– Можешь войти, – разрешил Жан-Клод.

Дверь открылась. Римус шагнул внутрь, но руку оставил на ручке двери, будто ему не больше нашего хотелось, чтобы он тут появился. Глаза у него были серо-зеленые, хорошие глаза – если он на тебя смотрел прямо. А этого никогда не бывало – по крайней мере, на Мику, на меня, на Жан-Клода или Натэниела он прямо не смотрел. Почему? У Римуса лицо будто было когда-то разбито на куски и потом собрано опять; не было такого, на что можно было бы ткнуть пальцем и сказать: вот это не на месте, но общий эффект был такой, будто оно собрано с перекосами, и смотреть было неприятно – как на неправильно склеенную керамическую маску.

Как-то полностью уловить его лицо не получалось, потому что он на меня не смотрел. Очень подмывало ему сказать, чтобы смотрел в глаза, но этого я не могла сделать, не затронув тему, которая могла оказаться чувствительной и вообще не моим делом. Так что я молчала.

Одет он был в обычную черную форму охранников. Если под одеждой были раны, то они не были заметны, когда он двигался. А двигался он так, будто в худощавых мышцах его тела сидели стальные пружины.

– Клодия велела, чтобы тот, кто сменит при вас охрану, проверил, как у вас, лично проверил, своими глазами. Прямой ее приказ.

– Она не объяснила, зачем? – спросила я, потому что такого раньше не было.

Тут он поднял глаза и улыбнулся криво. На миг я увидела на его лице недоверие, потом он отвернулся.

– Она проинформировала меня о том, что здесь было. И велела, чтобы в одном помещении с вами было не менее двух охранников. Постоянно.

– Это вряд ли, – сказала я.

– Я ей так и сказал, что ответ будет такой. – Он еще раз на меня глянул. На миг я увидела эти серо-зеленые глаза, полные злости, потом снова он отвернулся и опустил их. – Когда с тобой Мика, это не проблема, но если бы здесь был один только Жан-Клод… – он пожал плечами. – Если ты перекинешься в первый раз, и это окажется волк, он, может быть, с тобой справится, но если это будет зверь, которым он не управляет, не съешь ли ты его?

– Он – мастер города. Как-нибудь справится.

– Ты не поняла. – Римус шагнул в комнату, отпустив дверную ручку. Наконец он посмотрел на меня, выдержал мой взгляд. Поскольку я смотрела на него прямо, получилась игра в гляделки. Он моргнул, но глаз не отвел. И было приятно видеть для разнообразия его лицо. – Жан-Клод мощен как вампир, но в рукопашной без оружия оборотни вампиров бьют. Если только им не удается затрахать наш разум, мы побеждаем.

Я глянула на Жан-Клода – как он отреагирует. То же пустое, вежливое лицо. Я снова повернулась к Римусу:

– Так вам что, велено следить?

– Думаешь, мне это нравится? – сказал он, и сила его полыхнула горячим ветром. Он закрыл глаза и посчитал до десяти или что-то в этом роде, потому что жар исчез. Успокоившимися глазами он смотрел на нас на всех, но знал, что главная его задача – убедить меня, и потому смотрел на меня в основном. И снова взгляд его стал злобным, с вызовом. – Ты понятия не имеешь, как опасна можешь быть при первом превращении. Ты будешь не просто ликантропом, что само по себе достаточно плохо; ты будешь обладать сверх-противоестественной силой. Будешь оборотнем с властью над мертвецами. Если ты потеряешь контроль над одной силой, остальные тоже могут сорваться с цепи. Ты себе представляешь, что тогда может быть?

Я смотрела на него, испуганная, и мне это не нравилось. Так что я могла оставаться испуганной, а могла разозлиться. Угадайте, что я выбрала.

– Зверь блокирует некромантию. Как только я поддаюсь полностью одному голоду, остальные исчезают.

– Ты в этом на сто процентов уверена? – спросил он.

Ответ «да» застрял у меня в горле. Я засомневалась.

Ответил Мика, гладя меня по руке:

– Нет.

Это был честный, ответ, но…

– Так что мы будем делать?

– С тобой постоянно должен быть хотя бы один оборотень, достаточно сильный, чтобы справиться в чрезвычайных обстоятельствах.

– Как именно справиться? – уточнила я.

– Не дать тебе никого слишком порвать.

– И кто в списке сильных?

