Он погладил меня рукой по шее, лицо склонилось ко мне.

– И это ощущается как ложь?

– Нет, – тихо-тихо сказала я.

И следующие слова он выдохнул почти мне в губы:

– Вы все любите друг друга. Разве это не важнее, чем то, откуда взялась любовь?

Под прикосновением Дамиана вполне разумно было ответить:

– Важнее.

Он поцеловал меня, и эти губы, которые я сделала полнее, аппетитнее, накрыли мои. Потом он отодвинулся, прошептав:

– Любовь слишком большая драгоценность, чтобы бросаться ею, Анита.

Он был, конечно, прав. Он был прав, но совсем на меня не похоже – так быстро понимать логику. Очень, очень не похоже.

Дамиан склонился губами ко мне, его ладонь легла мне на горло, он прижал меня спиной к себе. Раньше, когда он помогал мне быть разумной, поцелуй с ним был прохладен. Сегодня я отдалась этому поцелую, этим рукам, пусть даже знала где-то в глубине мозга, что это опять ментальные игры вампиров. Дамиан – мой слуга-вампир. Он набирал силу, когда силу набирала я. И мне в голову не приходило, что эту силу он может против меня направить.

Я прервала поцелуй, оттолкнула Дамиана так, что он пошатнулся. Глаза его тонули в изумрудном огне.

– Разве плохо было? – спросил он.

Я покачала головой, не доверяя собственному голосу, но как только Дамиан перестал меня касаться, паника вновь вернулась ко мне. Страх, только еще сильнее. Отовсюду окружали меня вампирские фокусы. Даже внутри меня были они, и от себя я не могла убежать.

Мика попытался вновь обнять меня, но я увернулась от него, обошла, направляясь в гостиную. Натэниел задел мою руку, и я отшатнулась, и все время качала головой, сама не зная, отчего.

– Ma petite, это же не катастрофа.

– Катастрофа, – ответила я.

– Анита! – позвал Мика. – Мне все равно, вампирская магия или что другое свело нас вместе. Но мы вместе, и только это важно.

Он протянул мне руку.

– Нет, – мотнула я головой, – потому что если ты до меня дотронешься, я сдамся. Я перестану сопротивляться – не могу, когда ты меня касаешься. Ты на меня действуешь так, что забывается все остальное.

– И это плохо?

Он все еще протягивал мне руку.

– Я думала, почему от твоего прикосновения я забываю все на свете, а теперь я знаю. Это вампирские силы. Ментальные фокусы. Последействие ardeur'а, Мика.

Он медленно уронил руку.

– Я люблю, когда ты на меня реагируешь, Анита. – Он закрыл глаза, сжал руки в кулаки перед грудью. – И я, блин, люблю, как ты действуешь на меня, когда я как пьяный. – Он открыл глаза и посмотрел на меня в упор – они были кошачьи, желто-зеленые. – И разве ты этого не любишь?

Я хотела было сказать «нет», но это была бы ложь. Вампиры умеют ощущать ложь, а оборотни ее чуют на дух. И сказала правду:

– Да, я это любила.

Он покачал головой:

– Не в прошедшем времени, Анита. Ты это любишь. Ты это любишь так сильно, что боишься сейчас моего прикосновения.

– Мика, пожалуйста, не надо!

– Чего не надо? Не делать тебя счастливой? Не делать обоих нас счастливее, чем были мы за целую жизнь? Нам почти тридцать, Анита, лучше у нас уже не будет. Мы пробовали других людей, другие образы жизни. То, что у нас есть, нам подходит. И не надо это выбрасывать только потому, что началось оно с ardeur'а. – Он шагнул ко мне. – Мы всегда знали, что начали мы с тобой с ardeur'а, Анита.

– Может быть, но ведь не все. Не…

Я отвернулась от него прочь – не могла быть такой упрямой, глядя на его страдающее лицо. Но отвернулась я – и уперлась взглядом в Натэниела. Ничуть не лучше стало. Во-первых, он был голый, а любому из мужчин, которых я люблю, достаточно раздеться, чтобы выиграть у меня почти любой спор. Пусть я никогда не скажу этого вслух, но это правда. Нагота Натэниела была пиршеством для глаз, но еще сильнее она становилась от выражения его лица. Огорченное, страшно огорченное.

– Анита, – сказал он, – ты действительно нас бросишь? Повернешься и уйдешь? Вот так просто?

