Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я направился к выходу. Вслед мне кричал пискливым голосом Комахин:

— Не рассчитывайте на зацепку. Мы обрубим все возможные варианты! Соглашайтесь, родной. Ждем вас.

2

Меня догнала Любаша.

— Я хочу с вами.

Букет нежнейших духов. Экстракт утонченной женственности. Вкрадчива и невинна. Глаза ангела. Сама преданность. О ней Ксавий потом скажет: на этой преданности клейма негде поставить, как, впрочем, и на невинности. Но это уж из меня прет обозленность, подогретая предстоящей эксдермацией. Она взяла меня под руку. Как же прекрасен этот мир! Как восхитительны ее пальчики!

— Любаша, вы прекрасны.

— Женитесь на мне.

— Но мне же осталось жить не более трех месяцев.

— А разве это мало? Вы даже представить себе не можете, как обостренно ярко можно испепелиться в такой сжатый срок. А потом я буду вас оплакивать. В черном наряде. Принесу к вашему надгробию черные розы. Неужели вы не чувствуете красоты?

— А опахало будет?

— Зачем опахало зимой?

— Черная вуаль, черные розы и черное опахало у черного надгробия с синим кварцем. Надеюсь, мрамор будет лабрадорский?

— Не шутите! Речь идет о спасении мира. Только жертвенность и самоотречение в начале прошлого тысячелетия помогли создать новую веру и новые надежды. Понимаете, была всеобщая жажда смерти и мученичества. Христиан сжигали на столбах, а они пели гимны во славу Бога. И сейчас нужна такая самоотверженность! Нужны герои. У вас все данные, чтобы стать им! Вы хорошо бы смотрелись и на кресте, и на живом огне. У вас прекрасное тело. Я его чувствую. Великолепные мышцы. Вы боксер?

— Доберман-пинчер.

— Я вижу вас в спектакле перед эксдермацией. Вы гнете подковы, убиваете быка, половините двадцать кирпичей, положенных один на один, а потом смиренно отдаетесь четырем палачам.

— Почему четырем?

— По нашей пьесе эксдермация одновременно начинается сверху и снизу. Агенобарбов придумал способ снятия кожи с помощью металлической накрутки. Знаете, такое приспособление: делается надрез и поехали. Кожа снимается полосками, в течение часа, а в это время гремит музыка, поют песни, вступают в поединок различные философские системы. В этом смысл и пафос спектакля. Он даст невероятный сбор. Разумеется, все пишется на пленку, прямой эфир, синхронный перевод, манифестации, демонстрации, консолидации, эсхатологизации, одним словом, полный культурологический пасьянс на века. После такого спектакля будет длительный перерыв, потому что этот спектакль скажет людям все. Вот почему Агенобарбов ухватился за вас. Не каждый может вынести часовое испытание. Я буду рядом с вами. Я разделю с вами все ваши муки…

— Вас тоже ошкурят?

— Степа! Как вам не стыдно?! Женщина на эшафоте — это же верх варварства. Сопричастность женщины в ином. Духовное сострадание есть высшая людская мука. Понимаете, по пьесе я ваша жена, христианка, а вы патриций Карудий, трибун, римлянин, принимаете смерть, чтобы спасти меня. Если мы поженимся, будет полное совпадение жизни и искусства. Это совпадение как раз и будет началом нового "золотого века".

— Но я здесь вижу соединение не искусства и добра, а искусства и зла!

— Совершенно верно. Так было всегда. Что такое Достоевский, как не изображение зла средствами искусства! Один философ совершенно верно подметил, что соединение красоты и зла возникает лишь в условиях совпадения трех факторов: первый — неизбежное приближение к смерти как результат совпадения жизни и искусства. Радость и триумф смерти как высшая форма пафоса жизни! Вы замечали, чем выше искусство, тем оно сильнее рисует последние мгновения смерти, изображает грани смертельного. Второй предел предполагает исключение альтернативных возможностей. Истинное искусство однозначно, но многолинейно. В нем нет двусмысленности. В нем все неминуемо обречено, хотя всякий раз обнажается возможность альтернатив. Вспомните последние дни и минуты жизни Христа. Здесь прекрасна сама по себе высота идеи обреченности! Заметьте, это публичная смерть. На горе, а не в крематории или в подвале.

— На юру и смерть красна?

