И я всю дорогу до «Цирка» сдерживала радость. Длинные каменные ступени улетали из-под ног. Жан-Клод встретил меня в гостиной, я прыгнула ему в объятия, обхватила его руками и ногами. Я его целовала долгим, глубоким поцелуем, и только когда он оторвался перевести дыхание, заметила, что мы не одни.

В двойном кресле сидел Огюстин в черной шелковой шали, из которой островами выступали бледные плечи. Соломенные кудри лежали в беспорядке, будто он лишь пригладил их пальцами. Одет он был в пижамные шелковые штаны, слишком для него длинные. Казалось неправильным такого мускулистого мужчину назвать миловидным, но именно это слово приходило на ум. Глядя на него, я испытывала чувство, подобное тому, которое бывало, когда я смотрю на Жан-Клода. Не той глубины и сочности было это чувство, что чувство к Жан-Клоду, или Мике, или даже Ричарду, но это была первая вспышка любви, когда вожделение слегка поутихнет, но ты понимаешь, что он тебе по-прежнему нравится. Что это было не просто вожделение, а что-то поглубже. Я стояла, разглядывая Огги, и думала, что неплохо бы как-нибудь утром проснуться рядом с ним, а он чтобы лежал, растрепанный и миловидный. Я была влюблена в него. Это должно было бы меня ужаснуть или разозлить, но такого не было. И это не вампирская сила заставляла меня быть по этому поводу спокойной. Может, это можно вылечить, как вылечили мы Реквиема от пристрастия ко мне. Есть варианты. Можно будет как-то это обойти. Я не беременна, а все остальное наладится.

– Ma petite!

Я обернулась к Жан-Клоду. Даже не заметила ощущение черной атласной рубашки под моими руками, выпущенной на черные джинсы. Джинсов у него было мало, и надевал он их, только когда подозревал, что одежда погибнет, или же старался представить себя своим парнем на какой-нибудь встрече с прессой. Он был босиком, и ноги его были только чуть темнее белизны ковра.

– Ma petite, – повторил он, и на этот раз мое прозвище заставило меня взглянуть ему в лицо. Прическа у него была тщательным водопадом локонов – его вариант на каждый день. – Что ты чувствуешь, когда глядишь на Огюстина?

Я хотела повернуться к указанному вампиру, но Жан-Клод поймал меня за руку, повернул к себе.

– Отвечай не глядя, ma petite.

– Мне нравится мысль, чтобы он проснулся рядом со мной вот такой растрепанный и полуголый.

– Это только вожделение?

Я покачала головой.

– Нет-нет, это начало настоящего. То есть любовь, а не вожделение.

– И ты не огорчена.

Я улыбнулась ему:

– Я не беременна, а остальное мы как-нибудь наладим. Я хочу сказать, это же точно так же, как я Реквиема подчинила ardeur'ом? Если я смогла его освободить, то уж мастер города сумеет освободить меня?

– Жан-Клод, какие у тебя чувства к Огюстину?

Это спросил Ричард, подошедший к нам сзади.

– Я нахожу его красивым, но, как ни странно, я в него не влюблен. И он не влюблен в меня. Я надеялся, это значит, что не случилось худшего – или лучшего, – но…

Он посмотрел мимо нас на Огюстина.

Я посмотрела вслед его взгляду и заметила, что с этого расстояния серые глаза Огюстина кажутся почти черными.

– Тебе надо спрашивать, какие у меня чувства к твоей слуге? – спросил он.

Жан-Клод кивнул.

– Я только и могу, что оставаться в этом кресле. Мне хочется ее трогать, держать. Если бы мое сердце могло биться, оно бы разбилось.

– Отчего бы у тебя сердце разбилось? – спросила я, сама удивляясь, как это прозвучало ординарно. И как ординарно ощущалось.

– Потому что ты принадлежишь другому, а я тебя люблю.

Я шагнула вперед, и пальцы Жан-Клода стали отпускать меня. Ричард поймал меня за другую руку:

– Нет, Анита, не ходи к нему.

– Почему? – спросила я, глядя в его карие глаза.

Он начал было говорить многое сразу, но сказал в конце концов только одно, что было правдой.

– Потому что я не хочу, чтобы ты к нему шла.

Это остановило меня вернее, чем могла бы остановить любая злость. Я вытаращилась на него, глядя на страдающее его лицо, и не зная, что с этим делать.

