— Агенобарбов не спрашивает нашего согласия, — всхлипнула Шурочка.

— Здесь есть несколько неточностей. Префект флота, который убил по заданию Нерона его мать Агриппину, действительно выступил в роли мнимого любовника жены Нерона Октавии. Но он не убивал Октавии, поскольку был сослан в Сардинию, где и умер своей смертью. Жена Нерона Октавия, молодая двадцатилетняя красавица, действительно после развода весной шестьдесят второго года признала себя незамужнею женщиной, сестрой принцепса, но ей все равно предложили умереть. Она отказалась вскрывать себе вены. Тогда ее привязали к столбу и четверо врачей вскрыли вены на руках и на ногах. Молитвами ее слуг, христиан, удалось остановить кровь: кровь действительно не текла, это обстоятельство вынудило сжечь на кострах христиан. Затем врачи привязанную к столбу Октавию перенесли в жарко натопленную баню, где она и скончалась. По просьбе новой жены Нерона Сабины Поппеи и по распоряжению Нерона отрезанную голову Октавии доставили в Рим. Поппея долго рассматривала голову своей бывшей соперницы, а затем по этому поводу была устроена пирушка для близких членов Сената. В честь этого события Сенат определил дары храмам, а участники убийства Октавии были щедро одарены.

— Так в чем же неточности?

— А в том, что Нерон будто не знал о казни своей первой жены. Все до мельчайших подробностей он знал. Поппея слишком вольно себя вела по отношению к императору. Впрочем, она вскоре умерла, но не от горя по поводу того, что Нерон приказал утопить ее сына от первого брака, а оттого, что император, однажды вернувшись домой пьяным, ударил ногой в живот беременную Поппею, отчего она вскоре и скончалась. Это убийство в чем-то напоминало убийство Иваном Грозным своего сына. Нерон действительно любил Поппею, он устроил ей пышные похороны, поместил ее забальзамированное тело в Мавзолее, который воздвиг Август для императорской семьи.

Можно с уверенностью сказать, что эти три смерти, впрочем, четыре: убийство собственной матери, двух жен и брата Британика, послужили началом бесконечных казней в тогдашнем Риме.

— Как же тебя приятно слушать! Тысячу раз прав Агенобарбов, выбрав тебя на роль Карудия, стоика, воина, историка, христианина и неоромантика.

— Почему же романтика?

— Вот это прекрасно! Вас не интересует «нео»? Поясню. Истинный романтизм — это всегда высокое искусство. Романтический герой готов пойти на смерть, на мученичество во имя свободы, он всегда борется с мировым злом, и его сжигает безграничная жажда духовного обновления.

Истинный романтизм — это апофеоз смерти! Это страстная потребность мученичества и духовного совершенства. Первым романтиком был Христос. Если бы мне выпала такая участь!

— В чем же дело?

— Женщина на кресте? Это такой густопсовый реализм. Женщина должна рыдать у ног распятого. Ее мировая скорбь в стенаниях. Как бы я мучилась, если бы на моих глазах вас казнили! Я бы выразила всю мировую скорбь. У вас такие руки! Такая прекрасная кожа…

Упоминание о моей коже будто обухом трахнуло меня по башке. Пришло вдруг едва ли не полное умопомрачение. Я с такой яростью заорал на Шурочку, что она, побледнев, собрала свои вещички и метнулась к выходу.

Очнувшись от обморока, я свернулся калачиком и уснул.

В детстве, когда мы ушли от тети Гриши и нам снова негде было жить, и мы пристроились в теплой будке одной старой котельной, где было много старого тряпья и хорошо спалось, так вот тогда я пошел искать маму. Был мороз. На мне была крохотная кепчонка, и она не закрывала уши. Я бежал и не чувствовал холода. Навстречу шла женщина. Она крикнула:

— Мальчик, у тебя ушки белые. Разотри снегом, а то они отвалятся.

Я испугался: очень не хотелось, чтобы у меня отвалились ушки. Я тут же стал тереть снегом уши. И снова побежал искать маму. И снова мне повстречалась та же женщина. Она сказала:

— Мальчик, у тебя уши покрылись льдом. Ступай домой, иначе ушки у тебя отвалятся.

Я коснулся ушей, а они были покрыты ледовой коркой, я стал отдирать корку, и мне стало невыносимо больно. Со слезами на глазах я побежал в котельную. У дверей стоял Прахов-старший в меховом пальто, а рядом с ним милиционер.

— Пустите, — сказал я. — У меня ушки отмерзли.

— А ну мотай, гаденыш, — сказал Прахов в шубе.

— Я тебе сейчас… — погрозил милиционер, и я побежал прочь. Я бежал и плакал. Один старичок меня остановил:

— Почему ты плачешь?

— У меня ушки отмерзли, — сказал я.

— Иди быстрее домой.

— У нас нет дома. И мамы моей не могу найти. — Слезы душили меня, и я не мог, как надо, произносить слова. Но дед что-то, должно быть, понял. Он сказал:

— За углом больничка. Ты туда бегом.

— Тетя, — сказал я женщине в белом халате. — У меня ушки отмерзли…

— Во дает! — заорала женщина, к которой я обратился.

— Чего он хочет? — спросила другая женщина тоже в белом халате.

— Обычная попрошайка! — ответила тетя. — А ну марш отсюда, ворюга чертов. Знаем мы вас…

Я еще сильнее заплакал и побежал к школе. Дверь была закрыта, потому что были каникулы, и я стал стучать. За дверью гремела музыка, учителя были красиво одеты, они танцевали вокруг елки.

— Чего тебе? — спросил один из них.

— Да это же Степка Сечкин. А ну марш домой! Нечего тебе здесь делать.

Я не уходил. Нестерпимо болели уши. И я повалился под двери: будь что будет. Вышел директор школы. Он орал:

— А ну довольно дурью мучиться, Сечкин. Сейчас же отправляйся домой, а то вызовем милицию.

Он захлопнул дверь. Но через несколько минут пришла уборщица. Она отвела меня в свою каморку. Долго возилась с моими ушами, а потом я, свернувшись калачиком, заснул.

Свернувшись калачиком, я уснул и увидел во сне бабушку Марию.

— Тебя же убили? — спросил я.

— Убили, сыночек, — ответила она. — Но я пришла потому, что сегодня первая суббота после твоего дня рождения. Сколько тебе лет сейчас?

— Тринадцатый пошел, — ответил я.

— Правильно. Раньше ты был мальчиком, а теперь стал мужчиной.

— У меня ушки отморозились.

— А ты все равно станешь мужчиной. Повторяй за мною молитву, которая всегда будет спасать тебя от всех бед и несчастий.

Я стал повторять:

— Боже мой и Бог моих отцов! В этот торжественный и священный день, которым отмечен мой переход от отрочества к юности и возмужанию, я смиренно поднимаю к Тебе глаза и заявляю искренно и чистосердечно, что отныне я буду соблюдать Твои заповеди, буду любить всех, как самого себя, не буду гордиться и превозносить себя, но буду чтить и помогать всем, кто слабее и беднее меня. Я буду нести ответственность за все мои действия по отношению к Тебе!

— Теперь ты взрослый, и тебе ничего не страшно.

— А Бог не обидится, что я с ним на "Ты"?

— С самыми близкими и с самыми родными мы всегда на "Ты".

— А что значит "нести ответственность за отношение к Богу"?

— Ты всегда должен думать о том, насколько все, что ты делаешь и говоришь, угодно Богу.

Я проснулся оттого, что бой бронзовых часов слишком громко проиграл веселый марш.