Что поделаешь? Любил я этих пустых, бедных, блудливых, лживых, продажных, тупых, коварных, злопамятливых, игривых, пьянствующих на чужой счет, вечно грязных, в прыщах, плохо причесанных служителей прессы!

Они мне были близки по духу, ибо их профессия — влезать в чужие шкуры (мало им своей, шелудиво-немытой!). Они будто говорят: "Подвинься, я влезу к тебе под кожу. Вдвоем легче сговориться". Хорошо, если лезет к тебе какая-нибудь прелестная лилипуточка типа Лизы Вольфартовой, а если просится какой-нибудь боров Колдобин — носитель Слепня Сизокрылого?

Я Лизу Вольфартову не случайно назвал. Эта совершенно прелестно порхающая мушка снова поманила меня излучинами бархатных глаз и сказала:

— Зашел бы как-нибудь.

— Да беды у меня сплошные. Утруждать такое волшебное создание моими горестями?!

— У волшебного создания только и мечта, что свидеться с тобой! Гляди, какая у меня кожа. В Коктебеле была. Слетала туда ненароком.

— Со Слепнем своим?

— Не называй так Колдобина. Он несчастный человек.

— Почему же он несчастный?

— Хотя бы потому, что частичный, расщепленный. Ты вот умереть должен, а сохраняешь свою целостность. А он давно уже на части разбит, хотя жить ему еще целую вечность предстоит.

— Откуда ты знаешь?

— У него все системы работают, как горные обвалы.

— Как ты можешь с ним общаться? Он же туп, как тупа ваша паршивая газетенка "Рабочее полено".

— Она должна быть такой. «Полено» никогда не станет желтой прессой. Это газета жесткой правды и правдивой информации. Она не претендует на фейерверки. Она — камин! Она согревает своим тихим голосом.

Тут-то Лиза была неправа. «Полено» никогда не отличалось тихостью. Эта гнусная газетенка — правая рука Верховного — клеймила, кусалась, лгала, орала, блеяла, пищала, блевала, сморкалась, визжала, стонала, плевалась! Она делала все то, что с незапамятных времен называлось гадким, мерзопакостным, гнусным и прочее. Пришедшие к власти демократы решили ее реформировать и сделать чуть оживленней, но кадров не было и оживления не получилось. По этому поводу левая газета "Сучье вымя" острила: "Труп можно оживить, но зачем". На эту остроту «Полено» ответило: "Зато вымя не может быть ни живым, ни мертвым. Оно — ничто!"

Говорят, «Полено» много лет назад, а точнее, едва ли не с 1912 года называлось «Правдой» и основал ее родной брат Слепня Сизокрылого — кровавый Ильич, убивший Николая кровавого, поскольку не любил повторений или даже намеков на повторения: не может быть сходства в именах, кровавых не может быть два, пусть они зовутся хоть Николаями или Фридрихами, Генрихами или Иосифами. Кто не видит связи между звучанием в словах «Правда» и «Полено», тот многого не видит. Не видит того многообразия, которое было несколько лет назад весьма распространенным, ибо сколько было дерьма на земле, столько и этих «Правд». Была, например, "Маслаковская правда" — от слова «маслак», что очень близко по смыслу к слову «полено», а потому и переименована была в газету «Сучок». Потом «Сучок» был переименован в "Рабочего кобеля", что было прямо-таки неприличным, по поводу чего "Сучье вымя" (старое название еще более старой "Литературной газетенки") постоянно острило. Были еще и такие «Правды», как «Паразитарная», «Недоносковая», «Бабья». "Бабья правда" имела огромный успех, поскольку сбилась на интимные подробности женской жизни, о которых говорить прямо-таки неловко. Ну кому, скажем, интересно знать, что сексопильность рядовой женщины значительно увеличивается, если она перед любовью съедает семьсот граммов отварного гороха, два килограмма репы и шесть килограммов хрена? Или, скажем, такие советы, как рекомендации во время любви изображать лающего зайца или блеющего крокодила, чего уж точно в природе никогда не было и не будет. Об этом "Бабья правда" говорила и будто с юмором подсказывала: "Вы поищите такую позу и такие звуки, может быть, и найдете. Если удастся, просим сообщить о ваших открытиях по адресу: ГСП, улица Бабья, редакция 'Бабьей правды', отдел находок". После адреса в скобках сообщалось, что недоваренные гороховые изделия действуют лучше на блондинок, а брюнеткам требуется добавлять в горох шесть ложек касторового масла.