У меня горло стиснуло спазмом, но уже не паническим страхом – он получил компанию. Можно ли задохнуться непролитыми слезами?

Он смотрел на меня – из-под водопада волос блестели сиреневые глаза. Глядя в них, такие яркие, как освещенные пламенем аметисты, я видела, как он сдерживает слезы. Первая из них блеснула на щеке, и я сломалась.

Подошла к нему, обняла, и он вдруг свалился мне в руки, мы оба рухнули на пол. Натэниел цеплялся за меня, рыдая, и мне оставалось только тонуть в ванильном тепле его волос. Мика стоял над нами и смотрел на нас.

Ложь это была? Но я не ощущала ее ложью. Мужчина у меня в руках был настоящий, и слезы его тоже. Мысль, что я могу отвернуться от него из-за такой… мелочи, разбила его сердце – ну, надломила, скажем. Мика уже сказал: мы знаем, что в начале всего этого был ardeur. Не так же ли я знала, что ardeur был и в начале нашем с Натэниелом? Если бы не было мне нужно питать ardeur, я бы никогда не позволила Натэниелу ко мне переехать. Никогда бы не стала с ним спать, в одежде и странно-целомудренно, питаясь от поцелуя, прикосновения, но никогда – от его разрядки. Никогда бы я такого не сделала, не будь мне нужно кормить ardeur. И не влюбилась бы в него, если бы ardeur не поставил его у меня на пути.

Я обняла Натэниела и протянула руку Мике. Он улыбнулся, подошел ко мне, к нам, опустился на колени, обнял нас обоих. Натэниел зарыдал сильнее. Я обнимала их обоих изо всех сил. Мика поцеловал меня, я ответила на поцелуй – вкус его губ для меня был вкусом секса. Всего лишь поцелуй, а у меня все тело отреагировало. Руки Натэниела легли мне на груди. Это я их научила, что единственный способ заставить меня прекратить ссору – это секс, или же ardeur предписал, что секс – наше средство исцеления? Вопрос о курице и яйце, и я бросила о нем думать, поглощенная ощущением рук и ртов у меня на лице, на шее, на теле.

Мы слизнули слезы с лица Натэниела, и где-то посреди всей этой близости я отбросила сомнения. Беспокоиться будем потом. А сейчас ничего не было важнее, чем прикосновения этих двоих.

Мы оба оторвались от поцелуя набрать воздуху – и услышали запах льва. Мика зарычал.

Это был Ноэль, стоящий на четвереньках. Лбом он прижался к каменному полу, руку протянул в нашу сторону. За ним рухнул на колени Тревис, нянча сломанную руку. Он тяжело прислонился к стене, и тут мне впервые пришла мысль, что сломанная рука может быть не самым худшим его повреждением. Оборотни – народ крутой. Я же даже не спросила, не сломано ли еще что-нибудь. Даже не спросила, что именно сказал доктор. Они были для меня просто еще одной мешающей проблемой. Еще один кувшин крови на алтарь ardeur'а и моего зверя.

Я посмотрела на Мику.

– Я согласен со львами. Хэвена брать не стоит.

Я повернулась к Натэниелу. Он улыбнулся:

– Я согласен с Микой. Хотя Жан-Клод или кто-нибудь должен будет тебе помочь не привязать их к себе полностью.

– Согласна, – решила я.

И повернулась к Жан-Клоду:

– Как нам это сделать?

– Я могу помочь тебе не использовать ardeur так глубоко, но не знаю, смогу ли управлять живущим в тебе львом.

– Я смогу.

Это сказал Огги. Он надел длинный черный плащ, и от ширины своих плеч казался квадратным, а голова – слишком маленькой для такого тела. Подол плаща растекся по полу, потому что, очевидно, вампир, одолживший ему плащ, был на фут выше. Плащ точно выглядел заемным, каким и был, но за спиной Огги стояли Октавий и Пирс, и они уж точно заемными не были. Они смотрелись весьма уместно.

И двое охранников у них за спиной смотрелись более чем уместно. Был отдан приказ, чтобы у Пирса и Хэвена было четыре охранника. Интересно, при Хэвене, лежащем без сознания, его двое остались? Наверное.

– Я хочу, чтобы это получилось, Огги, если это возможно, – сказала я. – И мне нужно твое слово, что ты мне это не испортишь.

– Скажи мне точно, в чем ты хочешь, чтобы я поклялся, Анита.