— Именно! А потом, скажу вам по совести, одно дело гибнет урод, и совсем другое, когда на кресте совершенный человек, и телом совершенный, и духом, и лицом.

— Вы о Христе?

— Зачем же, о вас. Когда я впервые на вас взглянула, у меня сердце упало. Душа застыла. Я двух слов не могла сказать. И — кандидат наук по искусствоведению — запуталась в примитивных репликах Агенобарбова.

— Вы хотите лестью вынудить меня к смерти?

— Какая лесть? Какая смерть? Уход в вечность? Ну какой смысл прожить всю жизнь пошлым обывателем?! Кто бы знал Христа, если бы его не распяли? То же и у вас. О вас напишут исследования, романы, монографии, вы дадите свет людям по крайней мере еще на одну тысячу лет!

— И какой же третий фактор? — перебил я Любашу.

— Третий фактор характеризует ментальные формы бытия. Эти формы вбирают в себя все альтернативы, исключенные из возможной реализации. Понимаете, здесь удивительная тонкость: реальный мир отклоняется от гармонии переживаний благодаря расходящимся оттенкам. При этом достигается принципиально новый результат. Этот результат, даже если не замечать его собственной спонтанной ментальности, оказывается противостоящим и прежнему обыденному миру, из которого он вышел, и новому альтернативному комплексу различных тональностей. Благодаря этой сложнейшей живой диалектике тот или иной факт или то или иное явление входит в вечность, одновременно отвечает на многие вопросы, соответствует многим альтернативам. Так, Сократ вкладывается в любые системы…

— Потому что был казнен…

— Да не казнен же… А завершил свою ментальную сущность, которая развилась и стала жить спонтанной жизнью в разных сферах Космоса.

— Однако вы поднаторели в философской эквилибристике. Так зачем же это совпадение зла и искусства?

— О Господи, какой вы темный! Разрыв между культурой и жизнью — это вечная проблема, отсюда и все беды: культура оторвана от жизни, а жизнь от культуры — вот и получается замкнутый круг. Хотите, ко мне зайдем? Вот мои окошки черненькие на четвертом этаже.

— Вы не замужем?

— А как я могла бы предлагать вам свою руку и сердце? Смешной вы.

— Вы и не были замужем?

— Была и знаете за кем? За Агенобарбовым. Хотите, раскрою вам один секрет? Вы знаете, кто такой Агенобарбов? О, это страшный человек, Степа. Великий человек. Страшный и великий. Представьте себе, он дальний родственник императора Нерона.

— Может, однофамилец?

— Нет, что вы. Именно родственник. Он способен вызвать Нерона, он иногда беседует с ним.

— Чушь собачья. Еще один алхимик.

— Да нет же. Я сама слышала голоса. Сама присутствовала при их беседе.

— Может быть, записали?

— Представьте себе, записала. Могу дать вам тексты.

— И в каком же виде предстал перед вами зловещий шут?

— Не говорите банальностей. Нерон — гений. Образованнейший правитель, каких не знала история. Вы могли бы назвать руководителя государства, который был бы талантливым писателем, поэтом, актером, режиссером, наездником, покровителем искусств? Он погиб в тридцать один год. Юноша. А сколько успел сделать!

— Убил мать, брата, жен, детей, миллионы невинных христиан, соратников и друзей.

— Опять банальности. Во-первых, мать убили капитан корабля Геркулей и офицер морской пехоты Обарит за то, что она вела антиправительственные разговоры и готовилась свергнуть Нерона.

— Мать прикончила своего мужа Клавдия, чтобы дать престол сыну, а сын последовал примеру маменьки.

— Да не убивал он мать. История приписала ему матереубийство. Это все Тацит и Светоний распустили сплетни.

— Значит, надо верить не Тациту и Светонию, выдающимся римским историкам, а Агенобарбову?

— Наконец вы сообразили. Я не сторонница его режиссерской системы, но то, что он создает нечто небывалое, в этом я ни капли не сомневаюсь. Кстати, думаете, вы никого не убивали? Поройтесь в памяти и узнаете, сколько невинных жизней вы погубили. Не прямо. Нет. Косвенно. Вот и Нерон мучился оттого, что был причастен к убийству матери. Он — государь! Как же не быть ему в ответе за все, что делается в государстве? Борис Годунов вряд ли убивал царевича Димитрия, однако же как мучительны его размышления. Вы идете ко мне или нет?

47
{"b":"94417","o":1}