И все-таки главным органом было "Рабочее полено". Оно отличалось краткостью, помпезностью и прочей основательностью. Устроиться в «Полено» было делом предельно сложным, поскольку Верховный сам проверял списки поленистов. Охотников до работы в этой газете было бесчисленное множество, поскольку каждый работник сидел в отдельной кормушке, куда были подведены транспортеры, доставляющие спецзаказы. Эти грузы специального назначения поступали строго по графику. Утром шли мороженые продукты: языки, печенка, филе осетра, а уже в двенадцать часов поступали парные вырезки, бычьи хвосты, козлиные яйца, бараньи ягодицы и куриные потроха. В три шел продукт исключительно молочный: сыры, молоко, сливки, творог, сметана. К пяти поступали овощи, фрукты. Чтобы перечислить их названия, нужно несколько страниц машинописного текста. Отмечу только, что среди фруктов были самые изысканные и самые экзотические, типа сафаров, орагулов, ситроенов и камюзенов, которые ни в одном перечне фруктов и овощей простой смертный отыскать не сможет. Поленисты охотились именно за этими продуктами, поскольку всякие там бананы, сливы, вишни, персики, айва, как правило, выбрасывались на помойку.

После фруктов и овощей следовали напитки — семь страниц машинописного текста. Под конец рабочего дня выдавались промтовары. Конечно же, то была непосильно трудная работа — следить за транспортерами, получать нужный продукт, тщательно прятать полученное, распихивать все по сумкам, портфелям, саквояжам, сеткам, кофрам, бочонкам и баулам. Упаковывать так, чтобы ни одна смертная неполенистская душа не увидела, что выносится рядовым тружеником-поленистом из своей славной фирмы.

Были еще и специальные дни распродаж особо дефицитного продукта и товара, вот тогда шорох шел по редакции — все бегали, как угорелые: скупали, перепродавали, прятали, вывозили, привоґзили, меняли, примеряли. Редакция превращалась в гигантский примерочный комбинат: счастья сколько было на лицах поленистов!

Сказать по правде, из-за такой продуктово-промтоварной перегруженности на редакционную работу не хватало времени. Кроме того, много сил уходило на поедание продуктов непосредственно в кормушках. В кормушках пили чай, ели овощи, играли в шахматы, пили крепкие горячительные напитки — знал бы Верховный, на что уходят силы его подопечных. Впрочем, Верховному важно было не то, что пишут, а что славят поленисты. А славили они своего вождя — Сизокрылого Второго, а для этого, как известно, не нужно было много ума!

Чтобы стать поленистом, нужно было иметь огромные способности сокращать, ужимать, отсекать, уродовать, кромсать. При приеме на работу спрашивали не как работает человек, а как умеет кромсать. И для пробы давали текст какого-нибудь Гоголя или Толстого, Шекспира или Ницше, приговаривая:

— А ну изуродуй!

Если клиент уродовал осторожно, бережно и тихо, ему отказывали в приеме. Если клиент не глядя перечеркивал полстраницы, а вместо следующей к делу и не к делу писал сверху строк: "Слава вождю", ему говорили: "Пожалуй, вы неплохой газетчик". Говорят, были и такие нахалы, которые брали текст Бальзака или Чехова и, не прочитав, комкали и швыряли в корзину, а вместо этого писали: "Бальзак. Да здравствует родоначальник паразитарного гобсекивизма!" Или: "Чехов. Душечка и паразитарная интердермация как способ вхождения в нутро интеллигента". Чеховская мысль о том, что краткость — сестра таланта, была выбита на медных щитах в каждой кормушке.

Асом считался тот, кто не мог связать и трех слов, а кто двух слов не мог связать, того назначали членом редколлегии. Члены редколлегии обучались сложнейшему ремеслу — сопению, кряхтению, ерзанию на стуле, покашливанию, брюзжанию, покрикиванию, похрюкиванию и рычанию. Если человек умел одновременно рычать и брюзжать, покрикивать и похрюкивать, его выбирали замом или главным редактором. Надо отдать должное, что выборы были прямые, тайные и открытые, только лишь Верховный после выборов половину вычеркивал, приговаривая: