Так вот, я продолжу свою мысль. Итак, три дороги — дорога к рабству, дорога в никуда и дорога к всеединству. Странная троица, скажете вы! Отвечу: странная. Но представлять себе новый путь, как совершенно обособленный от двух предшествующих, было бы новой утопией, новым обманом народов. Когда мы говорим о триединстве, мы непременно имеем в виду и единосущность, то есть это не три цветка, составляющие один букет, а скорее три молекулы (две водорода и одна кислорода), составляющие органические единства воды, пива, соков и многих других жидкостей разбавленного и неразбавленного типа. И здесь возникает любопытная проблема, которую Степан Сечкин называет проблемой неслиянности (сроду я ничего не говорил, даже слова такого не знал!). Он ссылается на ряд великих открытий по этому вопросу и утверждает неслиянность, то есть относительную независимость каждой из названных дорог. Он не одинок в своих утверждениях. Наши философы, следуя его теоретическим разработкам, отмечают, что парадоксальность названного триединства и единосущности могла быть снята, если бы можно было предположить, что единый Бог может попеременно приобретать облик Отца, Сына и Святого Духа. Это означало бы «слиянность» Ипостасей. Такая точка зрения была осуждена в свое время как ересь модализма (по которой единый Бог может в зависимости от обстоятельств изменять свой модус, образ бытия). Поэтому учение о Троице решительно исключает такую возможность. Все три Ипостаси существуют одновременно и всегда, при этом они качественно различны и не могут заменять друг друга или сводиться друг к другу. Это как бы другая сторона все той же неслиянности. Прекрасно понимая неуместность такого термина, как работа, все же рискну сказать, что каждое Лицо Троицы выполняет свою работу, не свойственную другим лицам.

Чтобы придать наглядность этому утверждению, можно привести такие примеры.

В Иисусовой молитве "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго" верующий просит Христа помиловать его, поскольку именно Христос, по Символу веры, будет судить живых и мертвых. Аналогичное обращение к Святому Духу или Отцу было бы совершенно неуместным. Эта неслиянность подчеркивается и в ежедневной молитве, прямо обращенной к Троице. В ней к каждому Лицу обращаются с разными просьбами: "…Господи, очисти грехи наши; Владыко, прости беззакония наша; Святый, посети и исцели немощи наша…" Даже когда просьбы похожие, они выражаются разными словами, как бы подчеркивая этим принципиальное различие Лиц. На вечерней службе, при чтении молитвы "Сподоби, Господи", говорится: "…Господи, научи мя… Владыко, вразуми мя… Святый, просвети мя…"

Что отсюда следует, дамы и господа? Очень простая и великая истина: каждый должен пройти дорогу к рабству, дорогу в никуда и дорогу к всеединству. В какой очередности идти по этим тропам? На этот вопрос мог бы нам ответить Степан Николаевич. Как Степан Николаевич, будет отвечать?

Я поднял палец вверх и закрыл глаза. А потом сомкнул обе ладони в единый кулак и сказал:

— Нераздельность и слитность — основа бытия. — Я пояснил. — Если вы со мною участвуете во всеобщей лжи, то мы непременно все будем одинаково наказаны…

— Достаточно, Степан Николаевич, я поясню мысли Сечкина, — торопливо пробормотал Литургиев. — Вот здесь какая особенность, дамы и господа, если не ввести требование нераздельности, то всегда сохранится возможность трактовать три Пути, как три независимые Дороги и вместо Единодорожья ввести Тридорожье, хотя триединость в известном смысле уже предполагает нераздельность, вполне разумно подчеркнуть это важное свойство в совершенно четкой форме. Смысл нераздельности заключается в том, что три Пути выступают всегда вместе и все, что делается, делается ими совместно. Абсолютно исключено, чтобы какой-то путь совершался независимо от других путей. В XVII веке, когда богословская глубина русской иконописи заметно упала, в церквах появились иконоподобные иллюстрации к тексту священного Писания. Среди таких икон можно встретить и изображения семи дней творения мира Богом. Интересно отметить, что эти иконы (судя по надписям на них) назывались "Деяния Троицы". Это наглядно подтверждает не только существование принципа нераздельности, но и то большое значение, которое ему придавали.

Итак, говоря о формальной логике троичности, можно сформулировать ее как совокупность триединости, единосущности, неслиянности и нераздельности. Остается найти математический объект, который обладает этой совокупностью свойств.

