Я ответила на ее вопрос:

– Укус вампира во многом подобен любой другой ране: если от него произошла смерть, то картина кровоподтеков отличается. Могут остаться только две колотых ранки, потому что после удара клыков кровь течет свободно из-за антикоагулянта, содержащегося в вампирской слюне. Вампир не ест, а пьет. Некоторые из старых вампиров гордятся своим умением не оставлять следов, кроме двух проколов. Более молодые оставляют отпечатки зубов, но редко когда какие-либо зубы прокусывают кожу, кроме клыков. В немногих известных мне случаях, когда вампиры оставляли следы не только клыков, это делалось с намерением причинить боль, а не только взять кровь. Они хотели оставить рану.

– Мы видели однажды тело жертвы – как решили, нападения вампира и оборотня, потому что остались следы клыков, но область ключиц и шеи была растерзана.

Я покачала головой. Теперь, когда Норт привлек к ране мое внимание, она стала слегка саднить. Реквием в этом своем укусе не проявил себя джентльменом – в жару голода он не просто ввел клыки.

– Этот случай мне неизвестен, но это мог быть и только вампир.

Она покачала головой:

– Очень обширные повреждения.

Я показала правую руку с холмиком рубцовой ткани на сгибе.

– Вампир, – сказала я. Отодвинула воротник футболки, слегка вытянув шею, чтобы показать шрамы на ключице. – Другой вампир. Он сломал мне ключицу и терзал рану, как терьер крысу.

Она слегка побледнела, но сказала:

– Я бы очень хотела связаться с кафедрой судебной медицины и попросить, чтобы организовали вашу лекцию. Мне кажется, что поговорить с вами и увидеть ваши шрамы – это очень помогло бы коронерам и патанатомам по всей стране правильно определять источники повреждений для некоторых жертв.

Она протянула было руку, но остановилась.

– Можете потрогать шрамы, если хотите, – сказала я.

Она глянула на Норта, он слегка кивнул. Она очень осторожно ощупала шрам на ключице, будто это было более интимное прикосновение, чем должно было быть. По шрамам на локтевом сгибе она прошлась пальцами, будто запоминая их, и дошла до следов когтей на предплечье.

– Ликантроп?

– На самом деле, ведьма-оборотень.

У нее глаза стали больше:

– Настоящая ведьма-оборотень, с заколдованной звериной шкурой, а не ликантроп?

Она очень заинтересовалась, чем произвела на меня хорошее впечатление. Мало кто знает разницу.

– Да.

Потом она тронула крестообразный шрам от ожога, несколько искривленный теперь из-за следов когтей.

– Вот это должно значить, что вы – вампир, но вы не вампир.

Приятно, что кто-то в этом уверен. Вслух я сказала:

– Нашлись вампирские шестерки, которые решили поразвлечься раскаленным клеймом, ожидая, когда их мастер проснется на закате.

Она посмотрела на меня большими глазами:

– Мне бы хотелось с вами поговорить не так наспех. И спасибо, что согласились ответить на мои вопросы в подобный момент.

– Я легко впадаю в лекторский тон, – ответила я. – Привыкла быть штатным экспертом по противоестественному.

– Я вам очень благодарна, – сказала она, и сказала искренне.

Наконец я повернулась к доктору Норту и внимательно посмотрела ему в лицо.

– Я не беременна. Вы ручаетесь, доктор? Вашим, блин, честным словом, что я не беременна?

Он улыбнулся:

– Клянусь. Руку на отсечение, что внутри вас ничего нет, кроме вас самой. Вы не беременны.

Хорошо, что отвлекающий вопрос Николс дал мне время переварить эту новость. Оно мне было нужно.

Повернувшись к Мике и Ричарду, я оглядела обоих.

Другой интерн стал полотенцем стирать гель у меня с живота, я не мешала. Я смотрела на двух мужчин моей жизни, и сказала им, будто они не слышали:

– Я не беременна.

– Мы слышали, – сказал Мика, улыбаясь.

– Ну так скажите что-нибудь.

– Что ты хочешь от нас услышать? – спросил Ричард.

– Вы разочарованы? Довольны? Камень с души?

– Мы ждем, чтобы ты сказала нам, какая реакция тебя не разозлит, – ответил Мика.

