Я старалась оставаться, как ему хотелось, не двигаясь, не пытаясь свести ноги, удержать наслаждение…

– Я уже почти.

– Тогда кончай.

– Но…

– Кончай, – велел он.

Я могла бы поспорить, но он сделал еще один толчок, и меня поймал оргазм. Только руки, держащие меня за ягодицы, помешали мне извиваться на нем. Он держал меня на месте, и продолжал, будто я и не кричала, будто не впивалась скрюченными пальцами в обивку. Столько было наслаждения, что надо было за что-то держаться руками, до него я дотянуться не могла, держалась, за что придется.

– Анита, люблю тебя, люблю тебя, люблю!

Ритм сменился. Я чувствовала, как Ашер борется с собой, стараясь не дать пока себе воли. Схватив меня за волосы, он вздернул меня на колени, оставаясь во мне, угол сменился, и Ашер не старался остаться неглубоко, он вошел на всю свою длину, хоть и медленно, стараясь не давить на меня телом. Руки и грудь его напряглись, когда он отвел мне голову в сторону и снова обнажил шею.

– Ну, – шепнул он.

– Пожалуйста, – ответила я.

Он всадил в меня клыки, сомкнул рот на шее, и присосался, перестав сдерживать свое тело, вбивая себя в меня изо всей силы, и снова вызвал во мне кричащий оргазм, телом, укусом, силой своей, вошел в меня последним мощным толчком. Я ногтями пропахала его руки, вопя охрипшим, сорванным голосом.

Он пил из моей шеи, и оргазм за оргазмом накатывали на меня. Для меня, для него, для нас обоих. Вот почему он был так опасен – на пике этого наслаждения можно было забыть – забыть, что сегодня я даю кровь уже четвертый раз. Забыть, что не следует ему открывать рот и выпускать кровь по моему телу, потому что он уже напился так, что больше не принимает. Забыть, что нам еще надо было сохранить силы, выйти наружу и общаться с народом. Забыть все, кроме ощущения его толчков во мне, пока он не пролился мне между ног, пролился сам на себя. Забыть, пока моя кровь текла по шее, пропитывая платье и заливая бриллианты. Забыть, пока чьи-то руки не растащили нас, и Ашер не обернулся, рыча.

Я не рычала – я свалилась на диван, потому что ничего больше сделать не могла. И лежала сломанной куклой, и даже мысли кружились медленно, белые и пушистые, будто мир покрылся ватой.

Кто-то меня перевернул, возникло мозаичное лицо Римуса, его заволакивало темнеющей дымкой.

– Анита, Анита, ты меня слышишь?

Я хотела сказать, что слышу, но мир стал черным, и я поплыла, и ничего уже никому не могла сказать.

Я очнулась в больнице – не в человеческой больнице, а ликантропской. В здании, которое местные оборотни держат именно вот на такой чрезвычайный случай: если бы меня доставили в человеческую больницу, это могло бы закончиться для Ашера ордером на ликвидацию. Но в попадании в больницу для ликантропов был тот недостаток, что переливаемая кровь у них не человеческая. Если группы крови совпадают, то людям можно переливать кровь ликантропов, а ликантропам – кровь людей, но у ликантропов могут быть проблемы с переливанием крови между ликантропами различных типов. У меня три типа ликантропии, поэтому я представляла собой проблему, а так как группа у меня «О» и резус отрицательный, то особого выбора не было. Группа не самая распространенная, тем более в маленькой больничке вроде вот этой.

Доктор Лилиан мне не сказала, какой штамм ликантропии она решила добавить к моему коктейлю, и не выбрала ли она один из тех, что у меня уже были. Она решила, что если я буду об этом знать, это может сказаться на исходе – какой зверь победит. Чушь какая-то – ведь мои мыслительные процессы никак с этим не могут быть связаны, но она все равно ге говорит. Ладно, в ближайшее полнолуние мы увидим, появился ли победитель в моей корзине мехов.

Я просыпалась и снова засыпала, а когда проснулась очередной раз, возле моей постели сидел Ашер, и я дернулась и даже ойкнула.

Он отвернулся, полностью закрыв лицо волосами – не стал кокетничать идеальным профилем, просто прятался.

– Ты теперь меня боишься.

В голосе его звучало сожаление, похожее на слабый моросящий дождик, о котором знаешь, что он будет идти весь день.

Я стала было опровергать, и остановилась. Боюсь ли я его? Да. Да, боюсь. Но не потому, о чем он думает.

Я потрогала повязку на шее, и осязание мне подсказало, что этот укус – не две вежливые точечки. Его занесло и на моей шее, как и повсюду. Конечно, это не было как шрам у меня на ключице или даже на локтевом сгибе, но все равно не такой укус, какой обычно оставляют старые вампиры. Под повязкой он ощупывался как ошибка новичка.

Он встал, и было видно, что он устал, измотался.

– Я понимаю, Анита. Я тебя не виню.

Мое внимание привлекло движение у дверей. Там стояли охранники, которых не было, когда ко мне приходили другие посетители. Одним из них был Римус – его лицо я видела, когда отключалась.

Ашер направился к двери.

– Не уходи, – сказала я хрипло.

Он не обернулся, не посмотрел на меня – просто остановился. И стоял неподвижно, ждал.

– Останься, – сказала я.

Он рискнул бросить на меня взгляд из-под завесы волос. Волосы не были искусно растрепаны, они просто перепутались и упали на лицо, будто ему было не до них.

Я смотрела на него, на его высокий силуэт. Обычно у него бывала идеальная осанка, но сегодня широкие плечи согнулись, сгорбились под тяжестью поражения. Будто он сутулится от холода. Я знала, что это не так: мертвые к холоду не очень чувствительны.

– Я знаю, что ты не сможешь меня простить, но я должен был тебя увидеть. Должен был…

Слова изменили ему. Он протянул изящные руки, сегодня казавшиеся неуклюжими от его горя.

Я хотела потянуться к нему, протянуть руку, но боялась того, что может быть, если он меня коснется. Не того боялась, что он превратится в разъяренное чудовище – я боялась, что будет со мной. Я чуть не погибла, но сейчас, глядя на него, я думала только: «Как он красив, как он печален». Я хотела успокоить его, обнять. Он сказал, что я не прощу его никогда – он ошибся. Я его простила, но это было на уровне сознания. А глядя на него, просто невозможно было на него сердиться. И это было плохо. Вампирские ментальные штучки.

– Зачем здесь охрана? – спросила я наконец, не зная, что бы такое сказать вслух.

Он заморгал, глядя сквозь золотистые пряди.

– Я не доверяю себе наедине с тобой. Жан-Клод со мной согласен.

Я поглядела на охранников:

– А, Римус, Иксион! Привет!

Они переглянулись и тоже сказали «Привет».

– Последним до того, как я здесь очнулась, я видела лицо Римуса.

– Он пришел по моему зову, – ответил Ашер с несчастным лицом.

– Твоему зову? У тебя же не было подвластного зверя, идущего на зов.

– Теперь есть, – ответил Римус. Он замялся, потом шагнул в комнату от двери, Иксион остался на месте. – Он нас позвал, пока… гм… был с тобой. Позвал… и нам пришлось ответить. Бросить обязанности охранников и прийти к нему. – Он взглянул на Ашера, который и его взгляда тоже избегал. – Это оказалось к лучшему, но Жан-Клод считает, что дело зашло так далеко потому, что проявилась новая сила Ашера.

– Ты не обязан подыскивать мне оправдания, – сказал Ашер.

– Я и не собирался.

Римус посмотрел на него взглядом, значение которого я не поняла, и занял свое место у двери.

– Значит, теперь у тебя есть подвластный зверь? – спросила я.

– Да. – Он не стал ни капли счастливее. – Я знаю, что ты не можешь меня простить, и не жду этого. Я никогда больше до тебя не дотронусь, Анита, и даю тебе в том свое слово.

Я не сразу поняла, что он сказал.

– Ты говоришь, что никогда больше меня не тронешь? В смысле секса?

Он кивнул с серьезным лицом.

Мысль о том, что он больше не тронет меня, вспыхнула паническим страхом, резко зачастил пульс, я с трудом сдержалась, чтобы не заорать на Ашера. Как он может меня отвергать? Мне пришлось взять себя в руки, чтобы голос звучал спокойно: