсу нужен фосфор, а следовательно, я должен достать хорошую рыбу, ему нужны витамины, а где я возьму свежие овощи, фрукты, соки? Феликсу требуются жиры, молочные продукты, белки и чистый кислород! Феликс должен хорошо одеваться, поэтому я жертвую всем, но достаю ему хорошие и удобные вещи".

Я знал: Скабен вставал ни свет ни заря, чтобы убрать квартиру к тому часу, когда Феликс проснется. В это время завтрак уже готов, и отец подает сыну в постель. Я однажды возмутился:

— Вы воспитываете сибарита!

— Я воспитываю свободного человека. Запомните, в жизни могут быть либо повелители, либо рабы. Я хочу, чтобы Феликс рос повелителем. Это стремление должно войти в него с молоком матери. Ему должно быть противным то, что составляет основную жизнь быдла, — добывание пищи, приготовление ее, черные работы и прочее. Феликс еще ни разу в жизни не вынес помойного ведра. Он не знает, что это такое. По воспитанию он аристократ. Как говорят великие языческие философы, только аристократу доступно понимание истинной любви и истинной свободы!

Вечером мне сказали, чтобы я пришел к Богданову. Он долго меня не мог принять, и я все время просил лаборантку пойти узнать, не освободился ли директор. Мне бы не ходить к нему, а я пошел, когда уже рабочий день почти кончился, поскольку была пятница, а в этот предвыходной день рано все разбегались: закрывались столы, опечатывались шкафы, запирались на ключ пишущие машинки и компьютеры.

Как это ни странно, он вышел из-за стола и подал мне руку. Я ощутил в своей ладони что-то абсолютно шершавое и сухое, точно это была не живая рука, а кусок сосновой коры. Лицо у него всегда было тусклым, а глаза прятались за седыми нависшими бровями. Мне сказали, что он охотник, несмотря на свой возраст, и я всякий раз, когда сталкивался с ним, думал, что с такими бровями, наверное, удобно целиться в зверя: навес! Своими глазами под козырьком он обшарил мое тело и сказал:

— А вы в общем ничего…

— У меня был инсульт летом.

— Ну эта хворь не из приятных, но на кожном покрове она, как правило, не отражается.

Я подумал: мог бы этого не говорить. Зачем лишний раз напоминать человеку о мучительной смерти.

— Вы меня звали?

— У меня к вам личная просьба, — сказал он доверительно и вскинул правую мохнатую бровь. — У меня внучка растет. В восьмой класс перешла. Она с вами успела познакомиться в Жерноварии. Она пишет зачетное сочинение на тему "Внутренний мир приговоренного к эксдермации". Не могли бы вы ей черкнуть пару страниц!

— О чем?

— Ну о чем думаете, что делаете, как себе представляете последние минуты.

Я разозлился, но сдержал себя. Сказал с ехидцей:

— Сейчас все перешли на рыночные отношения. Надо бы поторговаться. Я вам сочиненьице, а вы мне что?

— А разве мало вам того, что вы у нас числитесь и ничего не делаете?

— Как же я ничего не делаю? Плановую работу я выполнил. Завершил первую часть "Основ паразитарных систем"…

— Кому нужна эта ваша дребедень? Посудите сами, кому?

— Человечеству, — ответил я гордо.

— Бросьте дурака валять, Сечкин, не тяните время. Делайте все, как положено, чтобы не сорвать мероприятие. Анализы все сдали? Нет? Это плохо! Мы выдвинули вашу кандидатуру и гордимся тем, что наши сотрудники добровольно и аккуратно выполняют наши задания. Так будете писать сочинение?

И вот тогда я не сдержался. Я встал, и тут мое глазное яблоко поехало вниз. Я заорал что было мочи, будто погружаясь в самые дальние уголки первого века:

— Ах ты, рабская душа, рынок навозный, тыква гнилая, вонючие потроха, кабан с перебитыми лапами, конь, пораженный стрелой, вепрь одноглазый, если мне и придется расстаться со своей кожей, то я постараюсь ею задушить тебя, рыбью голову, грязную шерсть, поганую холеру, а прежде чем отправиться на эксдермацию, я продырявлю вот этим чернильным прибором твою плешь, твое гнусное брюхо и твои вонючие чресла! — тут я схватил чернильный прибор и накинулся на Богданова, который, однако, успел отскочить, крича что есть мочи:

— Убивают!

К моему счастью, ни в приемной, ни в коридоре никого не было.

Чем дальше и быстрее я удалялся, тем сильнее он орал. А потом замолк. Я понял: звонит в полицию или еще куда-нибудь. Я бежал по парку, а со всех сторон меня окружали полицейские с обнаженным оружием в руках. Сопротивление было бессмысленным. Я поднял руки, и меня втолкнули в машину.

В камере был еще один человек по фамилии Зверев. Я даже его когда-то видел на одной из конференций. Он тоже что-то кропал запретное. Его ссылали, наказывали и даже приговаривали к снятию кожи.

— А чего вы так переживаете? — спросил у меня Зверев. — Дайте-ка вашу руку.

Я протянул ему ладонь. Он взял мою руку и сунул ее себе под рубаху. Ладонь наткнулась на что-то твердое и скользкое. Невольно я отдернул руку.

— Что это? Вы в скафандре?

— Считайте, что так. Два года назад у меня сняли часть кожи, но нашлись добрые люди и в знак признательности к моему таланту обули и одели меня в полиэтиленовую шкуру. Конечно, не фонтан, особенно ощущаешь это в ванне или перед утром, когда полиэтилен начинает нагреваться. Становится невыносимо. Зато жив, как видите. Мне самое главное — душу сохранить. Я ее готов держать хоть в стеклянном сосуде. Я благодарю Бога, что был подвержен частичной эксдермации по пояс с оставлением кожи на конечностях, выше ступни.

— А за что это вас?

— Вот это обычная постановка вопроса, — сказал Зверев. — Некоторые несут чепуху, вроде бы ни за что и так далее. Нет, меня приговорили за дело. Во-первых, я татарин. А в тот год татары были в большой опале, поскольку не пожелали снять изображение луны с дверей своих храмов. А во-вторых, я изобрел экстракт ДД, который давал возможность утолять голод и жажду неограниченному числу людей.

— Но, может быть, ДД вреден для здоровья?

— Проверяли. Напротив, ДД выводит из организма щелочи, кислоты, соли и многие вредные вещества. Экстракт укрепляет здоровье. Бесплодные женщины начинают рожать, а мужчины-импотенты становятся суперсамцами и, естественно, не страдают от своей неполноценности.

— Может быть, снижается умственный или эстетический потенциал?

— И это проверили со всей тщательностью. ДД делает людей умными, эстетически развитыми и физически крепкими. Понимаете, увеличивается в шесть раз обороноспособность страны, поскольку воины превосходят в силе, ловкости, выносливости и сноровке всех прочих воинов из других стран в семь раз.