– Почему делить меня с Огги – не то же самое, что со всеми остальными?

– Остальных ты не любишь.

Я начала было улыбаться, остановилась.

– Кого я не люблю?

Он меня выпустил, будто обжегся.

– Я пойду переоденусь к балету.

И он направился к выходу.

– Несколько рано переодеваться, mon ami.

Ричард покачал головой.

– Не могу я на это смотреть, просто не могу.

– Как ты думаешь, что сейчас будет, Ричард? – спросила я его.

Он ответил, не поворачивая головы:

– У тебя опять будет с ним секс. Может быть, с участием Жан-Клода. – Он снова покачал головой. – Ощущать это частично уже было достаточно плохо. Еще и смотреть я не хочу.

– Я в него влюблена, Ричард, это еще не значит, что мы будем трахаться. Уж кто-кто, а ты должен знать, что если кто-то владеет моим сердцем, это еще не означает владеть моим телом.

Это остановило его почти у самой двери. Он обернулся, посмотрел на меня.

– Ты не чувствуешь призыва с ним трахаться?

Я покачала головой.

– Хватку теряю, – пожаловался Огги.

Это заставило меня обернуться и еще и на него потратить улыбку. От этого и он улыбнулся, той бестолковой улыбкой, которая бывает, когда действительно тебе кто-то очень дорог.

– Ты ничего не потерял, и ты это знаешь.

Он сделал смешанный жест – то ли поклонился, то ли пожал плечами. Вид у него был скромный, но так, будто это не всерьез.

– Если я ничего не потерял, и ты не боишься того, что мы друг к другу чувствуем, так иди ко мне, Анита.

– Ты иди ко мне, – сказала я.

Он улыбнулся так широко, что мелькнули клыки, что для вампира его возраста – редкость. Он встал, почти весь укрытый шалью.

– Мастер, не ходи к ней.

Его человек-слуга Октавий вышел из-за двойного кресла. С ним был лев-оборотень Пирс. Как будто обходили его с флангов, чтобы не дать до меня дотронуться. Октавий встал перед Огюстином, загораживая вид и ему, и нам.

– Ты мастер города Чикаго, ты не идешь на зов женщин. Они приходят к тебе.

Огюстин отодвинул Октавия в сторону, вежливо, но твердо.

– Не думаю, что эта придет. – Он посмотрел на меня с полуулыбкой. – Ты придешь ко мне?

– С чего бы?

Он снова усмехнулся.

– Не знаю, может быть, моя сила вернулась ко мне рикошетом, но я вижу в ней то, что видишь ты, Жан-Клод. Заманчивая цель для любви, и очень опасная для самолюбия, но стоит усилий, ох, стоит.

Он шагнул мимо своих подчиненных, взметнув шаль в воздух, и вдруг оказался голый до пояса. От этого зрелища пульс у меня забился в глотке. Я вспомнила ощущение, как это тело прижимает тебя сверху, как обнимают мои руки все эти мышцы. Я шагнула вперед, и мы, быть может, встретились бы в середине комнаты, но вдруг запахло нагретой на солнце травой, пахнуло жаром, львом. Я учуяла льва.

Обернулась, поискала взглядом Ноэля и Тревиса. Они стояли у дальней двери, будто не знали, что делать. Их можно понять, но это не их я учуяла.

Я повернулась в другую сторону, к дальнему коридору, где все еще стоял Ричард. Но не от Ричарда у меня кожа мурашками пошла, ощущая силу. По коридору крадущейся походкой шагал Хэвен, снова в человеческом виде, нагой и красивый. Вообще-то на мой вкус он был слишком тощий, но не стиральная доска брюшного пресса, не узкие бедра или длинные ноги, даже не многообещающая выпуклость между ними, а красота его в целом притягивала меня. Будь он непривлекателен, ощутила бы я то же, когда он шел в мою сторону? Смогла бы я удержаться, не пойти к нему, не будь он таким чертовски симпатичным?

Вдруг мне взор загородили Тревис и Ноэль. Их всех мужчин, что находились в комнате, от этих я меньше всех ожидала вмешательства. Пухлое лицо Тревиса было страшно серьезно. Он сказал:

– Наш Рекс велел, чтобы ты не трогала его снова, пока не покормишься на ком-нибудь из нас.

Я ощущала за ними Хэвена, он шел ко мне.

– Тревис, отойди, – велела я.