Почему-то это меня рассмешило, и смех перешел в плач, хотя я сама не понимала, почему. Я свернулась на боку калачиком и зарыдала, а они меня гладили, успокаивали. Доктор Норт и интерны не мешали нам, давали мне выплакать напряжение и страх, а под всем этим – маленький-маленький кусочек сожаления.

Микроскопическая крошка сожаления сменилась чувством облегчения размером с планету. Уезжая из больницы, я хотела прыгать до потолка и орать всем знакомым и незнакомым, что я не беременна. Этого я делать не стала, но вот так меня повело от облегчения. Как будто я была радостно пьяна. Настолько меня повело, что Мика предложил, что за руль сядет он. Случилось два чуда сразу: я согласилась, и Ричард не стал спорить, что он должен вести. Вообще Ричард был удивительно тих. Без единого слова он сел на заднее сиденье, и по лицу его было видно, что мысли у него очень серьезные. Я не стала выяснять, потому что ни о чем грустном думать была не в состоянии.

Клодия и Лизандро сели рядом с Ричардом. Такие все трое широкоплечие, что я подумала про себя, влезут ли – влезли. Ноэль сел совсем сзади, Тревис поехал с Грэхемом и Иксионом на другой машине.

Я достала мобильник сообщить Жан-Клоду, потом сообразила, что мобильник мне для этого не нужен. Достаточно было чуть-чуть приоткрыть метки и ощутить прохладный шнур силы.

– Анита, что ты делаешь? – спросил Ричард.

– Радую новостями Жан-Клода.

– Пожалуйста, по телефону, когда мы так близко и деваться некуда.

Я оглянулась на него – даже от такой малости он покрылся гусиной кожей. Подумала я было не обращать внимания, но это было бы жестоко, а жестокой я не хотела быть. Но тут же меня избавили от выбора: Жан-Клод шепнул у меня в голове:

– Ma petite…

Ричард зажмурился, будто ему стало больно, но я знала это выражение его лица: ему не было больно, ему было хорошо. И вот именно это ему и не нравилось.

Я сказала вслух:

– Я здесь.

Он зашептал прямо у меня в голове:

– Можешь ничего не говорить, ma petite, я читаю прямо с поверхности твоего ума, так громко ты это думаешь. Ты не беременна.

Я подавила желание подпрыгнуть на сиденье и ответила:

– Да, да.

Я ощутила, что он улыбается.

– Я очень рад, что ты этому рада. У тебя такой душевный подъем, будто ты летаешь.

Именно такое было у меня ощущение, так что я просто согласилась.

Нитка тепла Ричарда протянулась через мой разум, но заговорил он вслух, сразу для меня и для Жан-Клода:

– Вы не могли бы прекратить, пока мы все сидим тут в машине?

Голос Жан-Клода будто стал громче, заполнив нас обоих:

– Обсудим эти радостные новости потом.

И он пропал.

Я повернулась к Ричарду, чтобы его видеть.

– Чем тебе это мешает?

– Не хочу я, чтобы он прямо сейчас залезал мне в голову.

Голос Ноэля сзади:

– Простите, я не могу заниматься, когда по всей коже сила ползет.

Я посмотрела на Клодию:

– Ты тоже чувствовала?

Она попыталась подавить дрожь:

– Обычно я чувствую, когда вы включаете триумвират, но сегодня как-то это было сильнее обычного.

Она потерла руки ладонями от плеч и ниже, но они трое сидели плотно, и ей не хватило места. Но ясно было, что она имеет в виду.

– О’кей, – сказала я, поворачиваясь лицом вперед.

Мика протянул мне руку над сиденьем, и я взяла ее. Она была теплой, но не слишком. Он старался не повышать уровень силы в машине. У меня как-то случился небольшой подъем ardeur'а за рулем – ничего хорошего.

Я держала его за руку, старалась, чтобы мое горячечное облегчение не вызвало мою силу, не заставила его зверя подняться навстречу. Наши звери могут перетекать друг в друга, но прямо сейчас это было бы плохо, так что я старалась держать щиты на месте и не дать моей радости их снести. Я знала, что скорбь и гнев могут нарушить мою концентрацию, но никогда до сих пор не понимала, что радость тоже на это способна.