– Я говорил о любом другом вампире, но уж эти двое точно сюда не войдут, если у вас не будет телохранителей по эту сторону двери.

– Какие двое? – спросила я.

– Истина и Нечестивец пришли, – сказал Римус.

– Истина и Нечестивец, – повторила Элинор. – Вот это интересно. Они сильны, и они не из линии Белль.

Я покачала головой:

– Истина уже отведал вкус ardeur'а, когда я привязала его к Жан-Клоду. И он не бегает за мной вот так.

Я ткнула пальцем в сторону Реквиема.

– А ты питала ardeur от Истины? – спросила Элинор.

– Нет.

– Тогда надо попробовать.

– Нет, – отказалась я.

– По крайней мере, предложи им, – настаивала она.

– Нет, – ответила я с чуть большим жаром.

– Они клялись в верности Жан-Клоду. Они не покидают нас.

– Нет, – сказала я. – Нет – и все.

– Хорошо, не кормись от них. Пусть посмотрят, – предложил Жан-Клод.

– Что это может значить? – спросила я.

– Сэмюэл смотрел, как ты питаешься, и его не тянуло так сильно ни к тебе, ни ко мне. А Хэвена притянуло так, что его пришлось оттаскивать, почти как Огюстина. Быть может, если Истина и Нечестивец будут в той же комнате, где ты питаешь ardeur, это нам подскажет, выходит ли эффект за пределы линии Белль.

– И еще нужен будет кто-то в той же комнате из линии Белль, близкий по силе. – Я посмотрела на Элинор.

Она улыбнулась мне:

– У меня любовь, Анита, настоящая любовь. На меня не подействует.

– Некоторые виды ardeur'а все равно действуют, – сказала я.

– Очень ненадолго. Но то, что я сейчас влюблена, делает меня непригодной для испытания.

В дверь снова постучали. Римус открыл, кому-то что-то сказал и обернулся к нам, на этот раз уже не глядя прямо.

– Там Лондон. Он из линии Белль, если не ошибаюсь?

– Да, – подтвердила Элинор.

– Так что, – спросила я, – я буду питать ardeur, а они скажут, насколько их тянуло?

– Такой вот способ тестирования без слишком большого напряжения твоих нравственных чувств, – сказала Элинор.

– Ага, просто заниматься сексом в комнате, где на меня будет глазеть целая группа мужчин?

Жан-Клод покачал головой и улыбнулся:

– Можно просто питать ardeur, ma petite. Это не обязательно должен быть секс, если ты его не хочешь.

– Стыдно как-то вызывать нарочно ardeur, когда я не голодна, – сказала я.

Он вздохнул:

– Может быть, но куда лучше вызывать его сейчас, когда мы можем его контролировать, чем потом, когда прибудут гости, а контролировать мы не сможем.

В такой формулировке это имело смысл, но…

– А от кого мне кормиться?

Жан-Клод показал на Реквиема:

– Он уже попал под огонь.

– Класс. Я теперь еще и огонь.

– А питание от крови столь сильной, как твоя, поможет ускорить заживление его ран.

И это было правдой, но…

– Хорошо, но только если ты объяснишь каждому условия эксперимента. Участники должны согласиться, иначе я не стану этого делать.

– Разумеется, ma petite. Я ни за что не поступил бы по-другому.

Глядя в это красивое и непроницаемое лицо, я была почти на сто процентов уверена, что это ложь.

Пройти тест согласились все. И даже каждый был довольнее, чем я. О’кей, каждый, кроме Римуса и некоторых из охранников. Наверное, они просто не сомневались, что какая-нибудь разразится фигня, а им потом подбирать куски. Я с ними была согласна.

Отчасти я надеялась, что когда-нибудь перестану так чертовски смущаться подобных групповых сцен, отчасти надеялась, что не перестану. Второе – благодаря той же части моей личности, что горевала насчет того, что я теперь могу убивать и не переживать по этому поводу. Вот та же самая часть личности думает, что заниматься метафизическим сексом на публике, по любой причине, – это еще один шаг по скользкой дороге к погибели. Но если альтернатива – это взрыв ardeur'а как метафизической бомбы посреди сегодняшней вечеринки, – то приходится из двух зол выбирать меньшее. И все же хорошо было бы хоть раз для разнообразия не иметь выбора из двух зол. Хотя бы раз – нельзя ли выбирать меньшее добро?

Реквием лег навзничь на свежие простыни, волосы рассыпались вокруг торса темным ореолом. В свои рабочие дни – точнее, в рабочие ночи, – он был стриптизером в «Запретном плоде». По телу его это было видно, но сейчас я видела только раны. Менг Дье очень, очень близка была к тому, чтобы навсегда погасить ему свет. Когда я провела пальцами по порезу под грудиной, он судорожно вздохнул – не знаю, от боли или от удовольствия.

Обычно я умела читать по лицу Реквиема, но сегодня это лицо ничего не выдавало. Он смотрел на меня как на величайшее чудо света; это было на ступеньку выше – или ниже – любви. Поклонение – вот единственное для этого слово. У меня сердце сжималось от такого выражения на его лице. Совершенно ничего не осталось в нем от Реквиема – Реквиема с его меланхоличными, красочными речами. Он свое имя заработал за поэтичность, но весьма угнетающего свойства. А теперь в нем не осталось совершенно силы личности, ничего, кроме этого всепоглощающего голода.

– Помоги мне Боже, – сказала я.

Жан-Клод подошел ко мне, к кровати.

– В чем дело, ma petite?

– Скажи, что он будет лучше, чем сейчас, – сказала я.

– Лучше – в каком смысле, ma petite?

– Посмотри на него.

Жан-Клод придвинулся, задев мой рукав рукавом своего халата, и стал смотреть на Реквиема вместе со мной.

Взгляд Реквиема на секунду метнулся на него, тут же вернулся ко мне, будто все остальное не имело значения. Но Жан-Клода он заметил, потому что сказал:

– Неужто заставишь ты меня разделить свою благосклонность с другим, Анита? Или я буду как небо, раскинувшееся меж жаром солнца и холодным поцелуем луны? В том же блаженстве, что пришлось испытать Огюстину?

– Ну, хотя бы он снова многословен и поэтичен, – заметила я. – Уже что-то.

– Он предложил себя одновременно тебе и Аните? – спросила Элинор, все так же свернувшаяся в кресле.

– Думаю, что да, – ответил Жан-Клод.

– Реквием не любит мужчин, – заметил из угла Лондон. Он, как всегда, занял самый темный, самый неосвещенный угол. Не только за черноту коротких кудрей и пристрастие к черной одежде прозвали его «Темный Рыцарь». – Против этого он всегда сильнее всего сопротивлялся.

– Да, – подтвердила Элинор. – Он непреклонен был в том, что с мужчинами он не спит.

– Белль наказывала его за отказ обслуживать мужчин. – Жан-Клод смотрел на Реквиема с грустью и сожалением.

– Тогда он не должен был бы предлагать нам такого, – сказала я.

– Да, не должен был.

Жан-Клод глянул на меня и на миг показал свои истинные чувства. Это было как укол в сердце. Боль, мука, что он сюда привез Реквиема, чтобы спасти его, а вышло так, что поработил его куда сильнее, чем это удалось Белль.

Кровать шевельнулась, и моей спины сквозь халат коснулась рука. Я повернулась, но знала, чья это рука – Реквием сел, несмотря на все раны в груди и в животе, чтобы до меня дотронуться. Я поискала в его лице что-нибудь знакомое, и наконец спросила:

– Реквием, ты здесь?

Он коснулся моего лица.

– Я здесь.

В эти слова он вложил столько чувства, что они стали значить куда больше, чем должны были.

Я отвела его руку от своего лица, придержала, чтобы он пока что меня не трогал, и посмотрела на Жан-Клода.

– Это ужасно. Как нам это исправить? Есть способ побыстрее, чем найти его истинную любовь?

– Почти так, как если бы она его зачаровала, – сказала Элинор. – Как если бы она была вампиром, а он – человеком.

– Ладно, давайте считать это вампирским ментальным фокусом. Как мне его убрать?

– Иногда мастер вампиров может разрушить такую околдованность, – сказала Элинор.

Я посмотрела на Жан-Клода:

– Помоги ему.

Лондон вышел из угла почти на свет:

– Но это же не ardeur Аниты, а ardeur Жан-Клода действует через ее посредство. Разве может он снять действие собственного ardeur'а?