– Я, Клодия, Фредо, Лизандро, Сократ, Бронтес, Бобби Ли, Микки, Иксион. Среди крысолюдов много бывших военных и наемников. Однако некоторые лучше умеют убивать, чем минимизировать повреждения. – Он пожал плечами. – Списком распоряжаются Клодия и Бобби Ли, но я знаю, например, что тебя не оставят снова в обществе всего лишь Грэхема и Клея. Может, с кем-то из них, но тогда в паре с кем-нибудь опытным.

– Опытным в чем?

– Отставным военным, наемником или бывшим полицейским. Рафаэль набирает своих из крутых мест.

– А Нарцисс – нет?

Римус снова пожал плечами:

– Теперь – да. Он почти три сотни своих потерял, когда его захватил Химера. Их просто перебили. У Нарцисса было много здоровых ребят и спортсменов, но настоящих бойцов мало. И одна из причин, что гиенолаков завоевали такими малыми силами – это то, что они реально ничего из себя не представляли. Нарцисс тогда убедился, что увлечение боевыми искусствами настоящего бойца не сделает. Тут не олимпийские игры, любителям делать нечего.

– А ты не любитель, – сказал Жан-Клод тем же безразличным вежливым голосом.

– Никак нет, сэр, – ответил Римус.

Я на несколько минут вернулась в ванную, а когда вышла, оказалось, что Жан-Клод уже не единственный в спальне вампир – у кровати стояла Элинор. Она была одета в белую ночную рубашку с высоким кружевным воротником и кремовый халат, и все это на ней выглядело изящно и совсем не как спальный наряд. Длинные светлые волосы белокурой волной струились вокруг тела, как второй халат, такие они были длинные. Просто видение в пастельных бледных тонах. Она посмотрела на меня – глаза были ледяные, светло-голубые, не тот это был оттенок синего для такого нежного лица. Овал лица почти совершенный, тонкий и будто неземной, как если бы ее вырезали из чистого белого камня и вдохнули в нее жизнь. Если над этой красотой не работать, она смотрелась холодной. Если бы глаза были чуть поярче, думаю, тогда было бы теплее. Глаза выдавали ложь ее облика. Они были серьезные, осторожные, внимательные. Под одеждой скрывались округлые, мягкие изгибы тела. Поднятие тяжестей казалось Элинор ненужным занятием, совершенно неженственным, но тело у нее было так же прекрасно и желанно, как и лицо, пусть даже слишком округлое на мой вкус. Белокурая северная красавица, какой я мечтала быть в детстве. Так мечтала быть похожей на моего белокурого, синеглазого отца и его новых родственников.

Я попыталась ее возненавидеть, просто из принципа, но не получилось – почему? За этой дамской внешностью скрывался характер крутой, честный и твердый, как ящик гвоздей. Только она это куда лучше моего скрывала. Так что мы поладили. Кроме того, все вампиры-мужчины были красивее меня, так почему не может быть красивее меня вампир-женщина?

– Элинор, – спросила я, – какого черта ты… – я посмотрела на часы, – какого черта ты проснулась в первой половине дня?

– Вот об этом я и спрашиваю Жан-Клода, – ответила она шелковым голосом, вполне подходящими к кружевам и кремовому атласу.

Жан-Клод глянул на меня, сидя на краю кровати. Одет он был в свой расшитый халат с мехом. Они казались двумя сторонами одной мечты: она такая белая, он такой черный.

– Все наши набрали силы за эту ночь от наших действий, ma petite. – Он показал на Элинор. – Вот тебе доказательство, сколько они ее получили.

Я обошла кровать, направляясь к ним.

– Ты никогда так рано не просыпалась с тех пор, как стала вампиром?

Она кивнула.

– И как ощущение?

Она восприняла вопрос серьезно, наморщила красивое личико, сосредоточилась. Никогда не могла понять, действительно ли у нее столько симпатичных ужимок, или она так долго веками использовала их как камуфляж, что теперь не может избавиться. Как бы там ни было, а всегда она вела себя так, что при взгляде на нее думалось: «дитя», «куколка», «симпатюшка». Пока она не решала, что не надо быть милой – тогда она становилась по-настоящему страшной. Интересно, сколько врагов были обмануты этой пуховой мягкостью и напоролись на стальной кинжал внутри. Можно было бы попытаться выяснить, но это не в моей натуре.