Когда делегация покинула Приемный Зал, я сказал Барбаеву:

— Надо же столько наплести всего и вся и ничего не сказать!

— В этом и состоит задача философии и вытекающая из нее задача гида.

Не успел Барбаев произнести эти слова, как один из делегатов вернулся и быстро подошел ко мне. Он представился:

— Я внук Альбрехта Штундера, знаменитого художника и архитектора, который был в свое время назначен Адольфом Гитлером на пост министра обороны и нападения. Мой прадед выпустил в свет мемуары, в которых хорошо и подробно описал свою дружбу с Адольфом Гитлером, который, как здесь говорилось, тоже разрабатывал идею нераздельности. Однажды по совету личного врача Молера Гитлер отправился в Бергхоф, куда и пригласил для бесед моего деда. Там, в чайном домике, они играли в занимательные архитектурные игры: кто сделает проект лучшего крематория, газовой камеры и массового могильника для Шакалии, Каледонии и Заокеании. Гитлер выигрывал, потому что дед уступал фюреру. И когда фюреру надоело выигрывать, он сказал:

"Мне, Штундер, тяжело, потому что все приходится делать самому. Мои генералы читают книги, разрабатывают теории, а от черновой работы бегут, как черт от ладана. Нельзя ли для них построить один общий могильник, чтобы они, увидев, что их ждет, испугались и не бежали от черновой работы?"

"Это великолепная идея, мой фюрер", — сказал дед.

Гитлер смотрел, как догорают в камине дрова, и печально заметил: "Мы строим национал-социализм, который даст всем народам свободу, труд и радость через победу. Всем, кроме евреев. Евреи и цыгане — это не нации. Это артерии с зараженной кровью. Эти артерии мы призваны удалить и тем самым спасти мир от агонии. В моей голове зреет неслыханный проект, который будет как бы опрокинут внутрь земли. Это будет гигантский могильник для носителей зараженной крови. Мы их замуруем в глубинах земли, и тогда наступит всеобщее благоденствие…"

— Что вы хотите сказать этим, господин Штундер?

— Я хочу сказать, что посещение Приемного Зала мне напомнило идею с этим могильником. Ваша Большая Программа — это опрокинутая в глубь веков Большая могила, которая объединит Настоящее, Прошлое и Будущее… Я бы на вашем месте, господин Сечкин, покончил с собой раньше, чем начнется Большая Программа. Гитлер это сделал несколько поздновато. Но все-таки он пошел на такой шаг. А вот мой дед на такой шаг не решился.

— Господин Штундер, вас ждут внизу, — сурово сказал Барбаев.

Я не знаю чем именно, но чем-то этот Штундер меня задел. Сильно задел. Я механически выполнял все, что мне предписывалось, отправлялся в гимнастический зал, садился в снаряды, отрабатывал мышцы рук, живота, ног, шеи, а сам думал о той роли, которую выполняют в жизни разные люди. Если бы я писал роман, я бы назвал его "Ролевые люди". У каждого своя роль и свои ролевые предписания. Иногда пучки ролей проносятся по миру, и тогда почти во всех странах появляются примерно одни и те же роли: роли диктаторов, подпевал, изгоев. А потом проносится другой пучок ролей: гуманисты, прогрессисты, евангелисты. Но в любых ролевых режимах есть лидеры и изгои. И выигрывает режим тех, кто ярко обставляет борьбу за благоденствие изгоев. Чем больше кричат правители о милосердии, доброте и сострадании, тем хуже живется изгоям, униженным и нищим. Меня избрали, чтобы я помог утвердить в мире несправедливость, ложь, насилие. Только для этого нужна показательная эксдермация. И вот, когда я все это для себя уточнил, поднялся сильный ветер, а в мыслях моих зрело решение: "Пора кончать с этой нелепой жизнью!" А ветер становился все сильнее и сильнее, так что дверь сама распахнулась, и на пороге оказалась очаровательная девица в фиолетовом хитоне. Цвет ее хитона был настолько свежим и ярким, что я сразу же подумал: "Таким цветом набухает весной иудино дерево". Склонный к мистическим обобщениям, я решил, что это все не к добру. А девица между тем прошла в тень, так что огонь ее хитона сразу погас, села на стул и сказала: