– Рядом с машиной – это достаточно рядом, – сказал Джейсон.

Но он продолжал колебаться.

– Выйди отсюда, Ноэль! – обратился к нему Натэниел сердитым голосом.

Ноэль вышел. Когда дверь за ним закрылась, Натэниел сказал:

– Как мог Джозеф назначить его на это дело?

– Джозеф не понял, – ответил Джейсон.

– Не хотел понимать, – возразил Натэниел, и глаза его почти побагровели от гнева.

– Защитим невинных, – сказала я.

Он глянул на меня злыми глазами, потом все же улыбнулся и кивнул:

– Ты можешь справиться с Райной, – сказал он. – Я знаю, что сможешь.

– А морфий…

– От него будет труднее, но ты справишься. Я присутствовал, когда ты училась, Анита. Морфий или что еще, ты все равно сильнее, чем она.

Я глядела в его лицо, сердитое, но уверенное, и мелькнул у меня перед глазами образ, как иногда бывало, каким он будет через десять лет. В тридцать лет это будет что-то совершенно особенное, и я хотела до этого дожить. Чтобы мы все до этого дожили. А значит, нам надо пережить эту ночь. Во что бы то ни стало.

Джейсон уложил меня обратно на сиденье, Натэниел быстро поцеловал меня и тоже отодвинулся. На краю сиденья уселся Реквием с видом конфузящегося новичка на первом свидании.

Я протянула к нему руку:

– Помоги мне.

Он взял мою руку, опустился на колени рядом с сиденьем, все еще прикрывая свою наготу.

– Чем тебе помочь?

– Воздействуй на меня своей силой.

Глаза его наполнились сочным голубым огнем, и тело мое будто пронзило молнией. Заболела обожженная рука, но смесь боли, наслаждения и смущения должна была воззвать к мунину. Я научилась сдерживать Райну, а это значило, что теперь ее надо в меня заманивать. Это ощущение – как если выходишь из надежнейшего дома, когда точно знаешь, что снаружи – тигр… да, кстати, не забудь сырой бифштекс привязать себе на шею.

Ой, как мне не нравилась эта мысль. Проблема в том, что не было ни одной лучше.

Первое, что нужно знать, чтобы что-то контролировать – это как он ощущается, этот контроль. Я – природный экстрасенс, то есть мои способности – это не то, что мне приходилось осваивать в труде, они просто пришли сами. Проблема тут в том, что некоторые вещи даются так легко, что ты сама не знаешь, как и даже когда ты делаешь что-то парапсихическое. Оно как-то само к тебе подкрадывается. А чтобы что-то контролировать, надо это понимать. Всю свою жизнь я полагалась на тот факт, что я парапсихически настолько сильна, что могу куда угодно пробиться силой. Но есть вещи, которые не управляются только грубой силой, или даже только чистой энергией. Здесь нужен контроль. Есть разница между умением запустить бейсбольный мяч со скоростью девяносто миль в час и умением запустить его с той же скоростью точно над «домом». Каковы бы ни были у тебя техника и скорость, если будешь кидать мяч как попало, в высшую лигу не попадешь. Может даже убьешь беднягу-болельщика рядом с полем. Получить по голове мячом, летящим с такой скоростью – это… неприятно, скажем. Райна не была для меня летящим девяносто миль в час мячом, но это было второе в моей жизни, что я научилась контролировать – после некромантии.

Реквием лежал на спине на сиденье. Не помню, как мы с ним поменялись местами. Последнее, что я помню – как я лежу голая на спине на том же сиденье. Теперь там он лежал голый, глядя на меня, и на лице его было удивление. Что я такого сделала? Что я делала, пока мною владела Райна, а я боролась с одурманившим меня морфием?

Я сидела у него на талии – улучшение, полагаю, после сидения ниже. Я оглянулась на Натэниела и Джейсона. Лицо у меня было, наверное, достаточно выразительное, потому что Джейсон сказал:

– Ты его всей массой придавила к сиденью.

– У тебя кровь идет из руки, – добавил Натэниел.

Я посмотрела на левую кисть так, будто она только что выросла у меня на руке. Сквозь бинты просачивалась свежая кровь, и как только я ее увидела, рука стала болеть. Не так сильно, как до укола, но это была негаснущая, ноющая боль, с острыми уколами. И эти уколы обещали, что будет еще хуже.

– Думаю, ты поранилась, когда бросила меня на сиденье, – сказал Реквием голосом тихим, вежливым, почти пустым. И лицо у него было под стать голосу – красивое и ничего не выражающее. Удивление исчезло, будто мне приснилось. Он снова полностью владел собой.

Я ощутила в себе Райну. Она не хотела, чтобы он владел собой или чем бы то ни было. Она хотела его сломать. Я достаточно далеко заглядывала ему в голову с помощью ardeur'а и знала, что его уже сломали много сот лет назад, и не раз. Я знала, что ломать уже сломанное для нее не так привлекательно, как сделать это первой. Джейсон правильно сказал: Райна любит девственников, любого вида. Она любит быть чьим-нибудь первым опытом, особенно если может превратить удовольствие в боль, а радость – в ужас. Вот именно это ей и нравилось. А мне – нет, и потому легче было этого не делать.

Ее голос шептал у меня в голове, не так ясно, как когда-то бывало, скорее похоже на ветер в деревьях. Марианна мне сообщила, что Райна была близка к тому, что бы по-настоящему овладеть мною – вроде одержимости демоном. Мысль эта меня испугала. Теперь я знала, как не дать Райне держать меня такой хваткой.

Ветер ее голоса веял по моему телу, неся запах леса, меха и духов.

– Ты знаешь, чего я хочу, Анита.

– А ты знаешь, что я хочу тебе дать.

Я произнесла это частично вслух, потому что если говорить в уме с призраком, это дает ему возможность сильнее за тебя ухватиться. Я подумала о том, как близко мы сегодня с Реквиемом были к половому акту. Вспомнила, как он откатился прочь, неудовлетворенный и неудовлетворивший.

– Первый ваш трах, – засмеялась она, и я не смогла достаточно собраться, чтобы не выпустить этот смех из губ. Он был низкий, грудной, густой звук, радостное обещание секса. У меня такого смеха не было.

– Соберись, Анита, – сказал Натэниел. – Ты можешь.

Райна хотела, чтобы я на него оглянулась, и мне труда стоило этого не сделать. Не потому что это было бы так уж плохо, а потому что где-то надо начать сопротивляться, и можно было прямо здесь. К тому же если бы я здесь проиграла битву, никому бы хуже не стало.

– Мелочишься, Анита, – шепнула она.

Я постаралась ее не замечать. Но тяжело не заметить того, у кого с тобой одно сознание на двоих. Попыталась сосредоточиться на дыхании, но боль в руке отвлекала меня. Попыталась сосредоточиться на сердцебиении, на пульсе в теле – и это было ошибкой: от каждого удара сердца руку будто протыкали иглой. Каждая волна пульса эту боль усиливала.

Я затрясла головой – и это тоже была ошибка. Вдруг голова закружилась, руки Реквиема подхватили меня, не дали упасть. Я свалилась на него, головой ему на плечо. Он не издал ни звука, но вздрогнул всем телом – я попала как раз на его раны. Ох, как это Райне понравилось.

Я поцеловала его в плечо – кожа была теплой. Теплой той кровью, что он взял у меня раньше, но не настолько теплой, насколько должна была бы быть. Я смотрела в сверкающие синие глаза с оттенком зелени по краю радужек.

– Ты тратишь больше энергии, пытаясь залечить раны.

– Да, – шепнул он.

– Тебе надо питаться чаще при таких серьезных ранах?

– Да, миледи.

Я улыбнулась:

– Слово «миледи» не очень уместно, когда я лежу на тебе голая.

Он тоже улыбнулся, и даже до глаз улыбка дошла:

– Для меня ты всегда будешь «миледи», Анита.

Вдруг меня затопил запах волка. Зверь во мне зашевелился, будто сила Райны ложкой помешивала меня как суп. Помешивала, выискивая сладкий кусочек.

Во мне зазвучал ее голос:

– Твой собственный волк, Анита. Что ты тут делала, пока меня не было?

И волк, мой волк, появился у меня внутри. Я видела, как он образуется, и подумала: нет. Нет. Я повернулась лицом к шее Реквиема, где должен был биться пульс, но его не было, и я прижалась губами к охлажденной коже, и погнала теплую, щекочущую энергию. Я не побежала прочь от моего волка, потому что когда от чего-то бежишь, оно за тобой погонится, но я обратилась к предметам похолоднее. К предметам, которых волк не понял бы и не мог бы полностью одобрить.